Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин

Кёнхи поставила перед мужем поднос с едой.

— Я знаю, что огорчила тебя, но ты должен поесть и отдохнуть, — сказала она, похлопывая его по спине.

Исэк сказал:

— Брат, мне жаль, что так случилось. Сонджа очень молода, и она беспокоилась за всех нас. Долг действительно мой, и…

— Я могу позаботиться об этой семье, — заявил Ёсоп.

— Это правда, но я возлагаю на тебя бремя, которого ты не ожидал. Я поставил вас в сложное положение. Это моя вина. Сонджа хотела помочь.

Ёсоп сжал руки. Он не мог отрицать правоту Исэка. И ему трудно было видеть опечаленное лицо брата. Исэк хрупкий, как прекрасное изделие из фарфора, он нуждается в защите. Всю ночь Ёсоп тянул бутылку пива-добуроку в баре у вокзала, который часто посещали корейцы, пытаясь понять, зачем он настоял на приезде хрупкого Исэка в Осаку. Как долго Исэк проживет? Что произойдет с Исэком, если Сонджа в итоге окажется нехорошей женщиной? Кёнхи привязалась к невестке, а с рождением ребенка Ёсоп будет отвечать еще за одного человека. На него рассчитывали родители и все родственники. В переполненном баре мужчины пили и шутили, но в этом не было души, а убогий запах пережженных сухих кальмаров и алкоголя, гомон тех, кого не беспокоили ни деньги, ни судьба семьи в этой странной и трудной стране, навевали тоску. Ёсоп закрыл лицо руками.

— Брат, ты очень хороший человек, — сказал Исэк. — Я знаю, как много и усердно ты работаешь.

Ёсоп заплакал.

— Ты простишь Сонджу? Ты простишь меня за то, что ты взял на себя этот долг? Ты сможешь простить нас?

Ёсоп ничего не ответил. Ростовщик будет думать о нем, как о всех остальных мужчинах, жены которых трудились на фабриках или работали в качестве прислуги. Его жена и беременная невестка оплатили долг за счет часов, которые, вероятнее всего, были украдены. Что он мог поделать?

— Ты должен идти на работу, не так ли? — спросил Ёсоп. — Сегодня воскресенье.

— Да, сестра сказала, что останется дома с Сонджей и ребенком.

— Пойдем, — сказал Ёсоп.

Он простил бы. Но было слишком поздно для чего-то другого. Когда мужчины вышли из дома, Ёсоп держал брата за руку.

— Итак, теперь ты отец.

— Да, — улыбнулся Исэк.

— Это хорошо, — кивнул Ёсоп.

— Я хочу, чтобы ты дал ему имя, — сказал Исэк. — Потребуется слишком много времени, чтобы написать отцу и получить его ответ. Ты здесь глава нашего дома…

— Это не должен быть я.

— Напротив.

Ёсоп вздохнул, взглянул на пустую улицу и подошел к брату.

— Ноа.

— Ноа, — повторил Исэк, улыбаясь. — Да. Это прекрасно.

— Ноа, потому что он повиновался и сделал то, что велел ему Господь. Ноа, потому что он верил, когда это было невозможно.

— Может быть, это ты должен сегодня произнести проповедь, — сказал Исэк, похлопав брата по плечу.

Братья быстро пошли к церкви: один высокий, хрупкий и целеустремленный, другой коренастый, мощный и стремительный.

КНИГА II

РОДИНА

Думаю, что не имеет значения, как много гор и рек ты преодолел, весь мир — Корея, и каждый в нем — кореец. Пак Ван-су

1

Осака, 1939 г.

Ёсоп глубоко вздохнул и ступил на порог, готовый к молниеносной атаке шестилетнего мальчика, который всю неделю ждал свой пакет с лакомствами. Он распахнул переднюю дверь, слегка склонившись, чтобы устоять.

Но ничего не произошло.

В передней комнате никого не было. Ёсоп улыбнулся. Ноа, должно быть, спрятался.

— Дорогая, я пришел, — крикнул он в сторону кухни, закрывая за собой дверь.

Вынув пакет сладостей из кармана пальто, Ёсоп сказал нарочито громко:

— Интересно, где может быть Ноа? Я полагаю, если он не дома, я могу съесть его долю конфет. Или я могу отложить их для своего брата. Или, может, сегодня хороший день для малыша Мосасу, чтобы впервые попробовать вкус конфет. Никто не может быть слишком мал для удовольствия! Ему уже месяц. — Ёсоп медленно разворачивал хрустящую бумагу, а потом сделал вид, что кладет кусочек лакомства в рот. — Вау, да это самые лучшие тыквенные конфетки, которые я когда-либо ел! Дорогая, — крикнул он, — выйди сюда, я и тебе дам несколько штук! Действительно, вкусно! — Он громко зачавкал, одновременно проверяя сундук для одежды и угол за ширмой — обычные укрытия Ноа.

Простое упоминание новорожденного брата Ноа, Мосасу, должно было заставить мальчика выпрыгнуть и потребовать свои конфеты: в последнее время у него вспыхнула ревность к новорожденному брату, ему казалось, что про него забыли, занимаясь малышом.

Ёсоп проверил кухню, но там никого не было. Печь была прохладной на ощупь, а гарниры выставлены на маленьком столике около двери; рисовый горшок оказался пуст. Ужин всегда готовился к возвращению Ёсопа. Кастрюлю для супа наполовину заполняла вода, порезанный картофель и лук, но никто не поставил ее на огонь. Субботние ужины всегда были самыми обильными, потому что по воскресеньям никто не шел с утра на работу, и все же сегодня оказалось иначе. После неторопливого субботнего ужина семья собиралась пойти в баню. Ёсоп открыл заднюю дверь кухни и высунул голову наружу, но и там никого из своих не увидел.

Конечно, они могли выйти на рынок. Ёсоп сел на напольную подушку в передней комнате и открыл одну из многочисленных газет. Печатные колонки слов о войне плыли перед его глазами: Япония спасет Китай, доведя технологические достижения до сельской экономики; Япония покончит с бедностью в Азии и сделает ее процветающей; Япония защитит Азию от пагубного влияния западного империализма; только Германия, истинный и бесстрашный союзник Японии, борется со злом Запада. Ёсоп не верил ничему из написанного. Каждый день он читал три или четыре статьи, пытаясь угадать правду за пеленой умолчаний и громких слов. Сегодня все газеты повторяли одно и то же; цензоры, должно быть, особенно усердно потрудились накануне.

В тишине дома Ёсоп почувствовал нетерпение и голод. Если Кёнхи отправилась на рынок, то причин для ухода Сонджи с младенцем и Ноа не было. Исэк наверняка занят в церкви. Ёсоп надел ботинки.

На улице никто не знал, где была его жена, и когда он дошел до церкви, его брата там тоже не оказалось. Офис в задней части пустовал, только обычная группа женщин сидела на полу, склонив головы и бормоча молитвы.

— Мне жаль беспокоить вас, но вы не видели пастора Пэка или пастора Йоо? — спросил он.

Женщины среднего возраста, которые приходили в церковь почти каждый день, узнали старшего брата пастора Пэка.

— Они схватили его, — воскликнула одна из них, — и его, и пастора Йоо и китайского мальчика Ху. Вы должны помочь им…

— О чем вы?

— Полиция арестовала их сегодня утром, когда все пошли в синтоистский храм, чтобы поклониться. Один из старост заметил, что Ху произносит слова молитвы Господней, когда должен был произносить присягу на верность императору. Полицейский стал его допрашивать, и Ху сказал, что эта церемония — поклонение идолам, и он больше не будет этого делать. Пастор Йоо пытался объяснить полиции, что мальчик ошибается, что он ничего плохого не имел в виду, но Ху стал возражать пастору Йоо. Пастор Пэк тоже пытался объяснить, но Ху сказал, что готов пойти в печь за веру. Подобно Седраху, Мисаху и Авденаго! Вы знаете эту историю?

— Да, да, — сказал Ёсоп, раздраженный их религиозным волнением. — Они находятся и сейчас в полицейском участке?

Женщины кивнули.

Ёсоп выбежал наружу.

Ноа сидел на ступеньках полицейского участка, держа на руках уснувшего брата.

— Дядя, — прошептал Ноа, с облегчением улыбаясь. — Мо очень тяжелый.

— Ты очень хороший брат, Ноа, — сказал Ёсоп. — А где твоя тетя?

— Там. — Он мотнул головой в сторону участка, поскольку руки были заняты. — Дядя, ты можешь забрать Мосасу? У меня болят руки.