Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Бетье, Натаном Энгельсманом, по еврейскому кварталу, и оба были задержаны во время полицейского рейда и отправлены в Маутхаузен. Натан погиб в газовой камере в замке Хартхайм, а Абрахам продержался еще несколько месяцев и умер в концлагере в возрасте тридцати пяти лет{120}. Бетье об этом сообщили устно, но без каких-либо подробностей. Через два года ее вместе с детьми, тринадцатилетним Мозесом и девятилетней Бранкой, также задержали и депортировали в Собибор, где всех их сразу уничтожили. Джапи, которой в то время было тринадцать, смогла пережить войну. Все братья и сестры Абрахама, кроме одного, также были убиты{121}.

Дядя Джозеф, их бывший арендатор, был единственным оставшимся в живых ребенком Джейкоба и Бранки. Его пощадили из-за его «смешанного брака» с нееврейкой. Их сын, также названный Джозефом (родился 4 июля 1938 года), мог считать себя находящимся в относительной безопасности как нееврей. Он стал отцом Ребекки Эммерик. Джозефу-младшему было за восемьдесят, когда я познакомилась с Ребеккой. Я спросила ее, не мог бы он рассказать мне о своем детстве и своей жизни. Он отказался, объяснив ей, что для него это «слишком тяжело». Однако Ребекка сказала мне, что у Джозефа все еще сохранились яркие воспоминания о его детстве в Еврейском квартале, хотя он и не хочет больше посещать места своего детства.

«Он не может ничего с этим поделать, – объяснила мне Ребекка. – Раньше мы, бывало, ездили туда на машине с отцом, и, поскольку он был уличным мальчишкой, он всегда рассказывал занимательные истории обо всем, что происходило с ним в детстве».

Во время оккупации его мать то и дело просила его выглянуть в окно, посмотреть на улицу и узнать, что там происходит. Он постоянно занимался этим в течение примерно двух лет.

– Он выглядывал в окно, – рассказала мне Ребекка, – и кричал матери: «Я вижу там какое-то движение!»

Но мало-помалу окрестности опустели. Поскольку они не относились к числу евреев, они были одними из последних оставшихся старожилов.

Однажды мать послала его выйти и осмотреться на улице. Он обошел весь квартал, вернулся и сказал своей матери:

– Мам, там ничего нет. Вообще ничего. Все пусто. Все ушли[97].

* * *

Первыми евреями, отправленными в так называемые трудовые лагеря, были еврейские беженцы из Германии, которые никогда не считались гражданами Нидерландов, и безработные голландские евреи-мужчины, которые остались без работы, потому что им было запрещено занимать рабочие места или вести бизнес. Их депортацией занимались различные голландские правительственные органы, такие как Министерство труда в Гааге и Амстердамское бюро труда при определенном участии Еврейского совета.

В конце марта 1941 года в Амстердаме было создано Центральное бюро еврейской эмиграции, и поначалу оно в основном занималось регистрацией евреев и подачей заявлений на эмиграцию за границу. После того как нацистское руководство на Ванзейской конференции в январе 1942 года согласилось с необходимостью «окончательного решения еврейского вопроса», Центральное бюро было перенесено на площадь Адама ван Шелтема в районе Амстердам-Зюйд и стало называться по-немецки: Zentralstelle («Центральное бюро»). С тех пор это учреждение занималось «выселением евреев» под командованием гауптштурмфюрера СС Фердинанда Аус дер Фюнтена. Власти СС усилили свое давление на гражданскую администрацию Нидерландов, полицию, руководство Голландских железных дорог, а также Еврейский совет, чтобы добиться выполнения в полном объеме решений, принятых немецкой стороной по депортации евреев{122}.

Еврейский совет не имел никакой реальной власти и не принимал никаких решений о том, кто именно будет выслан и когда. Существует заблуждение, которое до сих пор приходится слышать, что Еврейский совет составлял списки депортированных. Это неправда. Наряду с этим Аус дер Фюнтен наладил сотрудничество с Еврейским советом, предоставив этому органу квоты, которые тот мог использовать для освобождения евреев от «трудовой повинности». На начальном этапе он предоставил Еврейскому совету 17 500 таких квот для тех, кто «считался незаменимым для еврейской общины».

«Мне было предложено явиться в Zentralstelle, чтобы получить освобождение, – вспоминала Мирьям Леви. – Эйтье добавила, что мои родители и Бобби[98] тоже будут освобождены… Я была вне себя от радости! Я… ненадолго заскочила в кабинет отца, чтобы сообщить ему эти новости. Мы были так счастливы в тот день! По крайней мере, в течение зимы или чуть больше мы могли считать себя в безопасности. Мы так думали тогда».

Каждый, кому было предоставлено освобождение, получал штамп в своей удостоверяющей личность карточке, который указывал на то, что их запрещено депортировать. Слово sperre в немецком языке обозначает «штамп», и вскоре любая форма освобождения от депортации стала называться sperre.

Работа на Еврейский совет тоже освобождала от депортации, поэтому Совет как можно быстрее нанял столько людей, сколько было возможно. «Были придуманы самые невероятные рабочие места», – писала Мирьям Леви{123}. К 1943 году в Еврейском совете работали 8000 сотрудников, у каждого из которых был «штамп», который (теоретически) защищал от депортации не только его владельца, но и всех его ближайших родственников.

Немецкие власти поначалу допускали также освобождение от трудовой повинности по медицинским показателям, это могло защитить физически непригодных от депортации, особенно с помощью сочувствующих врачей-евреев. Позже, однако, было введено правило, согласно которому только врачам-арийцам, признанным немецкими властями, разрешалось подписывать такие формы обследования. Те, однако, чтобы способствовать процессу депортации евреев, обычно не принимали во внимание даже официально признанных заболеваний.

На первом этапе правительственные чиновники порой находили способы избежать депортации отдельных лиц, подделывая удостоверения личности, справки от врачей или отправляя евреев на Восток как «арийцев», что позволяло некоторым евреям выжить{124}.

В первой половине 1942 года организовывались депортации относительно немногочисленных групп в основном трудоспособных молодых людей (от 500 до 1000 человек одновременно), которых отправляли в различные небольшие трудовые лагеря здесь же, в Голландии.

Но правила постоянно менялись и ужесточались. Генеральный комиссар по политическим вопросам и пропаганде Фриц Шмидт еще в августе 1941 года объявил, что фюрер теперь добивается не «реабилитации» евреев, а их исключения из европейского общества. Это заявление было сделано еще за пять месяцев до встречи лидеров немецких нацистов и СС на Ванзейской конференции.

Как записала Мирьям Леви в своем дневнике, «смертельный удар» по еврейскому населению Нидерландов «последовал в конце июня 1942 года».

Это был вечер пятницы, начало Шаббата. В домах членов Еврейского совета зазвонил телефон, и каждому было приказано явиться в 10 часов вечера в Zentralstelle для встречи с Аус дер Фюнтеном.

У сопредседателя Еврейского совета Дэвида Коэна было предчувствие, что вот-вот произойдет нечто ужасное, однако он попытался «найти утешение в прекрасном летнем вечере и пении птиц вокруг»{125}. Ашер и другие члены правления предположили, что это будет обычная рабочая встреча, и не пришли на нее, поэтому в конечном итоге только Дэвид Коэн и два других члена правления, Эдвин Шлюскер и Абрахам де Хооп (директор Ассоциации кинематографистов), встретились с Аус дер Фюнтеном. Гауптштурмфюрер сообщил им, что отныне еврейские мужчины и женщины в возрасте от шестнадцати до сорока лет будут «под контролем полиции» отправляться в Германию на трудовую повинность.

Дэвид Коэн был «шокирован до крайности» и попытался возражать, назвав такой план нарушением международного права (именно так он отметил в своих мемуарах, написанных несколько позже).

По словам Дэвида Коэна, Аус дер Фюнтен ответил на это: «Только мы здесь решаем, что является международным правом». Затем он добавил: «Мы – победители»{126}.

По утверждению сопредседателя Еврейского совета, он продолжал протестовать, но ничего не смог добиться[99]. На следующий день собралось правление Еврейского совета в расширенном составе, чтобы обсудить, как действовать дальше. Некоторые члены правления отвергли саму идею о возможности какого-либо сотрудничества с немецкой стороной, другие считали, что, если бы Еврейский совет выступил в качестве посредника, он мог бы отсрочить реализацию этого плана, приостановить депортации и «предотвратить более серьезный» ущерб для еврейского населения.

В Zentralstelle под руководством Аус дер Фюнтена были составлены списки подлежащих депортации, но для Еврейского совета был сделан определенный компромисс: была выдана дополнительная квота на 25 000 человек, не подлежащих депортации. При этом