Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

членов начало сокращаться только после того, как немцы стали проигрывать войну. Тем не менее НСЖО продолжала существовать вплоть до освобождения Нидерландов{112}.

Не каждая женщина, принадлежащая к партии НСД, являлась членом НСЖО. Было много женщин, которые просто поддерживали своих мужей или женихов, но не проявляли политической активности. Они зачастую просто осознавали, что им не следует действовать на политической арене, поскольку их основная сфера влияния – это их дом. «Женщины играли важную роль в национал-социализме, – объясняла Джулия оп тен Ноорт. – Мы могли бы внести свой вклад в единство народа, в единство, которое естественным образом начинается с семьи»{113}.

Мы склонны рассматривать геноцид «делом рук мужчин» и считаем роль женщин в этом вопросе либо неясной, либо косвенной, однако появляется все больше свидетельств того, что женщины тоже были в значительной степени причастны к осуществленному нацистами геноциду. В своей книге «Фурии Гитлера: немецкие женщины на полях сражений нацистов» (Hitler’s Furies: German Women in the Nazi Killing Fields) американский историк Венди Лоуэр обнаружила, что, вопреки распространенному мнению, сотни тысяч немецких женщин отправились на «нацистский Восток», как она это называла, и стали там «неотъемлемой частью гитлеровской машины разрушения»{114}.

Катарина фон Келленбах выяснила, что, вне зависимости от того, были ли женщины участницами боевых действий, медсестрами в центрах эвтаназии или домохозяйками, их приверженность идеологиям нацистской партии и принятие факта «вспомогательности» своей роли являлись опорой нацистского режима. «Я рассматриваю поддержку, любовь и верность женщин как неотъемлемый элемент геноцида, – написала Катарина фон Келленбах. – Пусть большинство женщин непосредственно и не участвовали в насилии, их близкое общение с преступниками исключает возможность характеризовать их как просто «невиновных свидетелей»{115}.

Венди Лоуэр считает, что в народном воображении нацистские женщины, как правило, делятся на «две диаметрально противоположные категории»: либо это пассивные женщины, «гитлеровская машина для производства детей», либо это озверевшие «женщины – охранники концлагеря», такие как Ильзе Кох, «чудовище из Бухенвальда», или Ирма Грезе, «гиена Освенцима», которым напрочь отказали в женственности или же сделали из них эротичные образцы аномальной женственности. Наряду с этим ведь было множество женщин-нацисток, которые не соответствовали ни одному из этих образов{116}.

Инге Янсен оказывала некоторое влияние на своего мужа и твердо придерживалась своих национал-социалистических принципов. В своем дневнике она написала о подруге, которая была до такой степени настроена против нацистского режима, что больше не могла общаться с Инге. Но для Инге это не стало трагедией. Она пишет: «Увы, есть тысячи людей, которые тоже придерживаются такого мнения».

На протяжении всей войны Инге делала все возможное, чтобы не отстать от немецкой когорты. Она брала уроки немецкого языка и посещала еженедельные показы нацистских фильмов в кинотеатре Cineac, а также концерты одобренной Германией классической музыки. На вечере песни Шуберта в концертном зале «Консертгебау» в Амстердаме с участием австрийской оперной певицы Изольды Риль она отметила, что в зале находился Зейсс-Инкварт{117}. Она восхищалась мужчинами, которые олицетворяли нацистский идеал: высокими, светловолосыми, голубоглазыми и, конечно же, одетыми в форму. Она не просто соблюдала видимость, чтобы понравиться германским повелителям, она была очарована ими и убеждена в своей правоте – до самого своего и их бесславного конца.

По мере того как светлое нацистское будущее начинало меркнуть в ее глазах, умонастроение Инге Янсен также ухудшалось, равно как и ее социальные и экономические перспективы. Она пережила личную трагедию, когда рейх потерял власть и когда весь Новый порядок, на который она возлагала свои надежды, рухнул. Ее личный крах стал отражением крушения нацистской мечты, чего не ожидал ни один коллаборационист – и меньше всего сама Инге.

Глава 8

«Это будет принудительный труд или смерть?»

В укромном уголке своей столовой в доме в Амерсфорте Ребекка Эммерик склонилась над маленьким письменным столом, и копна ее темных кудрей упала ей на лицо. Она что-то изучала на компьютере в своем тесном офисе, заваленном фотоальбомами и папками.

Она сняла очки с толстыми стеклами и снова посмотрела на меня, откинув назад свои кудри. «Я работала над своим генеалогическим древом, – объяснила она. – Я занимаюсь этим уже некоторое время. Однажды мама пришла ко мне, показала фотографию и сказала: «Это мой дядя». Я спросила: «То есть как дядя?» Я никогда не знала, что у моего дедушки были братья или сестры. Потом я заболела рассеянным склерозом, и у меня появилось время, потому что я не могла работать, и я решила, что настало время разобраться с этим».

Ребекка по профессии ювелир, и, когда ей было двадцать девять лет, ее пальцы стали терять чувствительность. В конце концов она не смогла заниматься своим ремеслом и получила инвалидность.

Я хотела расспросить ее о том, как у нее началось заболевание и как оно развивалось. У моей матери сначала онемели ноги, и постепенно она потеряла способность ходить, но рассеянный склероз пощадил ее руки. То, что ее фамилия была Эммерик, не означало, конечно же, что она являлась родственником моему деду, но разве это не было странным и маловероятным совпадением?

Оказалось, что Ребекка пыталась выяснить, как открыть MP3-файл. Она хотела включить мне аудиозапись, сделанную ею во время празднования семьдесят пятой годовщины освобождения Нидерландов в лагере Вестерборк.

Тогда там состоялось торжественное зачитывание имен 102 000 жертв нацизма, которых перевезли из этого лагеря на Восток. Они так и не вернулись обратно. Чтение началось 22 января 2020 года вечером, продолжалось всю ночь, а затем еще целых шесть дней, завершившись во второй половине дня 27 января. В озвучивании списка принимали участие порядка 830 человек, которые зачитывали его по очереди.

– Когда они добрались до имен моей семьи, я записала это на пленку, – сказала мне Ребекка.

Затем она нажала «Воспроизведение».

Женский голос, мрачный и монотонный, тщательно произносил каждое имя: «Абрахам Эммерик, 35 лет. Абрахам Эммерик, 36 лет. Бетье Эммерик, 17 лет. Бетье Эммерик, 27 лет. Бетье Эммерик, 57 лет. Бетси Эммерик, 20 лет. Бранка Эммерик, 9 лет. Бранка Эммерик, 24 года. Бранка Эммерик, 30 лет. Клара Эммерик, 17 лет. Дэвид Эммерик, 15 лет. Дэвид Эммерик, 34 года. Дьентье Эммерик, 22 года…»

«Так продолжается около четырех минут, – сказала Ребекка, снова снимая очки, на этот раз для того, чтобы промокнуть слезы салфеткой. – Меня это по-прежнему волнует». Она убавила громкость и уточнила: «Это всего лишь буква «Д», а они зачитывают до буквы «Ф». Фогельтье – последнее имя». Фогельтье, жена Мейера.

Этот единый семейный список содержал имена бабушек и внуков, братьев и сестер, дядей и двоюродных братьев, нескольких однофамильцев из большой семьи, людей разных поколений.

«В моей большой семье было 156 человек, – сказала Ребекка. – В живых после войны осталось двенадцать».

До того дня – примерно двадцать лет назад, когда ее мать упомянула о своем двоюродном дедушке, – Ребекка даже не подозревала, что все эти люди вообще существовали. С тех пор она проследила свою генеалогию до XVII века. Она узнала, что два брата-француза из городка под названием Мец в 1760 году переехали в Амстердам, основав, таким образом, свою семейную линию в Нидерландах.

– Я продолжала изучать состав своей семьи и нашла много ее новых членов, но в XX веке их в основном убили, так что на этом все заканчивается, – сообщила мне Ребекка.

Абрахам Эммерик, двоюродный брат, был, вероятно, первым из погибших. Его схватили во время полицейских рейдов в феврале 1941 года, и его имя есть в списке Уолли де Ланга{118}.

Абрахам был девятым из десяти детей в семье Якоба Эммерика, амстердамского торговца рыбой, и его жены Бранки Фортюйн. Окончив шесть классов начальной школы, он стал учеником мясника и женился на работнице картонной фабрики Бетье Энгельсман, которая жила на той же улице. У них было трое детей: Джапи, Мозес и Бранка. Во время депрессии 1930-х годов они еще глубже погрузились в нищету и стали получать государственную помощь. Они подрабатывали, сдавая комнату Иосифу, брату Абрахама{119}.

22 февраля Абрахам прогуливался с братом