Перелет - Андраш Шимонфи

Они разговаривали об этом недолго, после чего, взяв с приятеля слово все хранить в тайне, Фодор попросил у него телефон и дал свой.

Вскоре состоялась встреча Микулиха и Енё Надя…

Микулих пришел на квартиру полковника Енё Надя на улицу Стахли.

Енё Надь в организации был известен под псевдонимом Полковник Сюч. После непродолжительного разговора Енё Надь пригласил Микулиха на улицу Андраши, 29, где потом он должен был получить конкретное задание. «Пароль: «Билет в кино», — сказал тогда Енё Надь.

На следующий день Микулих отправился туда, но на его звонок никто не открыл. Ходил он туда еще раз, но опять безрезультатно. <…>

«Через несколько дней меня вызвали в отделение жандармерии на улице Бёсёрмени для допроса, — давал показания Тибор Микулих на суде уже после освобождения. — На допросе жандармский капитан Эндре Радо прежде всего спросил у меня номер телефона и адрес Каройя Федора, ордер на арест которого уже был выдан, а потом о том, что мне было нужно на улице Андраши, 29.

— Там действует нелегальная группа, состоящая из офицеров генерального штаба, я хотел познакомиться с ними! — ответил я.

— Это дело очень серьезное. Мы сейчас поедем в министерство обороны. Там вам надо будет еще раз сделать это заявление! — сказал Радо. <…> После этого Норберт Оренди отвез меня в главное управление жандармерии. Там это дело было поручено начальнику оперативно-сыскного отдела майору Дюле Кёнцеи и начальнику сектора этого отдела капитану Эндре Радо».

«Допрос вел Эндре Радо. Микулих сообщил, что человек под кличкой Полковник Сюч организует группы офицеров, подготавливающих вооруженное выступление. Люди собираются у него на квартире. Сказал, что и сам побывал у него. Что там происходит детальное обсуждение разного рода операций и актов саботажа. <…> В конце беседы капитан Радо поручил Микулиху продолжать встречаться с участниками движения Сопротивления и информировать жандармов о дальнейшей деятельности организации».

РАССКАЗЫВАЕТ ПАЛ АЛМАШИ: — На заседании народного суда вся эта история вновь подробно разбиралась. Мы тоже давали свидетельские показания. Радо был приговорен к смертной казни, приговор был приведен в исполнение, а прокуратура немедленно выдала ордер на розыск и арест Микулиха.

Но он как в воду канул. Его долго не могли найти. Меня вызывали по поводу этого Микулиха, кажется, даже в 1948 году. Расспрашивали, что я знаю о нем. Считалось, что он бежал в Румынию. Было установлено, что шурин Микулиха — некто Иштзан Мештер — был членом руководства нилашистской партии и что Микулих вначале обо всем проболтался, так сказать, в семейном кругу, в его присутствии… Микулих сбежал в Румынию, когда я, Реваи и Макай вернулись на родину. Он почувствовал, что земля горит у него под ногами…

ШАНДОР ШАРКЕЗИ О МИКУЛИХЕ: — Микулих попал в плен в феврале 1945 года, в мае его отпустили, и он продолжил учебу в университете, начатую прежде. Он находился в Венгрии до декабря 1945 года, после чего сбежал в Румынию.

РАССКАЗ ПАЛА АЛМАШИ: — Потом я попал в тюрьму на основе сфабрикованного обвинения и с 1950 по 1956 год был в заключении. Во времена Ракоши о военных в движении Сопротивления вообще не упоминалось… Наконец, в 1959 году, когда я работал инженером в Государственном комитете стандартов, ко мне пришел человек, показавший удостоверение госбезопасности и попросил завтра в три часа быть на улице Дьёркочи, где мне хотят задать вопросы по одному важному делу. Попросил не волноваться…

Я пришел. В комнате сотрудник госбезопасности разложил передо мной множество фотографий и попросил сказать, не узнаю ли я кого-нибудь на этих снимках. Я долго рассматривал фотокарточки, но никого из «знакомых» на них не обнаружил.

Следователь достал из пачки фотографий одну и сказал, что это некто Тибор Микулнх, что его недавно задержали в Румынии и передали нам и что он уже в тюрьме и теперь то давнее дело окончательно прояснилось. Когда я внимательно присмотрелся к изображенному на фотографии мужчине, я узнал в нем того самого типа, который 22 ноября в квартире Тарчаи давал показания Радо и его сотрудникам о каждом из нас…

Вскоре мне устроили очную ставку с этим Тибором Микулихом. Затем последовал судебный процесс, на котором в качестве свидетелей вызывали вдов Байчи-Жилииски и Вильмоша Тарчаи.

Тибора Микулиха приговорили к смертной казни через повешение. 6 октября 1960 года приговор был приведен в исполнение…

ПИСАТЕЛЬ ТИБОР ЧЕРЕШ: «К концу войны среди кадровых офицеров венгерской армии, которые представляли собой костяк вооруженных сил, сформировались четыре группы в зависимости от их взглядов.

Первая, сравнительно малочисленная, выступала за немедленный и решительный разрыв с Германией, требовала повернуть оружие против немцев (причем действовала в полном соответствии со своими убеждениями). Вторая, наиболее многочисленная, группа состояла из людей колеблющихся; они ясно видели (да и трудно было этого не понимать), что немцы привели нас к катастрофе, но эти люди рассматривали войну как битву двух сверхдержав, считая, что никакого реального влияния на ход событий они оказать не смогут (таких офицеров было очень много в осажденном Будапеште). Третья группа состояла из офицеров, которые считали, что должны до конца защищать родину, ее знамя, быть верными присяге (даже после того, как со сцены ушел престарелый адмирал,[47] считавшийся «знаменосцем»). Такие люди даже в плен сдавались только после получения приказа от вышестоящего командования. И наконец, последняя, тоже не очень многочисленная группа, которая поддерживала Салаши и бежала с ним в Австрию. О ней лучше вообще и не вспоминать. Правда, на мой взгляд, Микулих относился все-таки к третьей категории, думающей о верности какому-то мифическому знамени нации…»

ИЗ ДНЕВНИКА ПАЛА АЛМАШИ: «Первый день в тюрьме на проспекте Маргит мы провели почти в унынии. Утром к нам в камеру привели полковника Абафи, капитана полиции Аладара Дюриша. На другой день к нам попал Янош Топ, Иштван Патаки, Шандор Чера. Из нашей группы в камеру попали Миклош Балашши, Пал Немет. К моему большому удивлению, не был арестован Имре Радваньи. В субботу привезли Иштвана Тота. К счастью, многие остались на свободе. Нилашисты не смогли целиком «выявить» всю нашу сеть… В четверг и пятницу непрерывно шли допросы. Радо держался холодно, со сдержанной, нарочитой вежливостью. Конечно, все это меня сломило. Я был грязен, небрит. Только присутствие в камере друзей помогало держать себя в руках. В субботу утром я наконец попросил у Радо разрешения позвонить по телефону жене. Вскоре я узнал, что жена, Юц, была у него еще в четверг… Младший лейтенант Ловас разрешил мне поговорить с Военно-техническим управлением, с Ч., который сообщил: в четверг в тюрьму на проспект Маргит приходила Юц. Возвращаясь с допроса, я у ворот тюрьмы увидел маму и Юц. И хотя встреча наша была очень короткой, она произвела на меня сильное впечатление, очень мне помогла. Тогда же я получил первую передачу. Следующая неделя прошла в надежде, сменяющейся унынием. В среду выпустили Белезнаи. К концу недели закончили составление протоколов. В следующий понедельник было завершено расследование нашего дела жандармскими следователями, в этот же день был подписан прокурорский акт расследования, и нам сообщили, что в среду мы предстанем перед судом военного трибунала…

Слушание по нашему делу началось в три часа дня. После проверки анкетных данных нас из зала удалили, в нем остался только дядя Банди (Байчи-Жилински). Слушание его дела продолжалось отдельно до восьми часов вечера. В это время нас уже держали в общей камере, однако это была самая трудная для меня ночь. На следующее утро, приблизительно в половине одиннадцатого, дошло дело и до нас, заседание продолжалось до двух часов дня, а затем после перерыва — до половины пятого вечера. Так закончилось это цирковое представление. На следующий день осталось лишь огласить приговор…»

ИЗ ДНЕВНИКА КАЛЬМАНА РЕВАИ: «Ключники, громко бряцая ключами, направились к камерам, находящимся в разных закоулках здания, чтобы вывести обвиняемых. С жутким скрипом открывались грязные, обитые железом двери. Мы выстроились в темном коридоре, стараясь улыбкой как-то подбодрить друг друга.

У каждого из нас за спиной стоял жандармский унтер-офицер. Они были вооружены винтовками с примкнутыми штыками.

Мы двинулись в путь. Одни за другими открывались решетчатые ворота внутри коридоров. Во время перехода мы смогли переброситься друг с другом словечком-другим. Это здорово. Ничего страшного с нами не произойдет! Нас ведут наши усатые венгерские гонведы[48]… они ведь не позволят, чтобы…

И хотя процесс закрытый, зал переполнен! Что же было, если бы процесс был открытый?! Первого, кого я замечаю, это капитана жандармерии Эндре Радо, отъявленного злодея из особого отряда Национального трибунала расплаты, патологически злобного человека. Я его хорошо знаю. Ведь это он арестовал меня на квартире моего друга Вильмоша Тарчаи.