Антология современной словацкой драматургии - Иван Буковчан

РИЕЧАНОВА. Иди ложись!

РИЕЧАН. И почему только я такой доверчивый? Каждому иду навстречу, а самому себе не верю.

РИЕЧАНОВА. Не мучай себя, иди.

РИЕЧАН. Ага, я уже ложусь, но все-таки скажу тебе о том, что я чувствую. Этот мир болен!

РИЕЧАНОВА. Спи уж! Не болтай напрасно.

Улица перед окном НЕЛЫ ЛАУКОВОЙ.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Этот мир болен. И правда, болен! Это пациент, которого мы регулярно лечим, а главное — оперируем. Еще не кончилась одна операция, а уже начинается другая. А пациент никак не оправится от наркоза. Как все это действует людям на нервы. Каждый хочет быстро набить себе карманы, нагрести и завизжать от радости. Ведь нас уже ожидает очередная бойня! Ничего не меняется к лучшему, ничего! Как говорил Шекспир, одна только болтовня да детский лепет — никакого смысла. Эй, Нела… Открой! Пусти меня… или я сдохну здесь от тоски.

НЕЛА (выходит). Чего вы стучите, пан Филадельфи?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я не стучу, это мое сердце бунтует. Нела! Ты еще долго будешь меня мучить? Твой фраер свалил, никто тебя не хочет, потому что ты — чистая душа. Ты не годишься для этого дикого города. Я вижу, что тебе нужно излить душу.

НЕЛА. Ага, вы угадали. Иногда мне хочется кричать от тоски.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Пусти меня к себе. Я тебя выслушаю. Я — всего лишь несчастный аптекарь, который немножко разбирается в женском сердце. Ничего более.

НЕЛА. Идите домой, пан Филадельфи. Вас дожидается жена. (Уходит.)

ФИЛАДЕЛЬФИ. Подожди… я и в самом деле только хочу тебя выслушать. Прошу тебя, останься хоть на минутку. (Филадельфи прикладывает ухо к Нелиной груди и молча слушает биение ее сердца.) Как замечательно оно бьется, так чисто… великолепно!

НЕЛА. Ступайте домой, пан Филадельфи!

Квартира РИЕЧАНА.

ЭВА (примеряет новое платье). Вильма говорила, что она приехала сюда голая, совсем голая, как говорится, в одних трусах… Однако сумочка с косметикой — это да, та у нее была! А он, значит, с ней это… они поженились, мама… А когда он заметил, что у нее растет живот, так он на нее… того… наплевал.

РИЕЧАНОВА (учится ходить на высоких каблуках). Потаскуха она, дочка, разве приличная девушка поедет за хахалем из самых Кошиц?

ЭВА. Из Жилины, мама!

РИЕЧАНОВА. Да нет же… Эва, а случаем, она не из Прешова?

ЭВА. Из Жилины!

РИЕЧАНОВА. Ага, из Прешова, нет, я подумала о другой. Но и та была, по-моему, из Штявницы. Так что, из Жилины? Приезжает сюда из такой дали, сама вешается на парня… На это способна только потаскушка!

ЭВА. Она истосковалась по парню… не могла дождаться… того…

РИЕЧАНОВА. Не говори все время так… Заладила: «Того!.. Того!» Над тобой смеяться будут. Вильма тебе уже говорила. Прикуси себе язык, когда это слово захочет с него сорваться.

ЭВА. Хорошо, хо-о-о-рошо, мама!

РИЕЧАНОВА. Потаскушка этакая! Приехала сюда брюхатая от другого! И что только эти молодые нынче себе позволяют… это… это… как его… ну! Как там Вильма говорит?

ЭВА. Скандальозно, мама-а-а!

РИЕЧАНОВА. Послушай, Эва, я бы тебе голову оторвала, если бы ты спуталась с каким-нибудь проходимцем, поверь мне!.. Выпрямись! Голову держи прямо и не переваливайся из стороны в сторону, словно в кадке с капустой.

ЭВА. Тетя Валло посоветовала ему написать римскому папе… что, мол, он женился на ней, когда у нее уже было брюхо.

РИЕЧАНОВА. И что, написал?

ЭВА. Ну да.

РИЕЧАНОВА. И что, папа читает такие дурацкие письма? Он же святой человек… во всяком случае, так говорят. Да, скандальозно! А задница у меня не очень большая в этом платье?

ЭВА. Да ну тебя, мама, вот сейчас как шлепну. Мужчины заглядываются на тебя, разве ты не заметила? Когда ты идешь по улице, они кивают тебе даже с противоположной стороны.

РИЕЧАНОВА. Вот так, дочка, в городе проявляют уважение к женщинам. Умный мужчина всегда уважительный и внимательный…

Входит РИЕЧАН в нижнем белье.

РИЕЧАНОВА. Тем не менее за некоторых мужчин бывает стыдно!

РИЕЧАН. Жена, где моя одежда?

РИЕЧАНОВА (показывает на новый костюм). Тут, где же ей быть?

РИЕЧАН. Это не моя одежда. После обеда, перед тем как вздремнуть, я повесил ее на стул… а сейчас ее там нет! Так где же моя одежда?

РИЕЧАНОВА. Говорю тебе, вот она!

РИЕЧАН. Нет… ага, вот она! (Наконец находит ее. Одевается.) Я надеюсь, вы не собирались ее сжечь?

ЭВА. Отец, вот ваш новый костюм, прямо под носом! Вы ходите как этакий, как тут говорят, голфойтош — голодранец. Как глупый Яно из Муоцы, на которого все собаки кидались. Я уже сто раз вам это повторяла. Ведь мы же — в городе!

РИЕЧАН. Эвка, не надо так злиться. Ты какая-то бледненькая. Подолгу засиживаешься с Куки в этом прокуренном «Централе», ложишься спать поздно. Будь осторожна, ведь раз-два — и схватишь какую-нибудь хворь.

РИЕЧАНОВА. Штево, не болтай! Последний раз тебе повторяю, следи лучше за собой, как мы с Эвой следим, а то плохо будет, вот увидишь! Мне уже надоели твои фокусы! Есть у тебя дело, вот и радуйся! Мне кажется, что ты испугался, что мы наконец счастливы, да?

РИЕЧАН. И ты называешь это счастьем, а я говорю: рано еще радоваться. Здесь, в Паланке… да и вообще на свете. Разве человек может знать, что будет завтра? Я вот — нет. Так что не очень-то полагайся на это свое счастье, лучше полагайся на разум. Счастье — оно переменчиво, непостоянно… другие тоже его ждут, и им оно тоже перепадает. И еще вот что я тебе скажу. Кроме счастья бродит по свету и несчастье. Так что не задирай нос, Эва, не задирай его высоко! Кто понимает, что он смертен, тот, как говорит Волент, не обделается, если ему карта идет.

РИЕЧАНОВА. Не болтай языком, Штево, во имя Всевышнего, — не болтай! Я этого не люблю. Просто ты здешним в подметки не годишься! Потому-то и каркаешь. Ты сроду был как сыч. Где ты видишь здесь несчастье, где?.. Покажи! Разве только ты сам!

РИЕЧАН. Я только хотел сказать, что нечего всем показывать, как мы богатеем. Зачем?! Хорошо, радуйся своему счастью, но потихоньку. А мне не мешай следить за тем, как повсюду гуляет несчастье.

ЭВА. Отец, вы проспали время. У вас в голове гуляет горный ветер. Ух-ух-ууууууу! Так воет только глупый Яно из Муоцы. Здесь же звучат танго и фокстроты! (Матери.) Я пойду в свою комнату. Когда соберешься, скажи. (Уходит.)

РИЕЧАН. Она обращается к тебе на «ты»?

РИЕЧАНОВА (сразу вдруг доверительно). Меня это тоже немножко коробит. Но что поделаешь, раз она так начала. Мода, понимаешь ли, что тут скажешь?! Штево, мне так хочется, чтобы ты говорил мне ласковые слова, хотя бы иногда. Что-нибудь хорошее. Мне так этого не хватает. Понимаешь, я ни на что не жалуюсь… Но иногда ты бы мог со мной и пошалить, шепнуть, как тебе хорошо… ну и все такое, понимаешь.

РИЕЧАН. Хорошо.

РИЕЧАНОВА. Застегни мне, пожалуйста, молнию. (Застегивает.) Ой-й. Ты меня оцарапал. Покажи… у тебя сломался ноготь. Дай я его остригу ножницами.

РИЕЧАН. Не надо. Я его ножом…

РИЕЧАНОВА. Штево, прошу тебя, надень новый костюм и пойдем с нами. На курорте будет бал, танцы. Увидишь, ничего страшного. Поедем с нами на курорт, поедем. Штево… я тебя танго научу.

РИЕЧАН. Это не для меня. А Эве скажи, чтобы она не очень-то задирала нос. Вижу, что вы обе пустились во все тяжкие.

РИЕЧАНОВА (резко). Зато ты как был сычом, так и остался! Ни в лавке, ни в спальне от тебя никакого толку! Ты понимаешь, что меня это обижает? Что я все время должна предлагать себя… что я уже стыжусь своих телесных желаний, которыми одарил меня Господь Бог. Не смотри на меня как теленок, здоровье у меня отменное, понимаешь, отменное! От тебя даже в кровати не услышишь ласкового слова, а мне так хочется говорить, говорить, говорить!.. И быть немного сумасшедшей, и посмеяться… Пошел прочь! Оставь меня! Иди и займись чем-нибудь, не стой здесь как соляной столп! Исчезни с глаз моих!

РИЕЧАН уходит.

Улица перед мясной лавкой.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Вы чем-то расстроены, пан Риечан? Опять сердце?

РИЕЧАН. Они одного не могут понять: почему я так дорожу этой одеждой. Я же не буду тыкать их носом и говорить, почему я такой суеверный. Как-то раз мне в голову пришла мысль, что если я от нее откажусь, то случится что-то нехорошее. И эта мысль меня постоянно преследует. Я не могу от нее избавиться.