Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин

Паломник был из тех, кто понимает, что проще всего платить за услуги деньгами, а не обязательствами. И он вдруг исчез, уехал куда-то из города, так что Макинтош даже поколебался, вставлять ли его в свой регулярный отчёт. Его письма и так считали переполненными деталями, оттого клеркам было неловко докладывать эти новости министру, а министру было недосуг их читать. Министру, однако, было скучно читать всё.

Макинтош давно привык думать, не теряя одновременно нити разговора с собеседником. Приём экономил время, а заодно собеседнику казалось, что он рассеян и благожелателен.

Он выслушал от своего агента всё, что он знал о русских, которых оказалось четверо, но они не выглядели семьёй или друзьями, а потом снова спросил о французе. Да, с французом нужно встретиться и кормить его в прохладных залах, которые специально построены так, чтобы лёгкий сквозняк бодрил, а не холодил спину. Француз знал, чем Макинтош занимается тут, а Макинтош несколько лет тому назад понял, что они делают одно дело – только для разных королей. Мундиры их остались где-то далеко: у одного – в шотландском замке, похожем на хижину, французский, верно, висел где-то в весёлом домике посреди виноградных полей, а русский – в каком-нибудь ледяном дворце. Борода русского стала седа, а у шотландца была покрашена хной, и хны понадобилось совсем немного, потому что борода и так имела рыжий цвет. Француз тоже мог сойти за араба, но никто из них не притворялся местным: выглядеть в точности как местный – всегда подозрительно. Лучше всего быть чудаковатым гостем и делать намеренные ошибки в произношении.

Француз не внушал опасений шотландцу, несмотря на то что четверть века назад они воевали друг против друга. Ссорятся министры и государи, а такие люди, как они, не ссорятся никогда. И если кто-то из них убьёт другого, то только по приказу. И с сожалением, конечно.

Юркий человек закончил рассказывать новости и поклонился, принимая монету. Её он засунул за щёку и сразу же исчез.

Макинтош дождался другого соглядатая, который выглядел полной противоположностью первому. Говорил он дурно, часто запинался, но сведения его были куда ценнее, потому что он служил у местного паши и слушал, что говорят за столом. Поэтому второй соглядатай получил две монеты и аккуратно поместил их за пазуху, в невидимый кошель.

Макинтош вздохнул и откинулся к стене. Где-то рядом раздавался стук молоточка: хозяин с сыном мастерили что-то, а может, чинили старинный сундук. Лавка была полна такими странными предметами, что шотландец, который видел многое, только диву давался. Там стояли ларцы, которые смело выдавались за украденные у крестоносцев. Драгоценности, сделанные из меди и стекла, старинные подсвечники, которые помнили ещё пророка, хотя их выковали на прошлой неделе. Иногда в лавке появлялись паломники, но такое случалось редко. Чаще приходили богатые люди, понимавшие, что их богатство недостаточно и его нужно укрепить дорогой вещью. Но вещь эта не должна быть слишком дорога, а должна выглядеть таковой. Хозяин даже завёл уголок с игрушками, где, конечно, стоял крылатый конь, потому что всякий знает, что таким конём обладала младшая жена пророка Аиша бинт Абу Бакр, да будет ей доволен Аллах, и она играла с ним. Однажды пророк, мир ему и благословение Аллаха, вернулся в дом, и сквозняк от двери приподнял занавеску, отчего стали видны куклы. Среди них была и лошадка с крыльями, чему пророк, мир ему и благословение Аллаха, очень удивился. Но ему напомнили, что Сулейман, мир ему, тоже имел лошадей с крыльями.

И Пророк, мир ему и благословение Аллаха, засмеялся, а смех всегда похож на благословение, а всякое благословение есть разрешение, оттого игры с куклами и зверями продолжались, а в этой лавке угол наполнился игрушками – древними и новыми.

Занавеску отдёрнули, и перед Макинтошем встал строй кукол без лица – тряпичных и деревянных, будто строй солдат на том, далёком поле в Европе, по которому он как-то нёсся вместе с серыми драгунами – навстречу своей шрапнельной пуле.

У этих кукол не было лица, и этим они ещё больше становились похожи на французов при Ватерлоо, потому что, занеся саблю, ты редко всматриваешься в лицо и запоминаешь только белое пятно, искажённое страхом.

Шотландец знал о запретах много, потому что всякий человек одевается ими как бронёй. По ним люди определяют своих и чужих, а своим Аллах запретил изображать людей и зверей. Но как всегда, запрет порос исключениями, будто древние стены – травой.

Богословы говорили, что запрет касается только того, что может отбрасывать тень, но и тут благодаря знаменитой девочке выходило послабление. Правда, куклам не полагалось ни глаз, ни носа, ни рта. Некоторые богословы, впрочем, говорили, что для того, чтобы понять, нарушает ли кукла Закон, нужно положить её на пол и смотреть на неё с высоты своего роста. Если черты лица не разглядеть, то кукла дозволена, но если ты видишь их, кукла греховна.

Шотландец давно научился ходить осторожно, не задевая тонких нитей, которые связывают отношения людей с богами, но всё же куклы без лица его тревожили. С одной из таких играла дочь женщины, с которой он сошёлся на время. И это ему нравилось: пока девочка была занята, она не мешалась у него под ногами.

XIV

(мёд палестины)

Вкушая, вкусих мало мёду, омочив конец жезла, иже в руце моей, и се аз умираю.

Первая книга Царств, 14: 43

Орлов стал умирать утром на третий день. Его бил озноб, причём лютый холод чередовался с жаром пламени. Неизвестно, сколько он валялся в дальней комнате постоялого двора, то проклиная, то благодаря толстые стены, не пропускавшие дневной зной. Его посещали странные видения, и лишь на время он выплывал из них, будто из чёрной воды пруда, в котором купался в детстве. Барчук тогда играл с деревенскими ребятами, несмотря на строгий запрет маменьки.

Стояли жаркие погоды, и он тайком выбегал со двора, потом, сбавив ход, пробирался к пруду и наконец шёл на чужой смех и веселье. У мальчишек купание выходило недолгим, оно случалось в минутном перерыве между работой, а вот Орлов плескался всласть. Обсыхая, мальчишки рассказывали страшное. В пруду, говорили они, живёт огромный сом. Он лежит на дне и иногда только приподымается – для того чтобы утащить зазевавшегося пловца к себе, чтобы питаться им медленно и спокойно.

Страшное дело – людоедство. Уже потом Орлов узнал, что в соседнем уезде во время голода один крестьянин съел