Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

Он работал на рее. Одной рукой держась за снасть, а другой убирая мокрый парус, он раскачивался вместе с реей, которая, словно взбесившаяся лошадь, старалась сбросить его с себя. Под ногами у него метались огромные волны, и брызги их обдавали его с ног до головы.

Но всё же он чувствовал себя победителем. И даже смог поддержать Дыбина, работавшего рядом с ним, когда тот оскользнулся на рее.

После этого Вася сразу почувствовал себя старше на несколько лет.

Он похудел, но всё его тело стало плотнее, он вытянулся, глаза его немного ввалились, но силы прибыло. В руках его появилась обезьянья цепкость, глазомер никогда не обманывал его, и рискованные движения во время работы над палубой делались с каждым днём уверенней и смелей.

Вася навсегда перестал бояться моря. В Кронштадт он вернулся мореходцем.

Глава 23

Золотая спица

Приятно было после долгого плавания, после напряжённой корабельной жизни, после громких голосов моря, которые продолжали звучать в ушах, почувствовать тишину, твёрдую землю под ногами, лечь спать на свою привычную кадетскую койку в спальне Итальянского дворца, где никто среди ночи не вздумает свистать наверх.

Прибежал Петя Рикорд и не узнал своего друга в этом смуглом подростке с загорелым, обветренным лицом.

Петю тоже трудно было узнать: он вырос, загорел и выглядел совсем не маленьким, как в разлуке казалось Васе. Он много учился и первым перешёл в старший класс.

Но на Васю он сейчас смотрел с особенным уважением и даже подобострастно, так как видел в нём настоящего мореходца, уже овеянного ветрами Балтики, и даже не знал, о чём разговаривать со своим другом, полагая, что теперь ему уже не интересны ни проделки кадетов, ни жалобы на корпусных поваров.

Ведь желания мореходца должны быть необыкновенны!

Но каково же было удивление Пети, когда мореходец сей, как раньше, поиграв с ним и другими товарищами в лапту[40] на поляне перед корпусом, выразил вдруг самое обыкновенное желание побывать в гостях у дальней родственницы братьев Звенигородцевых, Марфы Елизаровны, поесть оладьев с мёдом и посмотреть слонов, которые, как он слышал, обитали где-то в Петербурге.

Пете давно хотелось того же самого, и он попросил Васю взять его с собой.

Летние вакации[41] ещё не кончились, и мальчиков отпустили погостить в Петербург к Марфе Елизаровне, вдове старого моряка и такелажного мастера Коновницына, которого знали многие ещё по службе его в Адмиралтействе.

После огромных анфилад Итальянского дворца в низеньком, но просторном домике Марфы Елизаровны было уютно, как и два года назад, когда Вася впервые был здесь вместе с соседом дядюшки Максима – Звенигородцевым.

Та же малорослая бурая коровка лежала во дворе и, блестя мокрым розовым носом, щурясь от солнца, жевала жвачку, шевеля огромными, как лопухи, мохнатыми ушами. В комнате трещала чубатая канарейка. Воробьи ожесточённо дрались на кустах бузины, падая в драке на землю.

Тихо было не только вблизи Адмиралтейства, где стоял домик Марфы Елизаровны, но и Невская перспектива, куда мальчики отправились вместе с хозяйкой смотреть слонов, выглядела тоже довольно захолустной.

Наряду с маленькими домиками торгового и всякого служилого люда, бок о бок с серыми приземистыми деревянными зданиями казарм можно было видеть и огромные усадьбы вельмож, окружённые подстриженными садами, и роскошные дворцы – творения великих зодчих, с расписными фасадами, с золочёными куполами на крышах.

Но по вечерам над золотыми крышами дворцов, над колокольнями монастырей, над мостами с узорными чугунными решётками носились косяки молодых, только что поднявшихся на крыло диких уток, безбоязненно садившихся на воды Невы, Фонтанки, Мойки и прочих петербургских речек и каналов.

Через речку Лиговку был перекинут бревенчатый мост, за которым начинался сосновый бор, окружённый тыном из высоких заострённых кверху брёвен. В тишине бора перекликались зяблики, звонко кричал кобчик, где-то глухо стучал дятел.

Из-за тына, откуда были видны позеленевшие от времени крыши, слышались странные отрывистые звуки, как бы издаваемые при помощи деревянных труб.

Здесь, где Невский упирался в речку Лиговку, в месте, прозванном народом урочищем Пеньки, помещались слоновые конюшни, которые Марфа Елизаровна посещала не раз со своим покойным мужем и сюда же приходила собирать по весне сморчки. Она слышала, что слонов этих привезли лет сорок назад из Персии в подарок от шаха Надира царскому двору и что при слонах тогда находились зверовщики – персианин Ага-Садык и араб Мершариф, а также персидский слоновый мастер и учитель Асатий.

Но теперь никого из них уже не было. Ворота тына открыл хорошо знакомый Марфе Елизаровне коренастый, крепкий мужичок в длиннополом кафтане, с рыжей бородой во всю грудь.

Это был небольшой по чину, но очень нужный в деле ухода за слонами человек, слоновый дядька Евлан Гуляев, который лучше всяких персидских мастеров изучил дело ухода за слонами.

– Здравствуй, Евлан Онуфриевич! – приветствовала его Марфа Елизаровна.

– Здравствовать и вам, Марфа Елизаровна, – отвечал тот. – Давно у нас не были.

– Как вы тут живёте? Как слоны?

– Вашими молитвами. Слоны ноне знатно перезимовали. Почитай, что вовсе не недужились.

– А сморчки как, были по весне?

– Сморчков в сём годе была большая сила. Да и сморчок какой славный, жирный, крепкий, духовитый, чёрный, одно слово – икряной сморчок.

– Вот привела к тебе своих гостей, – говорила Марфа Елизаровна, показывая на Васю и Петю. – Очень охотятся посмотреть слонов. Покажи им, бога ради.

– Чего ж, это можно, заходите, – отвечал Евлан, пропуская мальчиков в калитку. – На этот счёт многие любопытствуют. Знатная скотинка.

– Кто это у вас трубил вот только что? – спросил Вася.

– А это наш главный слон, Мурза, мыша испугался, вот и поднял шум.

Вася в изумлении посмотрел на Евлана.

– Слон, а боится мыши? Может ли это быть?

– Только мыша и пугаются, а больше ничего, – подтвердил Евлан. – Боятся, что в хобот залезет.

Мальчики громко засмеялись.

– Да ведь слону только чихнуть, так мышь на крышу улетит!

– Да ведь и тебе, если таракан в нос залезет, тоже чихнуть, а небось вскинешься? – отвечал слоновый дядька. – Вот так же и у них.

Слоны стояли в просторных конюшнях, каждый в отдельном стойле с толстыми бревенчатыми засовами и, кроме того, были прикованы цепью за ногу к столбу, врытому в землю.

В сараях было чисто, сухо и довольно светло от застеклённых окон, помещавшихся над кормушками.

Животные ели душистое зелёное сено, ловко захватывая большие пучки его хоботом и отправляя в рот. Когда к ним подходили