Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

назначенным на летнюю практику грузиться на бриг после обеда, чтобы при первом же попутном ветре выйти в море.

Предстоящий поход, первый в жизни, так взволновал Васю, что, несмотря на предыдущую почти бессонную ночь, ему спать не хотелось. Сборы к походу были недолгие: укладка вещевого сундучка заняла не более пяти минут, так как все наказы Ниловны о том, как это делать и что класть вниз, а что наверх, были забыты, и сундучок заполнялся лишь с одним расчётом – вместить в него как можно больше вещей.

Васю Головнина волновало другое обстоятельство: он боялся оказаться на бриге «пассажиром». Так в морском флоте презрительно называли людей, в плавании совершенно бесполезных.

Чтобы не заслужить столь унизительной клички, не только Вася, но и все кадеты вообще старались заучить назубок название частей корабля, мачт, парусов и курсов.

Кто не говорил на морском языке, тот не мог считать себя моряком. И целый день по коридорам дворца и в классах стоял шум, слышались такие возгласы и вопросы:

– Эй, эй, зейман, как называются мачты на корабле?

– От кормы?

– Да.

– Бизань, грот[25] и фок[26].

– А что значит идти фордевинд?

– Прямо по ветру.

– А бакштаг?

– Это когда ветер по корме.

Вася тоже ходил по коридору, обнявшись с Петей Рикордом, неустанно повторяя заманчивые слова: кливер, лаг, гюйс, рифы, рангоут, пеленг, верп, вымпел, брам-стеньга, галс, оверштаг, оверкиль, фор-марса-брасы[27]…

Вася был весел. А Петя грустил, и хотя послушно повторял за Васей все эти заманчивые слова, глаза его были полны слёз. Он, как младший, ещё не попадал в это плавание. И друг его, который ночью сражался за него, уплывал в море один.

Отшвартовались незадолго до захода солнца, когда ветер восточных румбов[28] начал покачивать бриг. Завозные шлюпки отбуксировали «Феникс» от пристани, судно быстро оделось парусами и легло курсом на запад, едва заметно покачиваясь с борта на борт.

И в то самое время, как паруса брига наполнились ветром и Вася ощутил всем существом своим движение корабля, он почувствовал себя так, словно за плечами у него выросли крылья, и ему казалось, что вот-вот они раскроются и понесут его над водами залива.

Здесь воздух казался совсем не таким, как на берегу. Он лился в лёгкие прохладной живой струёй, в его запахе было что-то пьянящее, заставлявшее учащённо биться сердце Васи.

Наконец-то под ногами его была палуба, и паруса, полные ветра, шумели над ним! Слава тебе, корабль! И Вася в восторге сказал сам себе:

– Буду учиться изо всех сил, чтобы скорее стать мореходцем и быть в море всегда-всегда!

Глава 21

В Шхерах

«Феникс» шёл в шхеры. В первый день кадеты ещё не приступали к практическим занятиям, а только присматривались к кораблю, стояли кучками на баке, слонялись по палубе или просто любовались морем.

Ветер то почти замирал, и тогда паруса полоскались, то возникал порывами и гнал крутую рябь по воде, и тогда паруса надувались и под бушпритом[29] зарождалась говорливая водяная струя, а за кормой вытягивались длинные, расходящиеся водяные усы.

Легли спать в сетках, подвешенных прямо на палубе. Вася долго не мог заснуть, глядел на чёрные волны, на которых покачивались тихие звёзды.

В шесть часов утра, когда солнце уже порядочно пригревало, раздалась команда:

– Вставать!

Все вскочили и свернули свои койки.

Корпусный офицер Турчанинов, совершавший это плавание вместе со своими воспитанниками, приказал поставить на палубу помпу. Все разделись и начали окачивать друг друга холодной морской водой под общий смех и крики.

Потом, освежённые, бодрые и голодные, выстроились, наскоро пропели положенную молитву и с жадностью набросились на чай и вчерашние булки.

А «Феникс» уже подходил к шхерам. Справа по ходу корабля был виден далёкий лесистый берег. По морю шла медленная, пологая зыбь, и по мере того как бриг, обходя выступы берега, постепенно приближался к нему, открывались всё новые и новые картины. Вот небольшой городок с белой островерхой церковкой посредине, вот рыбачий посёлок, примостившийся на самом берегу, вот причудливое сочетание кудрявых зелёных островков. Рыбаки на баркасах вытаскивали из воды сети, полные рыбы. Медленно ползли вдоль зелёных островов гружённые лесом по самые борта парусные финские лайбы[30], а над серо-голубым морем нёсся меланхоличный церковный звон. С далёкого берега чуть долетали обрывки птичьего пения, человеческие голоса, собачий лай. Чайки носились над бригом с жадными криками. Море так сверкало, что заставляло жмурить непривычные глаза. Всё это было столь заманчиво и ново, что юные моряки часами не отходили от бортов.

Пристали к какому-то уютному островку с небольшим городком. У берега, в крохотной зелёной бухточке, стояли две небольшие галеры под русским военным гюйсом на бушприте, с молчаливыми часовыми на корме.

«Феникс» пришвартовался к небольшой деревянной пристани на сваях, рядом с двухмачтовой лайбой, в которую грузились корзины с рыбой, а на палубе толпились финны с семьями, разодетые по-праздничному.

Из городка поминутно подъезжали двуколки, запряжённые малорослыми, но крепкими и быстрыми лошадками. Финны спешили на материк на какой-то религиозный праздник.

И вскоре вся толпа запела довольно унылый псалом, и под это пение лайба стала выходить из зелёной бухточки.

Перед обедом кадетов спустили на берег. Они группами разбрелись по острову. Одна группа, в которой были Вася и Чекин, направилась в городок.

Вася пристально рассматривал дома и лавки, вглядывался в незнакомую одежду и лица чужого народа, и всё казалось ему достойным внимания. Мир был любопытный. Чекин же, не отличавшийся любознательностью, но обладавший зато крайне беспокойным характером, вытащил из забора палку и начал дразнить ею спокойных, рассудительных финских собачонок, лежавших у своих ворот.

– Чекин, – говорили ему Вася и другие товарищи, – не тронь собак – смотри, покусают.

Чекин презрительно фыркал:

– Меня? Разве это собаки? На меня раз вот какой кобель напал! Больше телёнка! А это разве собаки?

И он начал ширять своей палкой сквозь решётчатую ограду, за которой нежился на солнце целый выводок лохматых шавок. Собачонки подняли оглушительный лай.

Из домика вышел молодой парень в коротком жилете, в картузе и красном шейном платке. Он прогнал собачонок и, открыв калитку, что-то крикнул Чекину по-фински.

Тот на всякий случай принял вызывающую позу. В зеленоватых глазах молодого человека блеснул злой огонёк, тяжёлая рука его мелькнула в воздухе, и на правой щеке Чекина, – финн оказался левшой, – вспыхнул горячий румянец.

Такого афронта никто не ожидал, и потому в первое мгновение все оцепенели, но в следующую минуту Чекин уже