Пленница - Ольга Вечная

невидимые. Их можно разглядеть только под ярким полуденным солнцем, как сейчас. Интересно, Вероника тоже заметила? Мне хочется его укрыть от нее.

Становится не по себе. Я хочу убраться отсюда как можно скорее. Хорошо, что он с гостьей. Хорошо, что оставил меня в покое. Жуткий-жуткий-жуткий! У него точно что-то не в порядке с психикой. С таким прошлым невозможно остаться нормальным.

Алтай тем временем бросает полотенце на лежак, присаживается рядом и кладет руку на живот блондинки.

Она визжит и начинает звонко смеяться:

— Ты холодный! Алтай, малыш, предупреждать надо! Я вся горячая!

Малыш? Буэ.

Он что-то говорит ей в полголоса, а она обнимает его за шею и притягивает к себе.

Я быстро отворачиваюсь, но точно знаю, что они целуются. Отчего внутри поднимает целая волна жгучего раздражения.

— За нами приехали! — Виталик вскакивает с лежака. — Ника, солнце, пошли, а то опоздаем.

— Мы забронировали дегустацию вина, — весело добавляет Вероника, собирая свои вещи. — До вечера, зайчик!

Они уходят в свой домик переодеваться. Исса продолжает с кем-то ругаться по телефону. А блондинка тем временем заканчивает липнуть к Алтаю, достает спф и предлагает намазать ему плечи.

На этом моменте я не выдерживаю. Возвращаясь в «Залив свободы».

Меня потряхивает. Натуральным образом трясет от возмущения. Прежде чем перейти через калитку, я опускаюсь на корточки и обнимаю Киру. Просто потому, что мне нужно кого-то обнять. Кого-то, кто не заставит себя ненавидеть.

Пальцы покалывает от странного, необъяснимого ужаса. Я подобное испытывала, когда нашла наркотики в своей сумке, тогда пальцы на руках и ногах онемели и не слушались, я зубами застегнула молнию. Но тогда природа паники была очевидна, и я на адреналине взяла себя в руки.

Сейчас я словно не могу найти опору под ногами. Лицо горит. Мое бедное лицо словно иглами истыкали. Перед глазами картинка, как он кладет ладонь на ее живот — не выше, не ниже, но у нее, блин, грудь на виду прямо у него под носом! И очевидно, что ночью он не сдерживался. Трогал ее. Везде.

И это правильно. Нормально и правильно. Она не выглядит несчастной, не кажется грустной. Рядом с её лежаком стоит пуфик, на котором покоятся два пустых бокала. В мусорке — пара свежих бутылок шампанского, явно не из дешевых. У нее все прекрасно. У них это добровольно.

За них нужно порадоваться.

А у меня всё тело ноет, будто меня прокрутили через мясорубку. И я вдруг осознаю: я больше не вернусь на его участок. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Пусть Светлана утонет в своей пассивной-агрессии.

Следующий час проходит как в тумане: я что-то делаю, занимаюсь рутиной без остановки, но даже не помню, чем именно.

Что за место такое у этого бассейна, что всем непременно хочется снять лифчик! Смотрю на свою грудь под футболкой, пожимаю плечами. Не одна, так другая. Поток туристок, охочих до бесплатного отдыха и подарков. Ну или защиты, как в моем случае.

Что ж так обидно-то.

- Ну что там? - подскакивает взволнованная Надя. - Правда такая красивая девочка?

Ар-р-р.

— Очень, — отвечаю резко, коротко. Очевидно, что я не в духе. Очевидно всем, кроме Нади.

— Тоже хочу посмотреть! Интересно, они надолго? Если она останется на неделю, я точно её увижу, — мечтательно тянет , чуть ли не с придыханием. — Светлана говорит, она как прекрасная фея.

И меня взрывает. Настолько, что перед глазами все плывет, а мурашки больно жалят руки. Страх, боль, одиночество — сжимается в тугой комок в животе, тяжелый и колючий. Я никогда никому не завидовала из-за внешности, но в этот момент... похвала из уст Нади режет меня по-живому.

Перед глазами снова встает картинка: как он касается её, а она позволяет. Охотно, с удовольствием. Как он наклоняется, чтобы её поцеловать. У меня болит в груди.

- Фея без принципов, - выпаливаю. - Не представляю, как она может с ним целоваться. Ну, с этими шрамами. Разве бутылка шампанского того стоит?

- Ну... да. Ему с этим, конечно, не повезло. Ты понимаешь, с чем.

— На них даже смотреть больно, — продолжаю я, чувствуя, как голос слегка дрожит. — Я бы точно не смогла прикоснуться.

- Она, наверное, глаза закрывает. Или смотрит на красоту вокруг.

— Наверное, — киваю, а внутри всё продолжает кипеть.

Мимо проходит Светлана и крутит у виска. Потом кивает себе на спину. Я делаю несколько шагов в сторону, заглядываю за угол и вижу Алтая. В нескольких метрах от нас. Он продолжает восстанавливать переломанный ураганом забор.

Глава 24

Стыд может быть ослепительным, и мои глаза начинают болеть. Он может быть астмой, и я хватаюсь за горло, неспособная сделать вдох.

Чертов закон Мерфи. Если что-то плохое могло бы случиться, оно обязательно произойдет.

Впиваюсь в Алтая глазами. Пожалуйста, пусть в его ушах будут наушники.

Он на меня не смотрит, ловко орудует кусачками. На лице нет ни единой эмоции. Ничто не выдает, что он расстроился или разозлился. Но он бы и не признался. Это я тоже понимаю внезапно и удивительно отчетливо, потому что любой дальнейший разговор был бы унизительным и конфликтным. А он, наверное, уже не хочет со мной ничего общего. Наш странный флирт золой осыпался.

Кира лежит у его ног. Увидев меня, она поднимает уши, смотрит вопросительно.

Сердце вбивается в ребра.

Я отскакиваю назад и бегу за Светланой. Догоняю у ворот.

- Он же не слышал?! Скажите, что он не слышал. Мы говорили достаточно тихо.

Светлана, которая после той ночи, что я ночевала у Алтая, постоянно недомогала, сейчас - буквально светится! Ни дать ни взять: елка новогодняя!

- Ну... я слышала каждое слово, хотя стояла дальше. А как он — понятия не имею.

Пожимает плечами и с улыбкой летит встречать новых гостей. На ее суховатой фигуре синий костюм с логотипом отеля сидит как влитой.

Я застываю. Осознание обрушивается тропическим ливнем. Я смотрю управляющей вслед и думаю о том, что эта женщина, с непростым прошлым, чувствует себя хозяйкой «Залива свободы» чуть ли не наравне с Алтаем.

И других хозяек ей здесь не надо.

Мурашки густо бегут по коже. Я опускаю глаза, обдумывая новую идею.

Ей плевать на сексапильную блондинку. Плевать на ее волосы и цвет глаз. Они приходят и уходят. Все сегодняшние показательные «выступления» были исключительно для меня,