Год кометы и битва четырех царей - Альваро Кункейро

— Ты уж извини, я это делаю не от недостатка воспитания, просто, если я не прочищу нос, мне трудно дышать. А нюха у меня нет совсем! Когда после битвы остается много трупов, то через неделю они вовсю гниют под жарким солнцем, и говорят, ни один человек такого запаха не выдержит, а я запросто могу обшаривать карманы убитых на тот случай, если кто из них взял с собой на войну полный кошелек.

— А часто бывают такие сражения?

— Да при мне-то не было ни одного, но я мог бы делать то, о чем говорю, раз у меня нет нюха, и пожива была бы немалая.

— Так ни разу и не пришлось поживиться?

— Я ж тебе сказал, что не было сражений! Вот и живу надеждой, что такой день настанет, а уж потом с богатой добычей я уйду на покой!

Говоря о покое, карлик вроде бы смягчился, и его пронзительный голос зазвучал подобрей.

— Когда король Артур выходил на бой, ему достаточно было сдвинуть корону набекрень, и враги знали, что он во гневе. Тогда они тихо-мирно отступали. Король Артур посылал глашатая, и тот кричал врагам, чтобы они бросали на дорогу какую-нибудь одежду или провизию или же оставляли треногу с разведенным под ней огнем, это, мол, будет знаком, что они отступают. Парсифаль, самый отчаянный и напористый из рыцарей, кричал, указывая на горящие под треногой угли: «Мы не оставили им времени, даже чтобы поджарить свинину!» Король смеялся, а с ним весь Круглый Стол; они усаживались на полянке и подкреплялись чем бог послал. Большинство войск, которые шли на Бретань, телегами везли нижнее белье, а потом оставляли его нам как военный трофей. Законники утверждали, что это дань нашему государю, чтоб он не шел войной на их королевство. За столько лет не было ни одного кровопролитного сраженья! Правда, я и без них наживался на трофеях больше всех, потому что враги тоже переживали трудные времена и привозили с собой больше детской одежды, чем мужской, экономили, как могли. Разбрасывали штаны и рубашки, кофты и юбки по всему Бросельяндскому лесу[83], я их подбирал и вез в Камло. В каком-то году было два таких похода, и моя незамужняя сестра открыла на ярмарке лавку по продаже детского белья. Погляди на мою рубашку и штаны. Это трофеи последней битвы!

Паулос показал карлику, который, сидя на мешке с королевским щитом, подтягивал чулки, серебряную монету.

— Могу я поговорить с королем?

— Как посол или по своему делу?

— И то, и другое, дружище.

— Зови меня Проспером! Не очень-то это имя мне подходит[84], но так уж меня окрестили!

— Возьми эту монету, друг Проспер. Я хочу поговорить с королем тайно. Мог бы приехать в Камло и как посол, однако для всех будет лучше, если о моей миссии не узнает ни одна живая душа!

— Придется тебе дожидаться, пока он не проснется! Если повезет, его разбудит геморрой!

Проспер подвел Паулоса к королевскому ложу. Славный король Круглого Стола лежал ничком, повернув голову набок, белый ночной колпак с желтым помпоном свалился на спину. На лысой и костлявой голове виднелся лиловатый шрам, и Паулос подумал, что это след от ежедневно надеваемой короны. Король был закутан одеялами до подбородка. Исхудавшее и пожелтевшее лицо, орлиный нос, длинные нафабренные усы… Паулос внимательно вглядывался в лицо великого воителя. Чтобы он мог рассмотреть лицо короля, карлик немного отвел грязную и рваную простыню.

— У него зеленая борода? — удивился Паулос.

— Покрасили! Заезжал сюда один тосканец, который бог знает сколько дерет за портреты особ королевских кровей, и предложил покрасить бороду в зеленый цвет, чтобы король казался моложе. Ему доложили об этом, и он велел себя перекрасить. Мы нарочно подкладываем старые простыни, потому что ночью он потеет, и к утру все они становятся зелеными! Один французский предприниматель как-то предложил отрезать запачканную часть простыни и продавать ее больным, например, паршой, но для этого надо, чтобы гонцы во всех странах расхвалили лечебные свойства этих озелененных королем Артуром простыней. Но как пошлешь Парсифаля, Галаза или Галаора расхваливать товар? Не могли же они говорить, что сами запаршивели и вылечились Артуровой зеленью!

— Но они могли бы сказать, что покрылись паршой от зловонного дыхания дракона, а их добрый король вылечил их своим зеленым потом!

— Вот до такой рекламы никто у нас не додумался! — восхищенно воскликнул Проспер.

Король Артур мерно похрапывал, но вдруг начал стонать и как будто звал кого-то. Доподлинно известно, что росту в нем было семь футов, и на обыкновенной кровати ему приходилось подбирать ноги, тем более что тут он спал не на роскошном королевском ложе под балдахином, а на походной койке.

— Авиценна[85]! — стонущим голосом позвал король.

— Ну, вот тебе повезло! — сказал карлик Паулосу.

Стал коленями на кровать, чтобы наклониться к самому уху короля.

— Авиценны нет, мой государь, он пошел собирать улиток!

— A-а, мне-то их уже и не хочется! А кто же мне помажет? Ой, как больно!

— Может, потерпишь, государь?

— Да на что тогда мазь? Пусть затрубят в рог и позовут Авиценну!

— Он не услышит, государь, пошел на дальнюю ферму собирать улиток с земляничных грядок.

— Кто же мне помажет? — стонал Артур. — Жена умеет это делать, но стесняется, придворный этикет, видишь ли, ей не позволяет! А у нее такие мягкие руки! Вот если бы геморрой был у Ланселота, она наплевала бы и на этикет!

Старый король рыдал, совал голову под подушку, размахивал руками, дрыгал ногами, высвободив их из-под одеял.

— Ой, не могу! Вчера поел наперченной колбасы!

Карлик подмигнул Паулосу и, гладя короля по голове, надел на него ночной колпак, потрепал по щекам и сказал:

— Авиценны нет, государь, но есть человек, который может его заменить, это чужеземец, он прибыл с тайной миссией к твоему величеству. А чтобы ты мог выслушать его спокойно, он помажет, где надо, будто он паж, разглядывать ничего не будет, а палец, как положено, обернет намоченным в воде шелковым платком.

— Пусть поклянется, что никому об этом не расскажет!

Король Артур приоткрыл левый глаз и посмотрел на Паулоса. Глаза у него были действительно красивые, цвета морской волны, круглые, влажные, блестящие. Можно сказать, что его левый глаз излучал свет, точно драгоценный алмаз, отшлифованный гранильщиками Великого Могола[86].

— Клянешься?

Голос короля изменился и зазвучал торжественно, как у древнего оратора.

— Клянусь! — возгласил Паулос, покоренный королевским и в то же время человеческим голосом, так что вопрос короля долго трепетал в воздухе, точно крылья бабочек в лучах солнца.

— Так мужайся! — воскликнул Проспер.

Карлик отвел простыню и показал Паулосу круглые и гладкие, как у ребенка, ягодицы короля Артура. Подал ему мазь и шелковый платок, в который следовало завернуть палец. Шепнул на ухо:

— Крути тихонько против часовой стрелки! Девять раз!

Что Паулос и проделал с повелителем Круглого Стола.

По окончании лечения Проспер снова накрыл короля, который теперь повернулся животом кверху. Поглядел на Паулоса обоими глазами.

— Очень хорошо! Мне сразу стало легче! Кто ты?

— Меня зовут Паулос. Ваше Величество, я дипломированный астролог города, в котором есть красивый мост; чтобы скрыть, настоящее имя города, мы зовем его Люцерном.

— Если ты приехал искать должности при дворе, плохо твое дело, у нас сейчас вакансий нет. Скажу тебе по секрету: в Бретани все теперь картонное. Да и на картон казны не хватает. Было бы на чашку бульона — и то слава богу!

— Я не ищу должности, великий государь, я приехал просить тебя от имени города появиться на поле битвы.

На мгновенье голубые глаза короля загорелись, сверкнули золотыми, серебряными, красными искрами.

— На поле битвы! Но ты же видишь…

— Вам достаточно появиться на вершине холма в короне набекрень.

— В короне набекрень! Этому фокусу меня научил волшебник Мерлин! Я поворачивался спиной к солнцу, и корона держалась на голове одним краешком, но не слетала. Лучи солнца свободно проходили сквозь нее, отражались в полированном серебре, как в зеркале. И враги в изумлении отступали. Но в последний раз я четыре раза пробовал нацепить ее таким образом, и всякий раз она слетала. Чтобы держать ее в равновесии, я должен хорошо видеть кончик собственного носа, а глаза уже не те!

Взгляд короля потух, искорки в голубых глазах исчезли. В голосе зазвучало горькое смирение.

— В Бретани все теперь картонное! Рыцари, лошади! Приходится делать вид, что в Камло по-прежнему существует двор короля Артура! Видишь этот лес? Картон! И ворон тоже, он мой заместитель. Когда у меня каникулы или конец недели на английский манер, вот этого ворона представляют какому-нибудь гостю как короля Артура в лесу на острове Авалон.