Сеятель снов - София Юэл

винить в этом Джереми на сей раз просто глупо. Ко всему прочему ещё и рассказ Эллен про Натаниэля Гейта, его жену и убитого мальчика. Несчастный случай с Мэйми О’Лири. Слишком много всего, неприлично много. Карлайл оказался совсем негостеприимным, начиная от погоды и заканчивая событиями в доме Уитлов. Она всего-то хотела отдохнуть от истерик Дианы и повидаться с Уиллом и Джо.

Внизу продолжали кричать, но Джейн уже не прислушивалась. Она подошла к узкому стрельчатому окну и поглядела на небо, оно было почти чёрным и таким низким, что ещё чуть-чуть и можно было бы дотянуться до него рукой.

Сколько семейных драм и склок она должна пережить? Сколько криков и обвинений выслушать? Не слишком ли она стара для этого, да и ради чего? Платят ей не так много; дети, которых она растила, уже не те малыши, какими она их запомнила; а что касается Джереми… Она горько усмехнулась своим мыслям. Джереми как никто другой способен о себе позаботиться и за себя постоять. Она глядела из окна на деревья, гнущиеся под порывами ветра, жадно срывающего с них осеннюю листву, словно сорочки с жеманных девственниц. К оконному стеклу прилип ярко-красный лист клёна, но через секунду ветер сорвал его со стекла и унёс вдаль, где он смешался с другими листьями или прибился дождём к земле. Джейн представилось, что она тоже лист клёна, когда-то она тоже мирно росла на ветке – вся такая же ярко-красная, она жила не зная печали, пока не началась гроза, не поднялся ветер, который сорвал её в ветки, прибил к стеклу чужого окна, а потом унес прочь от родного клёна. Её удел – медленно засыхать, стареть и умирать без радости и надежды, без снов. Джейн стало душно и больно в груди, словно что-то сдавливало ей сердце, впивалось в него тонкими пальцами. Дыхание сбилось, она пыталась вдохнуть, но воздух застревал в горле. Так, должно быть, чувствует себя рыба, выброшенная на берег. Джейн потянулась к оконным засовам, открыла один, второй, а третий заело, и он отказывался поддаваться.

«Нет, – прошептала она, задыхаясь, – не сейчас».

Пальцы её ослабели, засов так и не поддался. Она согнулась, держась за сердце, медленно осела на пол. Словно во сне, Джейн заметила перед собой пару детских кроссовок, подняла глаза и увидела лицо Джереми.

– Что делать? – спросил он.

Она не ответила, лишь часто дышала и держалась за сердце.

– Что мне делать? – повторил он, тряхнув её за локоть.

Джереми быстро обернулся назад, там никого не было. Комната близнецов была закрыта, а внизу всё ещё бушевал Гарольд. Повернувшись к Джейн, он прижал ладонь к её глазам, закрывая их, Джейн обмякла и не сопротивлялась. Джереми тоже закрыл глаза, и Джейн увидела сон.

Она снова была молодой, даже юной, с распущенными каштановыми волосами и глазами цвета плодов тернослива, тело её вновь стало гибким, сильным и упругим, но она не могла дышать, потому что находилась под водой. Это был маленький садовый пруд, сквозь водную пелену она различала кувшинки и водяные лилии, а ещё голову статуи. Она вспомнила эту статую на мраморном постаменте на самом краю пруда. Что-то в ней пугало Джейн, она чувствовала, вот-вот произойдёт нечто ужасное, а она не может выбраться из воды. Некто невидимый тянул её на дно, навалился на грудь и давил. Тревога её всё нарастала: что-то не так, произойдёт что-то плохое, и это «что-то» пугало намного сильнее нежели перспектива наглотаться воды и утонуть, это просто смешно, – в садовом пруду! Она откинула с лица налипшие волосы, посмотрела на грудь, чтобы узнать, что же так сильно давит на неё и увидела голову статуи, но не ту, которая стояла на мраморном постаменте над водой, а другую – голову красивого мужчины с безвольным подбородком, перекошенным от страха лицом и открытым ртом. Она, конечно же, знала этого мужчину, но жуткая голова, открытый в безмолвном крике рот – совсем не таким она его запомнила. Не успев опомниться, уже почти теряя сознание, она заметила тень над поверхностью пруда. Голова статуи на мраморном постаменте теперь смотрит прямо на неё и, боже правый, улыбается ей отвратительной улыбкой. Лицо женщины с точёными породистыми чертами, красивое и безжалостное лицо. Затем голова статуи ожила и черты её начали видоизменяться у Джейн на глазах. Сначала лицо посерьёзнело, а затем его исказила та же гримаса ужаса, какую Джейн увидела на лице мужчины. Джейн сама хотела кричать, но не могла, она умирала, задыхалась. Уже практически смирившись со своей участью, она снова посмотрела на грудь, отметив краешком сознания, что больше не испытывает такой сильной тяжести. Голова мужчины теперь была из плоти, а кровь, вытекающая из перерезанной шеи, застилала Джейн глаза, заполняла нос, уши, она ощущала её металлический вкус во рту. Не в силах терпеть Джейн закричала, выпустив струю воздушных пузырьков, которые достигнув поверхности воды в прудике, чуть сдвинули в сторону несколько кувшинок и одну лилию. На грудь больше ничего не давило. Осознав это затухающим разумом, Джейн отбросила голову, и та медленно отплыла от неё в сторону, оставив кровавый шлейф за собой. Кровь успела полностью окрасить воду в алый цвет, и Джейн больше не видела голову женской статуи. Она медленно плыла вверх, помогая себе сильными ногами. Вот её левая рука показалась из воды, потревожив ещё несколько лилий и кувшинок, последнее усилие, и Джейн сделала отчаянный вдох благословенного воздуха.

Сон её прервался, она открыла глаза. Джереми сидел напротив, подогнув ноги под себя, и выглядел неимоверно уставшим, под глазами проступили круги, сонный взгляд, осунувшееся лицо. Джейн немного откашлялась, приходя в себя. Дыхание всё ещё было затруднено, но сердце больше не сжимали невидимые пальцы.

– В моей комнате на прикроватной тумбочке в верхнем ящике лежат таблетки, – сказала Джейн, стирая платком испарину со лба, – принеси их.

Джереми поднялся на онемевшие ноги и поспешил в комнату Джейн. Пробегая мимо спальни близнецов, он прислушался, но не уловил ни звука. Гром в гостиной стих, хотя Бозуорт ещё был там, Джереми слышал его голос. Пробравшись в спальню Джейн, он сразу ринулся к тумбочке возле кровати. Открыв ящик, он не увидел никаких таблеток. В глаза бросилось старое затёртое портмоне из коричневой кожи. Он подумал, что таблетки могут быть внутри и открыл портмоне, там лежали фотографии. Их было всего три: с первой – старенькой чёрно-белой фотокарточки на Джереми смотрели две весёлые девчушки, одна постарше – лет восьми улыбалась ему открытой озорной улыбкой подрастающей вертихвостки,