Новый год в стиле хюгге - Алена Занковец

Но Кир проезжает мимо, и очень скоро я соображаю, что мы едем к нему домой.

– Кир, какого черта?..

– Расслабься, Звездочка, тебе ничего не угрожает. Приставать не буду. Просто я ужин уже приготовил, а у тебя дома наверняка пустой холодильник с веточкой тимьяна на полке. Так что я накормлю тебя и отвезу домой. Прими это как благодарность от клиента. И как извинение за прошлый вечер.

Мне не очень нравится эта идея. Но нам еще предстоит битва за обновленный образ Кира, и в ней мне важен каждый козырь. Так что ладно, вези, а там посмотрим.

Кир паркуется во дворе, я выхожу из машины, вдыхаю свежий морозный воздух. Что-то изменилось, но что?.. Редкие снежные хлопья оседают на землю, легкий ветер доносит запах дыма, где-то лает собака… Точно, собака!

– Кир, что ты сделал с Гердой?!

– Помыл и съел, – серьезным тоном говорит Кир, открывая дверь дома, и оттуда на него, повизгивая и виляя хвостом, бросается собака. Крутится у ног, запрыгивает на Кира передними лапами. – Ладно, шутка. Просто помыл. Когда ты мне писала сообщение сегодня утром, я как раз развлекался с ней в ванной. Там до сих пор пол не высох.

Кир командует собаке «Сидеть!», и она подчиняется, хотя видно, как ей сложно оставаться на месте. Потом Кир помогает мне снять пальто. Усаживает за стол, накрытый льняной скатертью. Скатерть – это очень подозрительно. А, к черту… Я незаметно под столом вытягиваю ноги. Как же я устала…

Кир выносит из кухни тарелку бутербродов с сухой колбасой. Я вспоминаю вчерашний ужин с брынзой и мармеладом из гуавы и мысленно улыбаюсь. Думаю, не рассказать ли о приезде Сани, они ведь были знакомы, но решаю промолчать – нам с Киром плохо даются разговоры о прошлом… Впрочем, свежий батон с хрустящей корочкой, тонким слоем масла и толстым куском сухой колбаски не хуже американского мармелада, после такого дня уж точно.

Пока жую бутерброд, едва не тая от удовольствия, на столе появляется кастрюля с вареной картошкой, она прикрыта крышкой, но я чувствую ароматы укропа и топленого сливочного масла. А следующей возникает тарелка с котлетами, прямо как у мамы: больше круглые, чем плоские, с вкраплением зелени и морковки.

– По рецепту твоей мамы, – говорит Кир, и я застываю с вилкой, воткнутой в котлету: и от того, что Кир, похоже, читает мои мысли, и от того, что он общается с моей мамой. Она ничего мне об этом не говорила.

– Врешь! – догадываюсь я и откусываю большой кусок котлеты. Вкус и в самом деле как у маминых.

– Не вру. – Кир смотрит мне в глаза, и я вижу – действительно не врет. – После того как ты вытворила этот фортель с балконом, мы с ней поговорили по душам. Сначала она ругала меня на чем свет стоит и собиралась вызвать полицию. – Жую и киваю – вот эта часть истории звучит достоверно. – Но потом… не знаю… поверила мне, что ли. Я рассказал о своих чувствах к тебе, о том, почему не могу с тобой поехать. О чупа-чупсе тоже рассказал. Мы очень долго с ней о тебе говорили… Я ей поклялся, что не буду тебе мешать, что просто хочу с тобой попрощаться. Она сказала, что не знает, где ты. И что обещала никому не давать твой номер телефона, тем более мне. Но она не обещала молчать о том, когда ты уедешь. До отправления твоей электрички оставалось сорок минут. Я не успевал.

Кир замолчал, и я вспомнила, что у меня во рту котлета. Запила ее стаканом воды. Пила медленно, приводя мысли в порядок. Но порядка не получалось.

– Значит, ты не успел… – сказала я, ковыряясь вилкой в тарелке.

– Не успел. Но это не значит, что не пытался.

– А это что значит?

– Я вернулся домой на частнике, сел на мотоцикл. Не на следующей станции, так через одну я должен был тебя перехватить.

Я откладываю вилку и теперь смотрю ему в глаза. По рукам пробегают мурашки. Я не знаю, что он собирается сказать, но знаю, что Кир от своих целей не отступает. А еще знаю, что он меня не перехватил, – я без приключений доехала до конечной.

Кир засовывает в рот зубочистку, играется с ней языком. И все это время смотрит мне в глаза. Он словно решает, стоит ли мне об этом рассказывать.

– В общем, идея оказалась так себе, не лучше, чем твоя с балконом… – Зубочистка замирает в уголке его рта. – Дорога вдоль рельсов – грунтовка, вся в ямах, фонари только на мостах. Я и до первой станции не доехал. Могло быть и хуже, а так только пару ребер сломал. Спасибо моей маме, что заставила надеть шлем.

Я вспоминаю длинный белый рубец на боку Кира, и мне становится не по себе. Беру Кирин стакан с водой и делаю несколько глотков. Все равно плохо.

– Зачем ты мне об этом рассказал? – спрашиваю я, силуэт Кира размыт слезами.

– Потому что у нас осталось очень мало времени.

– В каком смысле? – Кажется, сейчас Кир расскажет о какой-то смертельной болезни, и тогда все… все…

– Через пять дней бизнес-ужин. После него все изменится, я больше не буду твоим клиентом, последней ступенькой к твоей мечте. Поэтому сейчас. Хочу, чтобы ты знала: я боролся за тебя.

– Мне надо в туалет. – Я так резко встаю со стула, что он опрокидывается.

Едва ли не бегу в ванную, запираюсь. Включаю воду, сажусь на бетонный пол, еще влажный, как и предупреждал Кир, и крепко-крепко обнимаю себя. Ничего страшного… Ничего… Я просто очень устала, я вымоталась, это нервы… Но эти мысли меня не успокаивают – наоборот. Еще сильнее сжимаю переносицу, чтобы сдержать слезы.

Под дверью поскуливает собака. Я слышу это и беру себя в руки.

Выхожу – и сразу направляюсь к вешалке.

– Мне пора.

Кир тут же подхватывается, помогает мне надеть пальто.

– Подожди, я проведу тебя. – Он уже накидывает куртку.

У меня нет сил ему отказать. Или мне сейчас очень не хочется оставаться одной.

– Прогуляемся? – предлагает он. – Вроде не холодно.

– Давай.

На улице Кир оттопыривает локоть, я берусь за него.

– Почему моя мама не рассказывала о тебе?

– Не знаю… Чтобы не дурил тебе голову? – Он улыбается.

– Да, она это часто повторяла, – улыбаюсь в ответ.

Ночь тихая, светлая от снега. Снежинки парят в воздухе, долго не оседают, и от этого кажется, будто наша жизнь сейчас проматывается в замедленном режиме. Мне очень хорошо. В ванной я чувствовала себя опустошенной, а теперь словно наполнилась – тихим