Егерь: заповедник - Алекс Рудин

Я понимаю, что Владимиру Вениаминовичу не по себе в больничной обстановке.

— Иди, я догоню, — киваю я.

Устроив генерала в палате, Трифон выходит ко мне. Задумчиво смотрит на меня, потом предлагает:

— Идем в кабинет, Андрей.

Пропустив меня вперед, он плотно закрывает за нами дверь.

Наливает себе остывшего чая.

— Не тяни, Трифон, — прошу я. — Что с генералом?

Трифон строго смотрит на меня.

— С ним все будет в порядке. Но одними лекарствами я его не подниму, болезнь запущенная. Да и настроение у генерала совсем не боевое.

— И что делать? — спрашиваю я.

— Лечить, — криво усмехается Трифон. — И надеяться, что все получится.

Он ставит кружку на стол.

— Снова этот выбор, Андрей. Делать по правилам, чтобы не подставиться самому. Или пойти против правил и помочь человеку.

— Ты врач, — говорю я.

Трифон кивает — он и сам все понимал, иначе не завел бы этот разговор.

— Ладно! Сделаю все, что смогу. Андрей, ты помнишь, что обещал мне? Я не хочу, чтобы кто-то знал о том, как я буду лечить генерала.

— Помню, — отвечаю я. — Хочешь, я поговорю об этом с Вотиновым?

Трифон качает головой.

— Не надо. С ним я уже поговорил. А вот Владимиру Вениаминовичу напомни, чтобы придержал свое любопытство.

— Обязательно напомню, — говорю я.

— Ладно, — повторяет Трифон. — Андрей, у тебя есть барсучий жир?

— Есть немного. Стоит в холодильнике.

Барсука я добыл прошлой осенью, в норе — с собаками. Бойкий тогда прижал его на входе в нору и не пустил внутрь — в глубокую путаницу подземных ходов.

— Хорошо, — кивает Трифон. — Принеси его мне. Сегодня начну лечить твоего генерала уколами. А завтра подключу другие средства. Баня у тебя исправная? Топить можно?

— Вполне.

Баня у меня старая, построенная еще прежним егерем — с небольшой парилкой и крохотным предбанником. Но печка не дымит и хорошо нагревает камни и воду в котле. Весной, правда, потекла крыша в одном углу, но я быстро это заметил и заменил прохудившийся толь.

— Завтра к вечеру натопи баню, и пожарче, — говорит мне Трифон. — Не уверен, что это понадобится, но будь готов. Если не пригодится — сами попаритесь. Сделаешь?

— Конечно, — киваю я. — О чем разговор.

— Ладно, Андрей, иди. Мне еще других больных принимать.

Трифон крепко пожимает мне руку.

* * *

Серко и Бойкий встречают нас радостным лаем. Собака Владимира Вениаминовича так пугается, что наотрез отказывается выходить из машины. Беглов, сердито ворча, вытаскивает ее из-под сиденья и на руках заносит в дом под радостное гавканье моих мохнатых оболтусов.

В доме Нохой сразу же залезает под кровать и тихо рычит оттуда на все попытки ее выманить.

— Что за псина мне досталась? — недоумевает Беглов. — Шаманская собака, гроза злых духов, а всего боится. Андрей Иванович, найдешь для нее миску?

— Сейчас, — улыбаюсь я.

Беглов наполняет миску водой, и сыплет в воду какой-то светлый порошок. Порошок пахнет сушеными грибами.

— Что это? — с любопытством спрашиваю я.

— А черт его знает, — смеется Беглов. — Какое-то шаманское снадобье. Мне его передали вместе с собакой. Сказали, что надо разводить его в воде и давать ей — так она быстрее ко мне привыкнет.

— Зачем тебе эта собака? — улыбаюсь я.

— Для интереса, — серьезно объясняет Беглов. — Ты знаешь, что в Италии собак приучают искать грибы? Вот и у меня будет своя собственная грибная собака.

Я только качаю головой.

— Ладно, будем обедать.

Я достаю из холодильника кастрюлю. Ставлю сковороду на огонь, наливаю на нее немного масла и вываливаю гору картошки с тушенкой, которую приготовил еще с вечера.

Потом ставлю на стол банку соленых огурцов и режу кольцами бокастую луковицу.

Владимир Вениаминович тем временем достает из своего рюкзака дефицитные ленинградские припасы — ароматный сыр, завернутый в плотную бумагу, палку полукопченой колбасы, круглый ржаной хлеб и бутылку армянского коньяка.

— Не возражаешь, Андрей Иванович, если мы с тобой по чуть-чуть? — спросил он, кивая на бутылку.

— Можно.

Мы выпиваем по стопке за встречу и за здоровье генерала Вотинова и неторопливо едим.

А я никак не могу выбросить из головы газетную статью.

— Устроить бы здесь заповедник, — неожиданно для самого себя говорю я. — И огородить высоченным забором, чтобы ни одна мразь больше не пролезла.

— Заповедник? — удивленно переспрашивает Беглов.

Глава 15

Утром Беглов еще спит, а я закрепляю новые аншлаги на сухих сосновых стойках.

Новые аншлаги приготовлены у меня с весны. Железные листы на фанерном основании блестят свежей краской, но которой бегут ровные строчки букв, написанных через трафарет…

Я выбираю ровную стойку и кладу ее на березовый чурбак. Сверху пристраиваю аншлаг, беру длинный гвоздь и сильным ударом молотка наполовину загоняю его в сухое дерево.

Дзынь!

Беру второй гвоздь, и снова:

— Дзынь!

Закрепив аншлаг, я переворачиваю стойку и загибаю торчащие концы гвоздей. Прислоняю готовый аншлаг к стене сарая и иду за следующей стойкой.

Беглов просыпается от стука. Он выходит на крыльцо с полотенцем на шее, трет ладонью заспанное лицо и идет к дождевой бочке. Умывается, фыркая шумно, как кит. Вытирает выбритое лицо полотенцем и улыбается.

— Доброе утро, Андрей Иванович! Ты завтракать будешь? Я чайник поставил.

— Сейчас, доделаю еще пару аншлагов, и можно. Хочу сегодня их поставить.

— А что за спешка? — спрашивает Беглов.

— Да шастают по округе «охотнички», пристреливают ружья по аншлагам. Вот и приходится менять.

Я локтем прижимаю аншлаг к стойке, заглядываю под него, чтобы понять, куда ставить гвоздь.

— Давай, я тебе помогу, — говорит Беглов.

Он придерживает аншлаг, пока я вгоняю гвозди в стойку.

— Знаешь, о чем я думаю, Андрей? — спрашивает Владимир Вениаминович.

— Откуда? — удивляюсь я.

— Я думаю, что твоя идея насчет заповедника неожиданно хороша.

— Да, мне она тоже нравится, — киваю я. — Но осуществить ее сложно.

— Почему? — спрашивает Беглов.

— Потому что заповедник не создается на пустом месте. Должно быть что-то уникальное, чего больше нет нигде. Редкий вид животных или растений, уникальные природные памятники.

— Понимаю, — кивает Беглов. — Но наверняка есть и другие