Воры в ночи. Хроника одного эксперимента - Артур Кестлер

Хорошенькая переводчица-еврейка, задавшая ему с невинным видом этот несколько вольный вопрос, была озадачена таким логическим финтом. Помощник верховного комиссара внутренне посмеивался. Он-то знал, что в действительности объяснение его поступкам следовало бы искать в далеком детстве, когда он прочно усвоил неписаный закон: неприлично слишком увлекаться чем бы то ни было кроме спорта. Сдерживать свои импульсы стало для него условным рефлексом. По правде говоря, нынешней своей работой ой был довольно-таки увлечен, — слабость, которую ой успешно скрывал под маской усталости и скуки. Тем непростительнее было бы ворваться в кабинет, скинуть шляпу и наброситься на важные дела, как лавочник на новые заказы.

Итак, обратиться сначала к желтому подносу, приберегая красный напоследок, было для него в действительности не только проявлением здравого смысла, как он растолковал бестактной переводчице, но также и тех свойств, говорить о которых не подобало, ибо прозвучало бы это слишком претенциозно. Свойства в эти были: уважение к традиции, достоинство, манеры. Ценность ритуала возрастала от того, что помощник верховного комиссара проделывал его, находясь в своем кабинете один. В присутствии подчиненных он в позволял себе изредка менять порядок работы, ибо вежливость велит нам иногда снисходить до уровня другого человека, чтобы его не обидеть. Приходится же, например, есть пальцами в доме араба и делать вид, что тебе это нравится, или спорить с евреями о юридических тонкостях, не показывая вида, что эти тонкости не имеют никакого значения.

Помощник верховного комиссара взял со стола стальной верблюжий колокольчик, прикосновение к которому каждый раз доставляло ему истинно чувственное удовольствие, позвонил и попросил своего личного секретаря мисс Кларк поискать в подшивках, касающихся распределения прав и обязанностей между различными общинами в Святых местах, документы о «статус кво» в церкви Рождества в Вифлееме. Следующий документ, который он взял с подноса, был протестом антисионистской фракции раввината против якобы имеющих место нарушений правил забоя скота со стороны их собратий из просионистской фракции. Едва он прочел протест, вернулась мисс Кларк с нужными документами — отчетом 1920 года арабского заместителя инспектора губернатору Иерусалима сэру Рональду Сторсу. В этом отчете вышеуказанные права и обязанности были замечательно четко определены. Их нарушение приводило раза два в год к кровавым столкновениям между священнослужителями различных вероучений. Под заголовком «Церковь Рождества, ее уборка» в отчете говорилось:

1. В православной части храма окна, выходящие на юг, могут открываться только на время уборки.

2. Православные могут поставить в армянском приделе лестницу для чистки верхней части придела, начиная с карниза.

3. Армяне имеют право чистить северную часть колоннады, в которой помещается православный амвон, только до карниза.

4. По взаимному соглашению устанавливается нижеследующее:

а/. Православные должны закреплять свод завес на нижнем крюке № 2 у основания колонны, расположенной к юго-востоку от левых ступеней, ведущих к яслям. (Этот пункт помощник верховного комиссара подчеркнул синим карандашом).

б/. Вдоль той же колонны естественным образом должен спускаться католический завес, с просветом в 16 см между ним и завесом православным.

в/. Крюк № 1 должен оставаться неиспользованным. (Этот пункт помощник верховного комиссара подчеркнул дважды).

5. В случае инициативы со стороны правительства в деле уборки любой части храма необходимый инвентарь должен быть также правительственным.

6. Вышеуказанный порядок может быть изменен в случае издания в период, предшествующий следующей годичной уборке, соответствующих официальных документов.

— Армяне правы, — сказал помощник верховного комиссара, — дело чистое. Все бы дела были такими.

Мисс Кларк издала один из своих утвердительных возгласов. Она безгранично восхищалась патроном — истерзанным всеми этими ужасными местными сектами, общинами и Бог знает, как их звать, — но всегда спокойным, вежливым и мягким. Чтобы облегчить его бремя, она старалась работать быстро, прилежно, почти не выдавая своего присутствия и выражая свое мнение главным образом с помощью утвердительных возгласов, в которых только и выражались ее подавленные дисциплиной чувства. Помощник верховного комиссара вскоре привык к этим звукам и воспринимал их как экономичный эквивалент словам «да, мистер Гордон-Смит». Скрытый за этими звуками эмоциональный подтекст он предпочитал игнорировать.

Он продиктовал две короткие записки ко второму секретарю, поручая ему составить проект ответа на армянский протест и пообещать (в шестой или седьмой раз) сделать запрос по поводу убоя скота.

Следующим номером был десяток писем с переводами на английский язык от разных арабских нотаблей и деревенских мухтаров, принадлежащих к умеренной парши Нашашиби. В письмах выражалась лояльность к правительству и просьба о защите от террористических банд. В двух письмах ставился наивный вопрос: справедливы ли слухи, что правительство заинтересовано в арабском терроре как средстве избавления от евреев? Если да, то не прикажет ли правительство террористам, чтобы они прекратили вымогательство денег у арабов? Этот вопрос, однако, относился к военному ведомству и к уголовно-следственному отделу.

Передавая письма мисс Кларк, помощник верховного комиссара на секунду задержался мыслью на своем племяннике, младшем офицере Джимми, который неделю назад в стычке с арабскими террористами, напавшими на еврейское поселение, потерял ногу. Слегка смутившись от того, что позволил личным эмоциям вкрасться в дела, он обратился к голубому подносу. Первый документ был отпечатан на знакомом бланке Сионистской экзекутивы и сопровождался знакомой же подписью мистера Гликштейна. Гликштейн просил встречи с Его Превосходительством по поводу репатриации в страну 10 тысяч детей из Германии. Поперек письма энергичным почерком Его Превосходительства было выведено: «Отказать. Дело окончательно решено Заявлением секретаря по делам колоний за № 24 в Палате общин и 8 декабря в Палате лордов».

Помощник верховного комиссара повернулся к мисс Кларк, озабоченно улыбаясь:

— Упорный парень наш мистер Гликштейн, не правда ли?

Мисс Кларк издала свой утвердительный звук, в нем, с одной стороны, выражалось сочувствие шефу, которому Его Превосходительство в очередной раз сплавляет неприятное дело, а с другой — неодобрение по адресу назойливого Гликштейна с его золотыми зубами.

— Напишите, что, к сожалению, Его Превосходительство не может повидать мистера Гликштейна, но что я буду рад с ним поговорить в следующий понедельник в 11 часов.

Переходя к следующему письму, он размышлял том, что Его Превосходительство зашел слишком далеко в своей неприязни к еврейской общине. В течение года он упорно отказывается встретиться с Гликштейном, а на последний официальный прием никто из общины практически не был приглашен. Правда, Гликштейн — личность невыносимая, а его упорство в деле, решенном на уровне Кабинета, и неполитично, и дурного тона, но также дурно демонстративно грубое отношение к представителям общины со стороны Его Превосходительства. Такое отношение вредит справедливому делу и вызывает на администрацию в Палате общин и в Женеве. А уж о нападках мистер Гликштейн и его товарищи позаботятся. Однако…

Следующим документом был обзор вчерашней еврейской и арабской прессы, кишащей, как всегда, грубыми неточностями и ядовитыми наскоками одних на других, на соперничающие фракции внутри каждого лагеря и, главным образом, на правительство. Редакционные статьи с их тирадами он пропустил и стал читать сообщения, содержащие факты.

«Нам стало известно, — писала ведущая еврейская газета, — что в настоящее время в государственной больнице в Иерусалиме не имеется ни одного постоянного врача-еврея. Сообщается также, что число евреев-чиновников в Медицинском управлении весьма незначительно. Английская администрация предпочитает говорить с чиновниками-евреями по-арабски. Один из начальников требует, чтобы с ним здоровались по-арабски, а не по-еврейски».

Эту страницу расторопная мисс Кларк по своей инициативе снабдила заметкой: «Вот факты, полученные от Медицинского управления: В государственной больнице Иерусалима четверо из десяти штатных врачей — евреи. Двадцать одна из пятидесяти трех медсестер — еврейки. Все три члена больничной канцелярии — евреи. Из семидесяти пяти человек медицинского персонала управления тридцать один — евреи. Из общего числа медсестер триста тридцать одна, то есть 38 % — еврейки».

— Прекрасно, — воскликнул помощник верховного комиссара, — пошлем эту поправку в газету.