Подсолнухи зимой - Екатерина Вильмонт

– Какую дверь?

– Дверцу машины.

– И что?

– Сижу, как идиот, запертый в машине. И вот звоню тебе.

– А вторая дверца?

– Так все заблокированы.

– Разблокируй!

– В том-то и штука, что не получается, черт знает что!

– А ты один в доме?

– То-то и оно.

– Позвони кому-нибудь, вызови спасателей наконец!

– Я уже позвонил Федору, но пока он доберется…

– Скажи ему, чтобы взял такси.

– Ох, я идиот, не сообразил. Сейчас я ему позвоню и перезвоню тебе.

Але показалось, что он врет. Просто не придумал приличной отговорки, наверное. Жаловаться любовнице на дурное самочувствие как-то негоже, особенно когда она его ждет, можно сказать, в постели. Но как глупо придумано… А может, это правда? В жизни иной раз случаются самые причудливые истории.

Лев Александрович перезвонил.

– Ты слышишь, Аленька, теперь еще и сигнализация врубилась, – почти плачущим голосом проговорил горе-любовник сквозь вой сирены. – Ты только представь себе, каково мне тут сидеть, взаперти, под этот вой, и рваться к тебе, моя радость.

– Ничего, на вой сирены могут прибежать соседи.

– Но они же не войдут в гараж… Ворота закрыты.

– Что-то я не пойму, зачем же ты сел в машину, если ворота закрыты.

– Так они пультом открываются, а пульт в машине… Ты что, мне не веришь?

– Верю, – вздохнула Аля, а про себя проговорила: «Верю, верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу». Но тут же подумала: Левочка ловелас с таким стажем и опытом, что вряд ли придумал бы такую чушь, скорее всего, это правда. Но жалости к нему почему-то не было.

В этот день он звонил раз десять, но в результате так и не приехал, сославшись на то, что машина вышла из строя.

– Так возьми такси! – в крайнем раздражении от бездарно проведенного воскресенья сказала Аля.

– Девочка моя, у меня уже нет сил, я так переволновался…

– Герой-любовник! – в сердцах бросила Аля.

Лев Александрович почему-то обиделся.

Всю эту историю с машиной он в общем-то не выдумал, он лишь несколько подкорректировал ее. Он и в самом деле собрался ехать к Але и в самом деле у него заклинило одну дверцу, но он быстро с этим справился, однако подумал, что это знак – не стоит им сегодня встречаться. Римма слова не сказала о Верочке, и ее внезапный отъезд к сестре выглядел подозрительно. Уж не выследила ли Верочка его с Алей? И не ждет ли его Римма у подъезда на Мичуринском? Нет, такого счастья мне не надо, к тому же был знак, что ехать не стоит. Вот он и наворотил черт знает чего. И, похоже, не зря. Римма вернулась под вечер, значит, и впрямь не поехала в Рязань. Черт побери, плохо, когда бабы сплетаются в такой змеиный клубок, совсем скверно. Придется снять другую квартиру или вовсе отказаться от встреч с Алей, очень уж неохота ее подставлять. А как же любовь? Нет, Алю я не брошу. Что-нибудь придумается, надо просто не появляться какое-то время на той квартире, Римма еще последит и успокоится. А что это Верочка так взъярилась? Неужто из любви ко мне? Слабо верится, а впрочем… Эта мысль польстила его самолюбию, по крайней мере Верочка никогда не позволяла себе таких фраз. Герой-любовник! Иронизирует, паршивка. Надо было придумать что-то более героическое, например, что на дороге лежал сбитый человек, я его подобрал, отвез в больницу, милиция, то, се. Она бы меня жалела и уважала, а так… Ладно, надо ее хорошенько трахнуть, и ей будет не до иронии. Он не любил мудрствовать с женщинами.

Даниил Аркадьич был расстроен и зол на Марго. Вчера вечером она стояла у окна, смотрела на залитую дождем улицу и выглядела вконец несчастной. Он подошел к ней сзади, обнял, прижал к себе, а она оттолкнула его.

– Марго, ты же сперва помиловала меня, а теперь казнишь…

– Оставь меня, я устала, – пробормотала она и вышла из комнаты. Он почувствовал, что стал ей неприятен. Ну раз так, наверное, мне лучше съехать. Слава богу, квартиру сдать не успел… Значит, буду опять жить один, в этой жизни тоже есть свои прелести, в сердцах решил он. Поживет одна, может, образумится. Впрочем, маловероятно. Господи помилуй, еще каких-то два месяца назад казалось, что жизнь прекрасна, и вот… В этот момент запищал мобильник Марго. Он машинально взял его в руки. Два непринятых сообщения. Никогда прежде он не позволял себе этого, а сейчас открыл сообщения. Одно гласило: «Тебе мало? Скоро еще получишь!» Отправитель не высвечивался. Второе сообщение мало чем отличалось от первого: «Еще держишься, тварь? Недолго осталось!»

Кровь бросилась в голову. Бедняжка Марго! Он быстро стер эту пакость. Ничего, я разберусь, решил он. Оделся и выбежал из квартиры. Его трясло от злости.

Дверь ему открыла хмурая девочка лет десяти.

– Вы к маме?

– Да!

– Мама на съемках. А я вас узнала… Вы хотите видеть Женьку?

– Женьку? – растерялся он.

– Ну, вашу дочь? Она уже спит. Приходите завтра.

– Погоди, когда мама вернется?

– Завтра.

– Ты что, одна с… Женькой?

– Ну да. А вам что?

– А кто же вас кормит?

– А вы чего, заботиться решили? Не стоит, заботчиков у нас хватает! До свидания.

– Один вопрос.

– Ну?

– У вас в доме есть компьютер?

– А вы что, хотите нам компьютер купить? Зря, мама его все равно выбросит.

– Почему?

– Она не хочет, чтобы мы были компьютерными детьми. И сама ненавидит компьютеры. До свидания.

Он спустился во двор и присел на лавку. Тон девочки неприятно поразил его. Эти эсэмэски без указания отправителя явно посылаются с компьютера, да и вся лексика посланий плохо вяжется со Светкой. Она хоть и конченая блядь, но любит порассуждать о благочестии, о хороших манерах… А с техникой у нее и впрямь плохо обстоит. Конечно, такую штуку легко можно поручить более продвинутой подружке… И все-таки сомнения были. Но кто же тогда? Впрочем, может быть, это совсем что-то другое, что-то связанное с бизнесом Марго? Вполне вероятно. А эта Женька? Неужто она и вправду моя дочь? Может быть, стоит завтра встретиться со Светкой и поговорить начистоту? Хотя разве ей можно верить? Необходимо сделать экспертизу. И если факт отцовства подтвердится… Что тогда? Тогда я буду действительно заботиться о ребенке. Старшая сестра совершенно не воспитанна, говорит чудовищно хамским тоном… Заботчиков хватает… Очевидно, в доме бывает много мужиков, и девочка уже многое, если не все, понимает… Женька пока еще маленькая, но дети быстро растут, да и сестренка надоумит… На улице было отвратительно. Он вдруг почувствовал себя бездомным сиротой. Стало невыносимо жалко себя. Поехать к себе на квартиру? Ох, как неохота… И вдруг его осенило. Надо немного напугать Марго. Пусть поволнуется. Конечно, она будет звонить мне и на квартиру тоже, испугается, ее начнет мучить совесть, а я вернусь часа в четыре утра, скажу, что был на корпоративной вечеринке. Хотя нет, не годится, я не так одет. Скажу, что… Надо придумать что-то трогательное и жалостное… Тетушки просто не дадут ей загнобить меня, если со мной случится что-то эдакое… Решено, я скажу, что меня избили и выкинули из машины, машину угнали, нет, не так. Я сел в машину, мне приставили пистолет к затылку, велели ехать за город, а потом в пустынном месте выкинули из машины и уехали, и еще забрали мобильник. И я пешком и на попутках добирался до города. Придется пожертвовать мобильником и рискнуть машиной. И заявить в милицию об угоне. Что ж, цель оправдывает средства. И если Марго не клюнет на эту историю, значит, нам лучше расстаться. Да нет, она клюнет, обязательно… И вообще, скорее всего, дело не во мне, а в Тошкином уходе из дома. У Марго такой возраст, она наверняка мучается при мысли, что в любой момент может оказаться бабкой, для женщин это всегда трудно, осознать, что молодость ушла… А ведь мы хотели завести ребенка и даже очень старались первое время, но ничего не получилось. Он уже ехал за город, туда, где легко можно сесть на электричку. Машину он оставил в достаточно людном месте, забрал из бардачка документы, запер машину и направился к станции. По дороге вымазал грязью куртку и джинсы. В электричке он тщательно продумывал свою историю, потом пришел к выводу, что некоторая небрежность в деталях будет убедительнее. Когда тебе к затылку приставляют пистолет, тут уж не до логики и деталей. Потом пожалел, что так изгваздался, в Москве он будет минут через сорок, а домой, пожалуй, рановато заявляться, пусть поволнуются как следует. Его слегка мучила совесть, но он успокоил ее: это ложь во спасение. Причем во спасение семьи! На следующей станции напротив него села женщина. Молодая, хорошенькая, простенькая.