Подсолнухи зимой - Екатерина Вильмонт

– К примеру, мама, ни в кого я не влюбилась. А вот ты влюблена в дядю Леву, и это видно невооруженным глазом.

– Что за чепуха! – залилась краской Аля.

– Мама, ты совсем меня за идиотку держишь? Я слепая, что ли? И почему ты не можешь мне это рассказать? Ты вдова, я папу почти не помню, я же про твоего Виктора знала, в нашей глухомани ведь не скроешь ничего, а тут ты…

– Да, дядя Лева мне очень нравится, но у меня с ним ничего нет. Да и быть не может…

– Почему?

– По многим причинам, и вообще я устала. Отвяжись от меня.

– Ты просто ханжа, мама!

– Что? Что ты сказала?

– Что слышала! Ты провинциальная ханжа, поэтому у тебя ничего не может быть с дядей Левой! Он просто не станет с тобой связываться, неинтересно, – вдруг вскипела Тася. – Имей в виду, если у меня кто-то появится, я ни за что с тобой не поделюсь! Ни за что!

– Таська, ты с ума сошла! Как ты с матерью разговариваешь?

– Так, как ты заслужила! – отрезала Тася и замолчала.

Аля поняла, что сейчас бесполезно ее воспитывать. Ей было обидно до слез. Но не может же она рассказать шестнадцатилетней девочке, что давно уже спит с Левочкой, что ему с ней очень даже интересно и что она вовсе не ханжа… А впрочем, наверное, все-таки ханжа, по крайней мере в вопросах воспитания. А Марго, Тошка и, пожалуй, Нуцико оказали слишком большое влияние на Таську. И она даже в душе приняла их сторону. Конечно, вседозволенность привлекает глупых девчонок… И школу вот бросила… А я согласилась… Как я могла? Это Марго… Она кого хочешь в чем угодно убедить может.

До дома они обе молчали, но когда вошли в квартиру, уютную, красивую, Аля ощутила, что не может сердиться на Марго. Слишком много та для нее сделала.

Она долго не могла уснуть. Дочка считает меня ханжой и открыто мне об этом заявляет. Но это все-таки лучше, чем если бы она только думала так. По крайней мере она не боится в открытую со мной говорить. И если у нее вдруг появится кто-то, никуда она не денется, а расскажет мне. Главное, не раздувать этот скандал. Утром надо вести себя как ни в чем не бывало.

Она приготовила завтрак, привела себя в порядок и разбудила дочку.

– Таська, вставай! У тебя сегодня что?

Марго спала в кабинете отца, не столько спала, сколько ворочалась с боку на бок. Наконец, она решила, что с нее хватит, и встала. Побрела на кухню. Все в доме спали. Но на кухне Эличка раскладывала пасьянс.

– Маргоша, что так рано поднялась?

– Не спится. Можно я с тобой посижу?

– Что за вопрос! Хочешь кофе? Или соку?

– Я сама налью. Загадала что-нибудь?

– Конечно.

– На Тошку что-нибудь?

– Нет, у Тошки все будет хорошо, это чудная семья, я успокоилась после вчерашнего. Ты меня больше беспокоишь.

– Почему?

– Ты мне не нравишься в последнее время. Выглядишь плохо… А что насчет ребеночка? Передумала?

– Куда мне, я скоро сама бабкой стану.

– Вай мэ! Тошка беременна?

– Да нет, я теоретически… У Тошки хватит ума не рожать в таком возрасте. Да и мне в моем не стоит. Тем более что Даня…

– Маргоша, ну напился мужчина один раз… Бывает.

– Да дело не в этом, я сама понимаю… Но вообще, после той истории между нами что-то сломалось. Он это чувствует, вот и пьет. Это говорит о его слабости. Я разочарована… И вообще, я устала. Устала всегда быть сильной. Я не такая сильная, как кажусь всем… И это только один человек понял…

– Какой человек? – насторожилась Эличка.

– Один случайный знакомый, клиент, он сказал, что на самом деле я нежнее, чем польская панна, и, значит, нежнее всего.

– Он в тебя влюблен?

– Не думаю. Просто он в чем-то очень тонкий… Хотя по виду и манере поведения этого не скажешь.

– А ты когда с ним виделась?

– Точно не помню, кажется, в начале июня… Он живет не в Москве.

– Марго!

– Что, Эличка, дорогая моя, любимая Эличка, ты думаешь, я в него влюблена?

– Я подумала…

– Нет, я о нем и не вспоминала, а вот сегодня, точнее вчера, вспомнила, сама не знаю почему. Мне что-то скверно…

– Сходи к врачу. У тебя такой возраст… Мало ли что…

– Может, ты скажешь к какому? Физически я в норме, а вот на душе… как-то погано.

– Это естественно, моя золотая. Тошка уходит из дому… И, что бы ты ни говорила, уходит не так, как тебе бы хотелось. И эта история с журналом, как бы ты ни хорохорилась, больно тебя задела. И Даню она пришибла. Вот все вместе на тебя и давит. А к врачу все-таки сходи. Обследуйся.

– Эличка, я ненавижу всех врачей, кроме тебя.

– Но ты уже не в моей компетенции, детка.

На кухню вошел Даниил Аркадьич. Заспанный, небритый, хмурый.

– Привет! Меня обсуждаете? Ну виноват, бывает. Я же не буянил, а?

– Нет, вы не буянили, Даня.

– С какой радости ты так наклюкался?

– Я не помню. Я вообще ничего не помню. Голова раскалывается. Эличка, помогите!

Он повалился на стул.

– Хотите горячего бульона?

Марго вскипела. Вскочила, достала из холодильника бутылку водки, налила ему полстакана.

– На, пей!

– Брезгуешь? Презираешь? Казнишь? Ну, прости, с кем не бывает!

Он опрокинул в рот водку. Марго выбежала из кухни. Ей было противно.

Эличка закрыла за ней дверь.

– Даня, что с вами случилось? Вот, ешьте бульон, мажьте хлеб маслом.

– Вы святая женщина… А напился я потому… А впрочем, какая разница. Скажите, я вел себя пристойно?

– Я не знаю, Даня. Вас привел таксист, вы едва держались на ногах. Марго отвела вас в спальню, и вы сразу заснули. Но Бешбармак был в ярости, он так на вас лаял… А Марго пришлось выгораживать вас перед гостями.

– Ох, черт! Вчера же были гости… Тошкины новые родственники… Да, действительно… Отличился… Я все вам расскажу, только не сейчас, потом, когда голова прояснится… Я должен многое обдумать.

– Хорошо, хорошо, обязательно, а сейчас подите в душ, побрейтесь, вам станет легче.

– А что за родня у Тошки?

Даниил Аркадьич не знал, что Гриша сын Богословской. Марго скрыла этот факт от всех домашних, чтобы у них не возникло предубеждения против Гриши.

Когда Марго заглянула на кухню, Дани там не было.

– Ему полегчало, он уже говорит членораздельно, чувствует себя виноватым… Ох, боже, Марго, я тоже виновата перед тобой, я совсем забыла… Вчера звонила Матильда, просила тебя с ней связаться, а я из-за всех волнений совсем забыла. Она уверяла, что это очень важно.

– Что-то с Тасей?

– Она не сказала. Позвони, спроси. Я тоже подумала о Тасе…

– Сейчас позвоню.

– Марго, я настоятельно прошу тебя приехать ко мне, дело очень важное, не терпящее отлагательств, – с места в карьер начала Матильда Пундик.

– Матильда, дорогая, что-то стряслось?

– Пока нет, но если стрясется, будет уже поздно! Приезжай немедленно.