Еда и патроны - Артем Мичурин

Гостиница же, несмотря на столь броское название и запоминающийся адрес, впечатление производила вполне достойное за свои деньги, если не считать расположившийся через дорогу притон, совмещающий в себе функции грязной ночлежки и борделя самого низкого пошиба. Такое соседство наверняка бы отравило жизнь хозяину «Малины», а то б и вовсе разорило, будь у него конкуренты. Мне же оно было как нельзя кстати.

В гостиницу я соваться не стал, опасаясь излишнего внимания к своей персоне. Вместо этого определил Востока на пансион в конюшне при заведении и отправился дежурить возле чёрного хода, за что вскоре был вознаграждён появившимся оттуда пухлым мальчонкой, лет десяти, выносящим помойное ведро.

— Эй, пацан.

Малой замер и повернул разлохмаченную голову в мою сторону.

— Я?

— Заработать хочешь?

Пацанёнок оказался сообразительный, опустил ведро на землю, осмотрелся и, не задавая лишних вопросов, подскочил ко мне.

— У вас сегодня обоз остановился, — кивнул я на пристроенный к гостинице двор, откуда доносилось фырканье и тянуло лошадиным потом.

— Да, — подтвердил малой, не вдаваясь задарма в подробности.

— Охрана с ними? — достал я серебряный кругляшёк.

— Так кто ж их разберёт? — пожал мальчуган плечами. — Нынче все при стволах. Охрана или нет, я почём знаю?

Пришлось присовокупить к первой монетке вторую и, для надёжности, третью.

— Шесть рыл, — тут же оживился мелкий пройдоха, тянясь ручонкой к вожделенной мзде. — Точно говорю. Уж я-то барыг с наёмниками не попутаю ни в жизнь. Чтоб мне пусто было!

— Убедил, — я добавил в призовой фонд ещё две монеты. — Надолго они здесь?

— Те шестеро — до утра. Тётка Нюра как раз ворчала, мол, понаедут на ночь, только бельё марать об них. А барыги вроде за двое суток расплатились. Видать порожняком обратно пойдут. Не свезло тебе, дядь.

— Хе. Держи, для ровного счёта, — я накинул ещё пять монет и пересыпал в подставленную ладонь.

— О! — просиял малец.

— Присматривай за этими шестью и уши держи открытыми. Завтра, как только наёмники ключи сдадут, лети в клоповник, там спросишь Тараса Камшу. Получишь ещё столько же. Повтори.

— Как сдадут, лечу в клоповник, спрашиваю Тараса Камшу, получаю ещё столько же.

— Молодец. И учти, — я схватил мальчонку за шиворот, — станешь трепаться — глаза вырву. Дуй.

Пацан отшатнулся и, левой рукой пряча деньги в карман, указательным пальцем правой начертил возле сердца крест.

— Никому. Могила.

— Петька! Где тебя черти носят?! — раздался за дверью бабий крик.

— Иду! — парнишка выплеснул из ведра помои и поспешил обратно, весьма довольный, несмотря на угрозу лишения органов зрения.

Я же, пополнив запасы провианта в лавке за углом, направился к месту своего расквартирования.

Официального названия клоповник не имел. Хоть над входом и висела табличка, разобрать там можно было лишь то, что надпись когда-то включала девять букв, из которых сейчас читались только пятая «о» и седьмая «н». Совпало так, или какой-то умник подставил недостающие буквы — история умалчивает, но дарованное молвой имя полностью соответствовало сущности этого гостеприимного дома.

Под гостиничные нужды здесь было отведено два нижних этажа, а на третьем разместился бордель. Владимир — город строгих нравов. Строгости этой хватило на то чтобы убрать шлюх с улиц и после клеймения засунуть сюда, дабы не развращали праведных богобоязненных обывателей. Вышел этакий приют старых блядей на самоуправлении. Контингент на любителя. На очень большого любителя. Впрочем, мизерные цены нет-нет да и привлекали в лагерь ценителей «зрелой красоты» новых адептов. Многие «жрицы» соглашались работать за еду. Арзамасская «Загнанная лошадь» на этом фоне выглядела райским садом.

— Мне нужна комната. На ночь, — обратился я к торчащей из-за стойки заднице в латаных портках.

— Койка? — прохрипело снизу.

— Ты рыло-то подними, слышнее будет.

Особь недовольно крякнула, разогнулась и, опершись о стойку, уставилась на меня мутными водянистыми зенками.

— Ну? — процедила она сквозь стиснувшие папироску зубы и поскребла щетину на вытянувшейся цыплячьей шее.

— Мне нужна комната на ночь, — повторил я.

— Комната, значит? Вся?

— Нет. Пять шестых.

Зенки сузились и забегали, выдавая неожиданно возникшую чудовищную мозговую активность.

— Эта… Как говоришь? Сколько?

— Избавлю тебя от мучений. Возьму комнату целиком.

— Все десять коек?! — зенки остановились, рыло озадаченно вытянулось.

— Ты делаешь успехи.

— Одна койка — три «пятёрки». Берём так же едой, коронками, или по курсу.

— Второй этаж, окна на «Малину», — выложил я пять монет.

— Э-э… — грязные пальцы быстро сгребли серебро. — С той стороны свободных комнат нету.

— Так найди, — добавил я ещё две монеты.

— Как вас записать? — осклабилась особь.

— Тарас Камша.

— Эй, рвань помойная, ну-ка съеблись отсюда! — крикнул мой любезный провожатый в смрадную темноту «апартаментов».

На двух соломенных тюфяках, недовольно бурча и матюкаясь, заворочались тела.

— Живей, голытьба! Праздник у вас сегодня, — на липкий от грязи пол, сверкнув, шлёпнулась одна из ранее отсчитанных монет.

Тела сразу оживились. Ближнее, не утруждая себя принятием вертикального положения, на карачках засеменило к источнику гипнотического серебряного блеска, но, не дойдя до цели считанных сантиметров, было остановлено вторым претендентом. Тот ухватил ползуна за волосы и, с силой отшвырнув, подобрал монетку.

— Ты чё творишь? — заскулило тело, поднимаясь. — Это ж на двоих. Сергунь, погоди, — припустило оно за удаляющимся компаньоном. — Слышь, Сергунь…

— Отъебись.

— Ну чё ты? Пошли к деду, а то с нюшкиной бормоты до сих пор кишки горят.

— Отъебись, сказал.

Голоса под аккомпанемент скрипучих половиц спустились вниз и затихли.

— Ваш ключ, — передал мне смотритель здоровенную кованую железяку и, чиркнув спичкой, поджог фитиль висящей под низким потолком керосинки. — Замок крепкий, дверь тоже. Тут чистая параша. А эту, — поднял он стоящее в углу ведро, чем спровоцировал распространение по комнате резкой вонищи, — я заберу. Да, — смотритель остановился в дверном проёме, — парашу в окно не сливать. И, бога ради, не стреляйте тут, будут проблемы.

Я понимающе кивнул, получил в награду гнилозубую улыбку, после чего остался наедине со своим временным местом обитания.

В предыдущие два визита во Владимир судьба меня хранила от близкого знакомства с клоповником. По крайней мере, жить тут не приходилось. Но на третий раз, видно, милость проведения подошла к концу.

При осмотре комнаты сразу возник вопрос — о каких таких койках шла речь? Из мебели в этом хлеву наличествовали только примостившийся у окна стол да скамьи вокруг него, а вдоль стен были разложены набитые соломой грязные тюфяки — каждый со своим неповторимым букетом, сотканным из ароматов пота, мочи и блевотины. Выбрать среди десятка этих сосудов смрада наименее вонючий оказалось делом весьма непростым. Отбраковав наиболее чётко выраженные отдушки экскрементов и рвотной массы, я остановился на двух равноароматных подстилках. Так как половина набивки давно покинула своё вместилище через многочисленные прорехи, сложил оба тюфяка вместе и накрыл брезентом. Получилось относительно мягко и терпимо для носа. Если за ночь ещё и никакая зараза не пристанет — будет вообще заебись.

К привычным-то болячкам я стоек, а вот вши для обитателей подобных заведений — зло почти неизбежное. Сами по себе они больших проблем не доставляют. Побрился, помылся — и нет паразитов. Но когда поблизости свирепствует чёртова копоть… Кто знает, какое путешествие довелось проделать нашему маленькому паразитирующему другу, прежде чем оказаться тут, в складках вонючей дерюги, и запустить свои крохотные жвала в мою шкуру? Ну и клопы, само собой. Куда же без них? А ещё велик риск быть покусанным крысой, кои тут тоже не редкость. Да можно просто наступить на ржавый гвоздь, заработать гангрену, и кирдык. Словом, берегись — не берегись, а судьбу не обманешь. Если на роду написано от пули сдохнуть, никакая хворь не возьмёт, а коли суждено от заразы смерть принять, в бою можешь быть спокоен.

Раньше я, как и многие, считал все эти разговоры про судьбу, рок, фатум — полнейшей чушью. Ну не может такого быть, чтобы вся жизнь с самого начала и до конца расписанной оказалась. Не может! Потому что не может быть никогда! Человек сам творит свою судьбу! И прочее, и прочее… Но всего один случай, которому я стал свидетелем, заставил меня по-иному взглянуть на вопрос.

Жил на свете некий Шура Бессмертный — абсолютно отмороженный товарищ, родом из-под Пензы. За свой век успел наворотить немало дел: наёмничал, ходил в Саратов и Липецк, пробовал себя в роли охотника за головами и даже преуспел на этом нелёгком поприще. Репутацию отморозка и кликуху заработал ещё в молодости. Страха не ведал, в атаку шёл, как на праздник. А причина столь необычного поведения была проста — в детстве маленькому Шуре цыганка нагадала, что умрёт он не от старости, но и не от пули или ножа. От чего, правда, так и не сказала. Окрылённый сим великим знанием, Бессмертный лез во все тяжкие. Ранения случались, но серьёзных — никогда, заживали, как на собаке. И вот однажды морозным февральским утром грянул бой. Шура, верный себе, с рождающим в сердцах врагов ужас кличем «Смерти нет!» и под прикрытием охуевших товарищей идёт в атаку, на штурм укреплённого многоквартирного дома. Результат — дом зачищен, на Бессмертном ни царапины. Всю ночь празднуют. Шура травит байки, в которые теперь грех не поверить, и купается в лучах славы. Но наступает утро, и Бессмертный просыпается в холодном поту, его колотит, грудь сотрясает кашель. Через полторы недели Шуры не стало. Причина смерти — двусторонняя пневмония. Перестарался с боевым кличем на морозе. Такая вот судьба.