Еда и патроны - Артем Мичурин

Глава 11

Владимир. Некогда областной центр. Некогда крупный, некогда промышленный, некогда исторический. Говорят, до войны здесь проживало триста сорок тысяч человек, работала чёртова уйма заводов, а люди из других мест приезжали, чтобы поглазеть на роскошные белокаменные соборы, отстроенные хер знает как давно.

Всё осталось в прошлом. Нет, Владимир не пал жертвой войны. Каким-то чудом ядерная коса его миновала. Но нашлась беда пострашнее — человеческая тупость. Владимиру страшно не повезло с бугром. Да какой там бугор? Это жидкое говно не потянуло бы даже на смотрящего по выгребной яме. Всё, что могла та липовая власть сделать в первые годы бардака так это не дать себя нагнуть. В буквальном смысле. Потому как в переносном — её нагибал каждый встречный-поперечный гопник, которому доставало мозгов, чтобы набрать кодлу голов в сорок-пятьдесят. И такой башковитой гопоты, судя по результату, отыскалось немало. Окраины города, попросту брошенные на растерзание, начали стремительно пустеть, а фактическая граница Владимира — сжиматься как клочок подсыхающей сыромятной кожи. С годами от большого, безболезненно пережившего войну города остался центральный пятачок, с населением тысяч в двадцать-тридцать, окружённый кольцом полумёртвых окраин.

Я, по долгу службы, бываю в разных местах. Помню, когда впервые довелось посетить Сергач, впечатление он на меня произвёл как клубника на свинью. Тоже вроде город, но, бля, до чего же не похож на Арзамас! Прямые улицы, целёхонькие многоэтажки, не воняет, народ не шухерится, бабы свободно расхаживают даже вечером, мужики не озираются, не держат руку в кармане. Чё за хуйня?! В лабаз заходишь, а там ни решёток, ни самострелов по углам. Вот, думаю, бараны умалишённые. Сам сопляк ещё был безмозглый. Но даже тогдашним умишкой, спустя всего пару дней, дошёл, понял, отчего так. И позавидовал. А вернувшись в Арзамас, только укрепился в составленном о Сергаче мнении.

Владимир же воспринимался как нечто привычное и даже кое в чём выгодно оттеняющее мою родную помойку. Издали его обветшалые, год за годом превращающиеся в труху окраины удивительно напоминали трущобы Арзамаса, разве что зелени побольше. Только закопченная махина когда-то белокаменного Успенского собора да часовня рядом выбивались из общей убогости.

Настроение испортилось ещё до въезда в город, у моста через Клязьму. Нет, я вовсе не ожидал радушного приёма, но, всё же, надеялся, что день закончится спокойно. Девять часов верхом кого угодно настроят на миролюбивый лад. Когда задница превращается в сплошную мозоль, а спина ноет так, что кажется — ещё немного и жилы лопнут, поневоле станешь добропорядочным.

Владимирский мост сам по себе — явление неординарное. Большинство его соплеменников давно почило, разрушенные либо ракетными ударами во время войны, либо позже, в ходе междоусобной грызни, а то и просто — временем, без надлежащего ухода. А этот уцелел. Громадная железобетонная лента, перекинутая между чёрно-бурыми холмами, над рекой, и поддерживаемая стальными арками, что зиждились на массивных быках, внушала уважение к строителям прошлого. И хотя полотно пошло трещинами, выбоинами, а кое-где вовсе осыпалось, опоры, потеряв в бою со временем куски бетонной плоти, щеголяли торчащими наружу «костями» арматуры, сталь арок покрылась толстым слоем ржавчины, от фонарных столбов остались лишь гнилые пеньки, мост всё ещё хранил частицу былого величия. Он стоял, как скелет доисторического ящера, огромный, грандиозный, на фоне жалких клочков измельчавшей жизни.

Учитывая стратегическое значение моста для Владимира, власти сумели изыскать средства на его охрану. Но средств этих хватило лишь на один берег. Со стороны же Судогды мост был отдан в руки проведения, оказавшиеся не слишком заботливыми. В районе второго пролёта зияла глубокая воронка, накрытая сверху досками — результат бездарной попытки подрыва, аналогичная участь постигла и третью опору, но там урон можно было считать и вовсе чисто символическим. Да, в прежние времена умели строить. Это вам не тяп-ляп на один сезон, из подручного говна. Владимирское начальство, судя по всему, мыслило в том же русле, и особо на эту тему не расстраивалось, предпочитая охранять не столько мост, сколько своё право на взимание сборов за проезд по нему. Но с такой монополией согласны были не все.

Двоих я заметил ещё минут пятнадцать назад, когда обоз благополучно миновал первые три полёта. Они засели внизу, рассудив, видимо, что кусок не по зубам. Значит банда небольшая. Да, скорее всего, и не банда, а так, группка местных решила подзаработать. Бедные оголодавшие люди. В их положение легко войти. И я даже не отказался бы отбашлить им за проезд несколько монет, но беда в том, что старый добрый грабёж теперь мало кто практикует. Времена, когда ворьё жило по понятиям, канули в лету. Сейчас эти предприимчивые особи в большинстве своём предпочитают снимать добычу с трупов. Так куда выгоднее и гораздо безопаснее.

Я остановился в рощице, не доезжая метров двухсот, привязал Востока, надел ему на морду мешок с овсом, чтоб не возмущался, сменил АК на «Винторез» и без лишних отлагательств, осторожненько почесал на огневую позицию.

Пятиминутное наблюдение за бандитским логовом помогло выявить ещё двоих несогласных с политикой муниципальной власти в отношении монополии на отъём материальных ценностей у гостей Владимира. Угольник прицельной сетки лёг чуть выше переносицы одного из них, ВСС сухо щёлкнул, будто сломанная ветка, и голова смутьяна дёрнулась назад в облачке алой пыли. Симпатично. Многие люди умирают гораздо красивее, чем жили, и всё благодаря мне. Иногда удаётся создать просто фееричные, непередаваемо изумительные этюды. В голове циркулирует большой объём крови, гораздо больший, чем в других частях тела. Пуля, проходя сквозь череп, рвёт огромное количество сосудов, и легко разрушает податливый мозг. К примеру, 7Н8 патронов СП-5, что облюбовали мой магазин, при попадании в лицо обычно полностью сносит затылочную кость. То есть на выходе образуется дыра — сантиметров десть в диаметре. Каша из мясного фарша, косной муки и взбитых мозгов, обильно залитая кровью, вылетает наружу фонтаном. Особенно здорово это смотрится в закрытых помещениях, желательно с белёными стенами и потолком. Создаётся эффект художественного беспорядка, буйства жизни в холодном мертвенном окружении, разительный диссонанс, игра контраста. Короче — выглядит заебись. Но в данном случае я рассчитывал не на признание — таланты у нас, по старой русской традиции, при жизни никогда не ценились — а на то, что узрев фантасмагорическую сцену гибели товарища, остальные особи быстренько сдристнут, сэкономив мне тем самым патроны. Но не тут-то было. Ублюдки, определив, видимо, по расплескавшимся мозгам направление огня, спрятались за опору и притихли. Руководствуясь первым правилом долголетия, которое гласит: «Не оставляй живого врага за спиной», я сместился ещё немного правее и стал ждать. Через минуту моё терпение было вознаграждено показавшейся из-за угла шапкой. А когда восхищённый собственной мудростью паразит уверился в том, что опасность миновала, показалась и физиономия. Пуля угодила в левую скулу, прямо над зубами, и вышла через шею. Он ещё корчился в агонии, когда я, вооружившись АПБ, зашёл с противоположной стороны. Третий фигурант по делу о жадных голодранцах доской грохнулся на землю, получив «маслёнка» в затылок. Четвёртый, и последний, вытаращив глазищи, замер в неустойчивом положении, готовясь то ли взлететь, то ли обосраться.

— Не стреляй, — просипел он, и, разжав пальцы, уронил потасканный двуствольный обрез. — Я ж тебе ничего не сделал. Какого хера..? — недобиток медленно повернулся в мою сторону, держа руки слегка приподнятыми.

Мужик лет сорока, невысокий, жилистый, с покрытой рыжей щетиной сухой физиономией, в старой засаленной куртке, перехваченной ремнём, в простых штанах и стоптанных сапогах с коротким голенищем. Взгляд испуганный, но не умоляющий.

— Что молчишь? — осторожно поинтересовался он, и совсем не к месту добавил: — Я пойду?

Должно быть, сия простота тронула меня настолько, что удивление отразилось на лице. Невинный агнец это заметил. Сообразив, что вопрос был бестактен, и идти сегодня никуда не придётся, он решил прибегнуть к последней хитрости.

— Ну, и чё теперь? А? Пристрелишь, как собаку? — представитель угнетённого класса подкрепил речь демонстрацией пустых ручонок. — В безоружного стрелять — много храбрости не надо. Может, по-мужски решим это дело? — он медленно, не сводя с меня глаз, нагнулся и достал из-за голенища нож. — А? Что скажешь?

Что тут сказать? Попытка достойная уважения. Большинство на его месте жевали бы сопли, стоя на коленях, а этот — нет, держится. Голос подрагивает немного, руки трясутся, но слёз не видно, и штаны сухие. Молодец.