Июльский ад (сборник) - Игорь Подбельцев

Адъютант Ротмистрова Василий Земсков привычно распахнул дверцу «виллиса»:

— Прошу вас, товарищ командующий!

— Спасибо.

— Пройдёте в блиндаж? Или…

Павел Алексеевич заинтересованно повёл взглядом на прочно построенный блиндаж. Земсков перехватил его взгляд.

— Он — надёжен! — сказал адъютант. — Сделан, как говорится, на совесть. Солдатики постарались…

Когда-то на этом холме, выбранном сегодня для наблюдательного пункта командующего армией, беззаботно рос и пышно цвёл прекрасный яблоневый сад. Сейчас же сад наполовину был сожжён пожаром войны и вырублен. Ротмистров горько усмехнулся, подумав: «Ах, война!.. Никого ты не щадишь — ни людей, ни сады…» — и тут же согнал с себя проявившуюся мимолётом сентиментальность.

— Товарищи офицеры, — скомандовал он сопровождавшим его военным, — пройдёмте в блиндаж!

И первым двинулся вперёд. Сопровождающие прошествовали за ним.

В блиндаже на удивление было более-менее просторно. Из его амбразуры открывался чудесный и широкий обзор равнины — беспорядочно всхолмлённой, покрытой немногочисленными зелёно-серыми перелесками и коварными оврагами. Совсем недавно вынырнувшие из-за горизонта первые лучи солнца приятно и нежно золотили тучную ниву хлебов, уродивших в этом году на славу. За жёлтым спокойным морем пшеницы неплохо просматривалась из командармского блиндажа тёмная опушка большого лесного массива.

— Немцы, Павел Алексеевич, обосновались в том лесу! — показал на массив генерал Кириченко. — Совсем рядом затаились, рукой можно подать.

Ротмистров молча кивнул головой, щуря глаза, пристально всматривался вдаль, а Кириченко продолжал:

— Хочу доложить, товарищ командующий армией, что нынешняя ночь прошла, скажем так, относительно спокойно.

— То есть, как это «относительно»? Расшифруйте, пожалуйста! Прошу вас.

— А так: гитлеровцы, боясь темноты, всю ночь без отдыха пускали осветительные ракеты, ну и ещё — вели редкий артиллерийский огонь. Не прицельный, а так, на всякий случай.

— Ясно, товарищ Кириченко. И это всё ваши новости? — спросил Ротмистров, не отрывая взора от расстилавшейся перед ним местности.

— Никак нет, не всё, товарищ командующий. Хочу доложить, что наши разведчики слышали — довольно явственно! — рокот многочисленных моторов.

— По-видимому, уважаемый Иван Фёдорович, противник наш, несмотря на темноту, всё-таки выводил на исходные позиции свои танки.

— Так точно, Павел Алексеевич, вы, как всегда, правы: н тапки свои немец выводил, и моторизованные части!

Ротмистров крепко задумался. Молчали и остальные офицеры, словно боясь в этот девственный час рождающегося дня нарушить утреннюю тишину, словно боясь спугнуть её ненароком. И лишь ничего на свете сейчас не боялись, исполняя свой воинский долг, неутомимые телефонисты и радисты, как рассудительные кроты разместившиеся в окопах, окружающих блиндаж, и чуть дальше, в неглубоком овраге, где ожидали своего святого часа тщательно замаскированные мотоциклы и бронемашины связи.

И всё-таки тишина эта июльская казалась призрачном! и обманчивой. А всё потому, что по всем признакам, которые ощущали буквально всё — от рядового бойца до генерала — чувствовалось, что недалёк тот проклятый час — да какой там час?! — недалека та минута, когда эту напряжённую и какую-то совсем неестественную тишину внезапно разорвут, разверзнут до основания невыносимым адским грохотом сотни смертоносных орудий, тысячи и тысячи свистящих и шипящих бомб и снарядов, а пулям — и счёту не будет. И разорвавшаяся напрочь девственная тишина всколыхнёт древнюю землю Дикого поля, вмиг заставит её кипеть бушующим до небес сине-красным огнём и засеет несчастную, бомбами и снарядами вспаханную землю мириадами металлических осколков…,

— Товарищ командующий, — доложили Ротмистрову, — над нами появились «мессершмитты»!

Павел Алексеевич машинально взглянул на часы: половина седьмого утра. Спешат немцы, торопятся: «мессеров» вот, стратеги окаянные, запустили, чтобы расчистить воздушное пространство. А для чего им, скажите, небо чистым делать? А для того, чтобы нанести нам, русским, бомбовый удар. Тут всё ясно, и к налёту тяжёлой авиации надо подготовиться — не очень-то приятно голову свою единственную под небесную, смерть подставлять!

Через полчаса, то есть, где-то около семи часов, Ротмистрову доложили, что с запада, на смену «мессерам», наплывают «юнкерсы». Павел Алексеевич прислушался: точно; в уши вплывал, вызывая откуда-то из глубины души подленький страх, монотонный гул тяжёлых немецких самолётов. «Юнкерсы» летели бомбить. И не кого-нибудь там, а именно их — 5-ю гвардейскую танковую армию!

Бомбардировщиков было несколько десятков, и от их занудливо-уверенного гула становилось как-то не по себе, и тошнота предательски подкатывала к горлу. «Юнкерсы», словно хищные птицы из высокого поднебесья, выбирали себе цели-жертвы, а выбрав — сразу же перестраивались в удобные для них позиции и, тяжело кренясь на крылья с нарисованными на них крестами, переходили сразу же в смертоносные, наводящие ужас на всё земное, пике. И земля дрожала, как при извержении проснувшегося вулкана — содрогалась своим беззащитным телом от страшных разрывов.

Наблюдательный пост Ротмистрова был очень тщательно замаскирован, и немцы с воздуха не видели его. Педантичные во всём немцы сбрасывали бомбы пока что по населённым пунктам, лежащим окрест, по отдельным рощам, выглядевшим оазисами жизни среди жёлтых хлебов. Местами уже жарко горел, полыхал этот самый зрелый хлеб, а багровые стрелы яростных вспышек безжалостно и мощно прорезали и разрывали на мелкие части и кудрявые облака дыма, и высоченные плотные фонтаны земли, вздыбленной и обесчещенной. И попавшие в самый эпицентр бомбардировки воины очень хотели бы оказаться в эти растреклятые минуты в аду, в самом, что ни есть, его пекле, где, наверное, сейчас было значительно лучше, чем здесь, на земле, под безгрешной и несчастной Прохоровкой…

— Чёрт побери! — выкрикнул в ярости Земсков. — Где же наша авиация? Я ничего не понимаю, Павел Алексеевич!

Ротмистров ничего не ответил возбуждённому и полыхающему справедливым гневом адъютанту, лишь продолжал пристально вглядываться в сплошь оккупированное немцами небо. Что мог он сказать адъютанту, если сам постоянно мысленно повторял; «Где же вы, истребители?… Где же вы?…» И вдруг, словно прислушавшись к молчаливому вопросу генерала, в небе появились наши самолёты — несколько звеньев юрких советских истребителей. И воздух — всё пространство над территорией предстоящего танкового сражения — стал ареной жарких небесных схваток.

Наблюдая за причудливыми и захватывающими воздушными поединками, Василий Земсков нервно покусывал губы и то сжимал, то разжимал кулаки. Ротмистров тоже, внешне не выдавая этого, волновался. Волновался даже тогда, когда «юнкерсы» не выдержали натиск стремительных «ястребков» и, развернувшись, потеряв строй, торопливо уходили назад, восвояси, беспорядочно и где попало сбрасывая свой смертоносный груз.

— Ну, — оживлённо потёр руки генерал Кириченко, — теперь паши пойдут! Так я говорю?

— Что вы сказали? — переспросил Ротмистров.

— Я говорю, что теперь наши бомбардировщики в атаку пойдут.

И, действительно, Кириченко оказался прав: как бы откуда-то из невидимого пространства внезапно — выпорхнули, заполонили воздух наши бомбардировщики, которых чётко и со всей возложенной на них обязанностью сопровождали юркие истребители; бомбардировщики тяжеловесно и грозно плыли на юго-запад, восхищая укрывшихся в спасительных окопах советских воинов и заставляя дрожать немецких.

— Красиво летят соколы генерал-лейтенанта Красовского! — ни к кому лично не обращаясь, сказал Ротмистров. — Эти ребята — из 2-й воздушной армии. Они мне знакомы: на марше нашу 5-ю армию с воздуха поддерживали. Да ещё как и поддерживали!

Ротмистров поднял было руку с часами к глазам, но тут снаружи грохнуло так мощно, что, казалось, блиндаж высоко подпрыгнул вверх и теперь вот опускается вниз — стремительно и неотвратимо, как подбитый самолёт.

— Наши! — оптимистически прокомментировал генерал Кириченко. — Наши саданули! Армейская артиллерия! Крепко ударили!

— Да, — согласился Ротмистров, — это наши! Залп, между прочим, дали артиллерийские батареи непосредственной поддержки танков. Перед богами войны поставлена строго определённая цель — вести огонь по предполагаемым районам скопления танков противника и, конечно же, по огневым позициям его артиллерии.

Ротмистров на какое-то время замолчал, словно бы обдумывая что-то, затем вздохнул:

— Видите ли, товарищи офицеры, у нас, к сожалению, не было нужного количества времени для того, чтобы точно установить, где же в самом деле расположены вражеские батареи, где же сосредоточились вражеские танки…