Июльский ад (сборник) - Игорь Подбельцев

Вот какое положение боевых подразделений было накануне 12 июля 1943 года. Задача по корректировке боевого приказа была выполнена в считанные часы. И Ротмистров, наконец-то, смог хоть ненадолго расслабиться. А впереди ждала ночь. Ночь, в которую вряд ли бы кто уснул. Ночь перед боем.

НЕ ЛЮДИ, А ЗВЕРИ

Васечка, обнажённый по пояс, сидел на завалинке, прячась в тени своей хатенки от слепящих и горячих лучей солнца. Он осоловевшими глазами смотрел на воробьёв, которые от июльской жары пораскрывали клювы и, против обыкновения, не чирикали весело и задиристо и не скакали на тонких ножках в поисках пищи. Одновременно с ленивым наблюдением за воробьями Васечка вслушивался в не такую уж далёкую канонаду: по его прикидке выходило, что громыхало где-то уже за Юдинкой, за Костромой и за хутором Весёлым. Да, смертоносный огонь предстоящего сражения медленно, но уверенно приближался к хутору Полежаеву. И выживет ли после этого батального пекла и сам хутор, и хуторяне — Васечка и представить себе не мог. Совсем не мог!

Мысли его стремительно переключились на хату дядьки Мирона Полежаева. Как там его симпатия, Настенька? Перепугалась, поди, полицая Клыка!.. Ну да ничего, Клык не посмеет её тронуть, а если даже и попытается это сделать, он — Васечка — в обиду Настеньку ни в коем случае не даст. Ни Клыку, ни кому-либо другому.

Вдалеке, на бугре, в клубах пыли показалась машина. Васечка сразу узнал «оппель» эсэсовцев Дитриха и Хорста. Узнал и тут же ошалело вскочил, торопливо натягивая на себя рубашку. Не одевшись как следует, громко застучал в окно:

— Господин старший полицейский! Господин старший полицейский!

В окне показалась сонная физиономия Митьки.

— Чего орёшь, сынок безусый? — поправляя повязку на глазу и зевая, недовольно спросил он.

— К нам господа офицеры едут! Я их машину па бугре видел…

С Митьки Клыка сонливость слетела в один миг, и через полминуты, при полном параде, он уже был на улице. Досадливо и зло бросил Васечке:

— Да заправься же ты по-нормальному, балбес безмозглый. Немцы порядок любят!.. Во всём…

«Оппель» мягко подкатил к хате. Клык услужливо распахнул дверцы автомобиля.

— Хайль Гитлер! — выкрикнул он и слегка наклонился вышедшим из машины унтерштурмфюреру Курту Дитриху и оберштурмбанфюреру Вернеру Хорсту.

Те небрежно кивнули ему в ответ, и Дитрих сказал:

— Митья, ми приехаль погулять. Ошень паршивый настроений. Веди в дом, шнапс давай!

— Слушаюсь, господа офицеры! Милости прошу к нашему шалашу! — угодливо склонился Клык, а сам Васечке отрывисто бросил: — Ну-ка, быстренько сваргань чего-нибудь.

Через некоторое время двое немцев и двое полицаев сидели в хате за столом и напропалую пили крепучий самогон. Немцы пили самогон маленькими дозами, но пьянели быстрее, чем русские. Васечка, которого тоже заставили выпивать, вскоре отчаянно захмелел и то и дело вскакивал, пьяно выкрикивая: «Хайль Гитлер!». Клык явно не одобрял поведения своего помощника и яростно сверлил его единственным глазом, украдкой сильно толкал под столом ногой и всё время усаживал не в меру распетушившегося юнца. Но тому в это время всё было до лампочки.

Ни слова не говоривший по-русски оберштурмбанфюрер презрительно улыбался и покровительственно похлопывал Васечку по спине, а затем он наклонился к Дитриху и что— то начал ему говорить. Тот согласно кивал головой, потом обратился к полицаям.

— Господин Хорст имейт желаний слюшать песня! — сказал он. — Все должни… как это?… петь!

— Петь так петь, — согласился Клык, — нам к этому не привыкать. Ну, помощничек мой славный, чего мы господам офицерам споём?

Васечка икнул, поднял руку, как дирижёр, и промямлил:

— А чего хотите! Я все песни знаю… «Взвейтесь кострами…»? Запросто…

— «Катьюша»! — подсказал Дитрих. — «Катьюша» пойте! — и скомандовал: — Айн! Цвай! Драй!..

Расцветали яблони и груши.Поплыли туманы над рекой.Выходила на берег Катюша,Выходила на берег крутой.

Клык и Васечка, взбодрённые зверски крепким самогоном, орали, как оглашённые. Старались! Но — напрасно: немцам их пение не нравилось, и они брезгливо морщились.

— Найн! Найн! — поднял руку унтерштурмфюрер. — Где музикальность? У вас — как это по-рюсски? — медведь наступиль на ухо…

Дитрих склонился к Хорсту и начал ему что-то доказывать: тот слушал, улыбался слегка и несогласно покачивал головой. И тогда Дитрих взглянул на полицаев.

— В хуторе есть красивый женьщин? — спросил он.

Клык подумал немного и сказал:

— Найдём, господин унтерштурмфюрер, поищем. Есть тут одна бабёнка знойная, Верцей зовут, Хомяковой. Кла-а-асс!..

Васечка вытаращил было глаза на Клыка, но тот негромко процедил сквозь зубы:

— Цыц, падло! Убью!

— Карашо! Карашо! — расплылся в улыбке немец. — Митья, веди меня к женьщин. Бистро, бистро!

— Айн момент, господин офицер! — ответил Клык. — Скажите, а господин оберштурмбанфюрер тоже идёт с нами?

— Найн! — засмеялся Дитрих. — Господин Хорст сказаль, что он имейт такой возраст, когда сделаль женьщин предложений и очень боится услышать от неё положительный ответ. Господин Хорст желайт отдих.

Верца Хомякова была во дворе, когда пьяная процессия остановилась у её избы. Дитрих, увидев её, сразу же восхищённо зацокал языком:

— Хороший русский баба! Гут! Гут!

Верца испугалась не всей этой пьяной процессии, она испугалась Клыка. Скрытым в глубине души шестым чувством она поняла, что одноглазый полицай зашёл к ней неспроста. Она сразу же вспомнила тот день, когда этот человеческий отброс нахально и безбоязненно насиловал её, как она потом с трудом и отвращением долго отмывалась ото всего того, что этот одноглазый циклоп оставил на её теле, на её одежде. И тело и одежду она отмыла, но как вот душу отмыть? Чем? И отмоется ли она когда-нибудь вообще?

— Чего уставилась? — сально ухмыльнулся Митька, пьяно икнув, и от его голоса Верца вздрогнула. — Принимай гостей, приглашай в хату!

Верца стояла, как вкопанная, невидяще смотря мимо «гостей»; она в эти минуты словно закаменела и даже не очнулась тогда, когда Клык, что-то говоря, взял её за руку, а потом, плюнув ей под ноги, сам направился в дверь хаты. Верца очнулась от этой необычной закаменелости лишь тогда, когда её грубо обхватил за талию и небрежно, словно вещь, поволок к сараю эсэсовец. Она очнулась, дико закричала и начала руками из всех сил бить и царапать холёную физиономию фашиста.

Немец что-то злобно забормотал по-своему, не совсем удачно уворачиваясь от рук Хомяковой, но тут же споткнулся о какое-то бревно и, вместе с Верцей, упал на землю. Митька Клык яростно, словно коршун, бросился на помощь Дитриху. И тогда Верца крикнула:

— Стойте! Стойте! Бросьте меня, не держите! Я сама…

Ей поверили: Верца встала и, обречённо бросив «Идите за мной!», медленно пошла к сараю. Клык, облизнувшись, тронулся было за ней, но немец легонько отстранил его.

— Митья, не спеши! — сказал он. — Ви с помощником соблюдайт ошередь!

Васечка стоял у плетня, бессильно опершись на винтовку, и пьяно крутил головой, не соглашаясь с Дитрихом. Он сейчас совсем ничего не хотел. Хотел только одного — спать.

Унтерштумфюрер до дверей сарая не дошёл. Он вдруг словно бы наткнулся на невидимую стену и замер с широко раскрытыми глазами: из сарая с вилами наперевес чёрной пантерой выскочила ошалевшая ото всего свалившегося на неё Верца Хомякова.

— Заколю-ю-у-у! — закричала в безумии она, и четыре металлических рожка, четыре острых стрежня ринулись на сближение с грудью безвольно застывшего на месте Дитриха.

Клык еле успел вскинуть автомат, и очередь откинула Верцу Хомякову от немца, ударила её о стену сарая, сразу же обильно оросив её кровью, а затем бросила на землю.

Дитрих глядел не на купающуюся в крови Верцу, а на вилы, хорошо воткнувшиеся в землю у самых его ног.

— О, майн гот! — только и прошептал он, машинально стирая со лба мгновенно выступивший пот.

Васечка, из крови которого быстро уходил хмель, трясся, как паралитик, у плетня. Клык смерил его презрительным взглядом, подошёл к немцу.

— Господин офицер, — участливо спросил он, — не задело вилами-то?

Дитрих мотнул головой н облегчённо вздохнул:

— Сюмашедьший баба!

— Ну и слава Богу! — сказал Митька. — Обошлось… Ну. что, господин офицер, теперь домой идём?

Унтерштурмфюрер взглянул на Клыка, как-то странно усмехнулся:

— Не поняль? Ти хочешь сказать, что праздник окончиль?… Найн! Веди к другой женьщин! Я не меняйт свой решений…

— К другой? — переспросил Клык и задумался, а потом, посмотрев на трясущегося Васечку, облегчённо хмыкнул: — К другой, так к другой. Идёмте!