Думание мира - Дмитрий Быков

Орфография не то чтобы помогает нам понимать друг друга ― в конце концов, безграмотный текст всегда можно понять, и даже упразднение «и десятеричного» не привело к тому, что миръ как отсутствие войны и мiръ как Вселенная перепутались в русском сознании. Орфография дает нам представление об уровне собеседника, о его (и нашей общей) способности воспринимать тонкие и сложные материи.

У Кубрика в «Космической Одиссее» есть потрясающий эпизод ― постепенное отключение компьютера. Огромная машина теряет рассудок, повторяется, вырождается на глазах ― это отключается один блок памяти за другим. Нечто подобное происходит и с обществом, освобождающимся от условностей, поскольку только условности и имеют смысл. Сначала, как показывает практика, отмирают самые тонкие функции ― правописание «не» с прилагательными и причастиями: например, слово «вовсе» ― в конструкциях типа «вовсе не законченная работа» предполагает раздельное написание, но это правило игнорируется почти всеми. Это совсем не умышленная, вовсе не преднамеренная деградация ― просто так получается… Следующей жертвой оказывается несчастное удвоенное «н» ― оно зависит от приставки и зависимого слова. Все читаные книги и преподанные уроки не помогают. Приходит черед пунктуации ― тут первым сдается двоеточие после обобщающего слова при однородных членах. Все эти однородные члены ― прилагательные, существительные, причастия ― начинают перечисляться без двоеточий и тире, просто через запятую. Наконец, полную деградацию обозначает путаница между «тся» и «ться». Впрочем, о чем я? Полная деградация ― это когда забывают о необходимости проверять безударную гласную и пишут что-нибудь вроде «разгарающийся пожар» ― это я взял из так называемого блога, где очевидец описывает парижские события.

Дело не в том, что наша речь неправильна. Правила устанавливают люди, они же властны их поменять ― грамотность, в конце концов, не закон всемирного тяготения, она не существует объективно. Дело в том, что наша нынешняя речь не предполагает уважения к собеседнику. То есть мы не хотим, чтобы он уважал нас за грамотность. Пусть уважает за что-то другое ― за деньги, например, или за умение поставить этого собеседника на место. Знание орфографии, свободное владение цитатами, связная и богатая речь ― перестали быть критериями, по которым оценивается собеседник. И это самое серьезное последствие общественных перемен последнего двадцатилетия. Дело тут, как вы понимаете, не только в нищенской зарплате учителей словесности ― а в нищенском статусе словесности как таковой, вне зависимости от госсубсидий.

Впрочем, вышесказанное не универсально. Есть люди, для которых грамотность ― по-прежнему нечто вроде пароля, а знание наизусть тысячи стихов ― вполне достаточный аргумент, чтобы влюбиться в этого знатока. Только количество этих людей вернулось к уровню, скажем, XVIII века ― когда интеллигенция только-только начинала формироваться.

Ну и нормально. Не худший был век. Может, он был еще и получше, чем времена поголовного страха и столь же поголовной грамотности.

Расстаться, смеясь

В недавнем интервью киевскому журналисту Геннадий Хазанов сказал, что никакой сатиры сегодня быть не может ― цитирую дословно: «Какая сатира, когда у нас, слава богу, пока еще закрыты не все альтернативные средства массовой информации и существует неоднопартийная система?!» Наверное, это черный юмор. Потому что во времена однопартийной системы и безальтернативных СМИ ситуацию точнее всего описывала реприза из рязановского «Гаража»: «Специалист по советской сатире? Удивительная профессия. Вы занимаетесь тем, чего нет». То есть что-то было, конечно, но это «что-то» бичевало «отдельные недостатки». А настоящие сатирические сочинения вроде «Чонкина» или «Зияющих высот» печатались там, где их мало кто понимал.

Сегодня у нас в смысле сатиры бедненько, но показательная ситуация, при которой Россия, взахлеб смеясь, расстается со своим прошлым. Таким прошлым являются сегодня девяностые годы, всевластие прессы, пиар, парламентаризм и отчасти гламур (который тоже, в сущности, порождение либеральной идеологии и олигархической практики). Почему-то Россия, верная марксистской формуле насчет смешливого расставания, никак не хочет усмехнуться, встречаясь со своим будущим. А ведь это было бы куда храбрее и, главное, полезнее.

Как это у нас нет сатиры?! Вон в сентябре выходит фильм «День выборов», который явно станет хитом, зуб даю. Напомню историю проекта: комический театр «Квартет И», как себя называют авторы и артисты, возник в 1993 году. Его основатели ― четыре выпускника эстрадного факультета ГИТИСа: одесситы Ростислав Хаит и Леонид Барац, екатеринбуржец Александр Демидов и волгоградец Камиль Ларин. Вследствие явного кризиса российской драматургии (в особенности смешной) им пришлось сочинять пьесы самим, и первый же самостоятельно придуманный спектакль «День радио» имел на разных московских сценах шумный успех. На мой вкус, эта пьеса, пародирующая манеры и нравы отечественного эфэма, грешит некоторой натужливостью, и настоящей удачей стал уже «День выборов» (2003). Символично, однако, что режиссер Олег Фомин («КГБ в смокинге») экранизировал эту историю лишь сейчас, а издательство «Livebook» оперативно ее тиснуло.

«День выборов» ― очень хорошая пьеса. Странно, что она появилась только в 2003-м, ― описанные в ней выборные технологии хорошо памятны всем, кто наблюдал или тем более организовывал акцию «Голосуй или проиграешь». Это история о том, как коллектив уже знакомого нам «Как бы радио» раскручивает всеми правдами и неправдами кандидата в губернаторы. В раскрутке участвуют казаки, культовые исполнители блатного шансона, чечеточники, технический гений и сильно пьющий поп. Все персонажи узнаваемы, реплики остроумны, эстрадные номера зажигательны. Любопытно лишь, что главный пафос этой пьесы ― и фильма, сколько можно судить по отзывам прокатчиков, увидевших его на «Кинотавре», ― сводится к полной непригодности демократии для российских условий. Я понимаю, что Барац, Хаит и Сергей Петрейков ― авторы идеи обеих пьес ― имели в виду не это: они просто хотели вышутить такую демократию, вот и все. Но другой ведь у нас не было. Впрочем, раскрутка кандидатов в Штатах ― со всеми этими картинными семейными торжествами, фотографиями в армейской форме и тщательным потрошением белья секретарш ― мало отличается от описанного в смысле эстетическом. В конце концов, рассказ «Как меня выбирали в губернаторы» сочинен американцем Марком Твеном, и актуальность его не померкла. Проблема в том, что рассказ Твена появился, когда американской демократии ничто не угрожало. Более того, она переживала расцвет. Мы же с нею явно прощаемся, ибо практика назначений вместо избраний как раз и должна, по идее, положить конец «грязным предвыборным технологиям». Проблема в том, что чистых предвыборных технологий не бывает. И в этом смысле фильм «День выборов» ― действительно очень своевременное произведение.

В России сегодня можно смеяться практически над всем, что доживает свой век: над свободной прессой, над парламентаризмом, над электоральным безумием с участием попов и попсы… Андрей Кончаловский показал сатирическую комедию «Глянец» ― о нравах светской тусовки и о недалекой неофитке, рвущейся туда. Там действует очень смешной руководитель модельного агентства ― законченный фрик в исполнении Шифрина ― и не менее смешной олигарх в столь же убедительной версии Домогарова. К сожалению, все эти персонажи ― тоже люди вчерашнего дня; нет слов, их пошлость заслуживает торжественной порки, но это, по крайней мере, пошлость живая, не агрессивная и отлично себя сознающая. Олигархи были отвратительны не дурными манерами, а претензиями рулить, но в этом качестве, увы, они никаких сатириков не привлекают, потому что это их качество остается востребованным и по сей день, просто рулевые поменялись.

Вместо сочных и колоритных персонажей, каков герой Домогарова, появились блеклые, стертые, с одинаковыми петербургскими биографиями; изображать их труднее, но они не менее смешны со своей государственнической риторикой и православной озабоченностью. Просто мы их ― таких ― ни в одном сатирическом фильме не увидим, и это понятно: теперь ведь их время, а наша сатира разделывается с днем вчерашним. Таким же вчерашним днем стал и отечественный гламур с его невыносимой вульгарностью ― нет слов, все это мерзко, но все-таки не столь мерзко, как отечественное квасофильство нового разлива, тоже пригламуренное, но куда менее забавное.

Ужасен мир политтехнологов и продажных артистов, одинаково неутомимо чешущих по российской провинции, но мир политтехнологов нового образца ничем не лучше. Он даже страшнее, ибо безличнее. Но почему-то эта публика не вызывает желания над ней посмеяться ― или, точнее, это желание вовремя блокируется внутренним цензором. Ведь Глеб Павловский 1999 года ― всего лишь политтехнолог, а Глеб Олегович 2007 года ― транслятор верховной истины. Он сам над кем хочешь посмеется ― вон Максима Кононенко в программу пригласил, тоже сатирик. Но ведь в Кремле потому так и любят читать истории Кононенко, что вся сатира там давно закончилась. У Павловского теперь иронизируют в основном над Каспаровым и Касьяновым, а это уже «падающего толкни».