Revive or Die - Михаил Юрьевич Левацкий

– Я тебя услышал, – еще глоток, – бери свою девушку и неси в машину, я вызову вам такси.

Нога отошла, и Боря мог ходить хромая. Он сел в машину вместе с Кристиной, а Василий так и остался сидеть в доме за городом, отапливаемом лишь конфоркой газовой плиты, вместе со своим старшим братом и верным товарищем Федей.

Глава 35

После того, как Борис принес Кристину к ней домой, он отправился к себе. Такси вызывать он не хотел. Было принято решение отправиться пешком. Путь предстоял долгий, предоставляющий возможность как следует обдумать все произошедшее и решить, что делать дальше.

Думать Борис не хотел, в нем не было подбадривающих сил. Но он заставил свое сознание вернуться на исходную позицию хотя бы на короткое время. Проходя мимо парка, в котором они беззаботно гуляли вместе с Крис (она попросила, чтобы Боря называл ее именно так), он невольно испытал палящее тепло внутри своей груди. Такое мягкое, обволакивающее желе. Любой другой подумал бы, что заболел, но Боря считал иначе. После всего пройденного мысли о болезнях напрочь отсутствовали в голове.

«Было бы лучше, не будь всех этих страданий вокруг, всех этих воспоминаний о прошлом. Должны ли мы помнить то, что прошло, или лучше забыть все и жить дальше, не оглядываясь назад?»

Этот вопрос сопровождал Бориса на протяжении всего пути. Он хотел поскорее забыть все произошедшее с ним, уволиться из полиции и жить дальше своей собственной жизнью, вместе с Кристиной, не думая о том, что сидит внутри него.

«В конце концов это и не плохая затея использовать мою способность. Если Крис внезапно умрет, я смогу ее воскресить, и мы продолжим жить дальше»

Помимо природы и серых бетонных домиков, Борис засматривался на встречающихся ему людей. Тусклые, под цвет окружавших их зданий, мрачные, словно мертвые внутри. За все путешествие он так и не повстречал ни одного светлого лица. Его это действительно напугало.

«Значит проблема, о которой рассказывал Унго, распространилась еще шире – люди начали ввергать собственные души в какую-то бездонную воронку»

Свернув в доселе неизвестный Борису переулок, он увидел, как подростки избивают парнишку младше своего возраста, обзывая и высмеивая его. На земле подле мальчика лежал широкий портфель, предположительно предназначенный для переноса рисунков и канцелярии для рисования.

– Смотрите что у этого никчемыща в портфеле, – один из задир поднял портфель, достал из него один мастерски написанный пейзаж, – какое же дерьмо, и ты реально рисуещь такую хрень? –Я лучще могу нарисовать, хоть и не хошу в эту вашу худошку.

«Этот шкет для начала должен научиться говорить, а уже потом идти и унижать других»

Шкеты не обратили на проходящего мимо Бориса никакого внимания. Они продолжали издеваться над маленьким мальчиком.

– Вот он твой рисунок, сейчас мы его еше лучще зделаем, – шкет, держащий рисунок у себя в руках, разорвал его на глазах у лежачего, – смотри, я еше лучще зделал.

Вся толпа малолеток начала истерически гоготать. Борис хотел заступиться за парня, но что-то внутренне мешало ему. Пройдя дальше метров на пять, он услышал сзади звон чего-то металлического.

Обернувшись, он ужаснулся: главный шепелявый шкет бил маленького мальчика толстой трубой – проходя мимо них Борис и не заметил наличие подобного оружия. Увидев, что малолетний садист бьет мальчика по голове всей своей задиристой мощью, Боря застыл. Его охватила ярость, сравнимая лишь с гневом Бога при очередном косяке человечества. Он понял, почему не хотел вмешиваться. В его детстве тоже был подобный опыт унижения. Антон унижал его прилюдно на потеху публике, и Боре не оставалось ничего, кроме как терпеть и выдерживать избиения.

Теперь же он не должен кому-либо уступать. Отныне он сам станет угнетателем, но только не слабых мира сего, а сильных задир всего живого на земле.

Не говоря ни слова, он направился к малолетнему ублюдку. Малолетка вновь замахнулся над уже полуживым мальчиком-художником. В момент, когда труба остановилась над головой задиры, готовясь к удару, Борис схватил ее, вырвал из сальных рук мелкого подлеца, и, двумя руками, замахнувшись, словно профессиональный бейсболист, въехал аналогом биты по лицу урода. Малый от неожиданности припал на задницу, ударившись затылком о мокрый асфальт.

Он, со страхом и обосранными штанами, взглянул на своего обидчика.

– Йа маме се ракашу, – рыдая, без зубов, с полным ртом крови, мальчик кричал что есть мочи.

– Глядите-ка, мамочке пожалуется, – Борис, держа в руках трубу, перевел взгляд на шестерок обосрыша, – вы у меня суки тоже получите если я вас еще раз увижу вместе с этим обсосом, пошли нахуй отсюда

Подхалимов и след простыл – на закуску остался малолетний дебилоид. Борис подошел к нему ближе, наблюдая за тем, как кровь и сопли сливаются в один целый комок едкой слизи.

– Еще хочешь!? Мой ты дорогой.

Борис было замахнулся, но шкет резво подорвался с земли, и пулей вылетел из переулка.

Борис наклонился к мальчику, и стал собирать рисунки, промокшие от луж на асфальте. Взяв в руки первый попавшийся, он увидел на нем горный пейзаж. Вода размыла большую часть красок, но Борис отчетливо видел горы. Заметив, что скрюченный мальчик начал открываться, он спросил:

– Это ты сам рисовал? – он показал мальчику рисунок

Мальчик с окровавленным, но все еще красивым носом кивнул.

– Очень красиво, не бросай это дело, – Борис складывал в портфель канцелярию, – а если кто-то посмеет без объяснений назвать твои работы плохими, то отстаивай свое дело в словесной баталии, – портфель был собран, он протянул его в руки мальчику, – если видишь, что словами конфликт не решить, то будь добр врежь обидчику как следует.

Борис улыбнулся мальчику напоследок. Мальчик в свою очередь принял этот дружественный знак, ответив тем же. Он провел мальчика до дома, но с ним не разговаривал. Они оба хотели забыть то, что произошло в переулке. Приведя его домой, Боря отправился обратно к своему дому. Благо малец жил в одном районе с ним.

«А ведь этот паренек мог стать вторым Австрийским художником, если бы я не поддержал его в начинаниях»

Борис уже зашел в дом, где его ждал собственный, небиологический, но родной отец. Николай испек пирог в честь благополучной операции, но так как операция пошла по одному месту, а добру не пропадать, было решено устроить праздник в честь отцовского развода. Так в семье за столом воцарилась идиллия, которую еще предстояло разбавить душещипательными разговорами.

Глава 36

Через неделю, в связи с проваленной операцией и утрате