ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ - ДЖОРДЖО ВАЗАРИ

Итак, покидая Флоренцию, Перино бросил свою работу над Мучениками, о чем он очень жалел, и, конечно, если бы она находилась не в Камальдульской обители, а где-нибудь еще, он ее уже закончил бы. Однако, так как чиновники здравоохранения заняли эту обитель для больных чумой, Перино решил, что лучше спастись самому, чем составлять себе славу во Флоренции, где он показал достаточно, насколько он владеет рисунком. Картон и другие его вещи остались у его друга, золотых дел мастера Джованни ди Горо, который умер от чумы. После его смерти картон попал в руки Пилото, который держал его в течение многих лет у себя в развернутом виде и охотно показывал как ценнейшую вещь всякому понимающему в искусстве человеку. Куда делся картон после смерти Пилото, мне неизвестно.

Перино спасался от чумы несколько месяцев в разных местах, но даром время не тратил и постоянно рисовал, а также изучал все, связанное с искусством. После чумы он возвратился в Рим и занялся небольшими вещами, на которых останавливаться не стоит.

В 1523 году папой был избран Климент VII, и для искусства живописи и скульптуры наступило величайшее облегчение, ибо Адриан VI ценил искусство столь низко, что не только не заказывал каких-либо работ, но поскольку они ему не доставляли никакого удовольствия, а вернее, он их ненавидел, то и никто другой не делал заказов, не тратил на них денег и не поддерживал никого из художников, как об этом, впрочем, уже говорилось. По случаю же восшествия на престол нового папы Перино создал много вещей. Когда же вскоре Джулио Романо и Джован Франческо, по прозванию иль Фатторе, решили возглавить вместо умершего Рафаэля искусство с тем, чтобы по-прежнему давать работу и другим художникам, Перино, написавший по картону Джулио Романо фреску с изображением папского герба над дверью кардинала Чезерино, проявил в этой работе такое мастерство, что те призадумались, не видят ли они в нем соперника, ибо, хотя они именовались учениками Рафаэля и его наследниками, в действительности они далеко не полностью унаследовали от него то искусство и ту грацию, с какими он писал красками свои фигуры. Тогда Джулио и Джован Франческо решили умерить пыл Перино, и вот в 1325 священном юбилейном году они выдали сестру Джован Франческо, Катерину, за Перино с тем, чтобы та ничем не омрачаемая дружба, которая уже давно их связывала, обратилась в родство.

Перино же после этого продолжал делать то, что делал и раньше. Не прошло много времени, как благодаря признанию, которое получила его первая работа в Сан Марчелло, настоятель этой обители и руководители братства Распятия, построившие в ней капеллу для собраний своих членов, решили эту капеллу расписать и поручили эту работу Перино, в надежде получить от него превосходное произведение. Установив леса, Перино приступил к работе и написал посередине бочарного свода историю о том, как Господь Бог, создав Адама, извлекает из его ребра его жену Еву. В этой истории мы видим прекраснейшее и искусно написанное обнаженное тело лежащего и скованного сном Адама, в то время как Ева в живом порыве с молитвенно сложенными руками поднимается, принимая благословение, навстречу своему Создателю, стоящая роскошнейшая фигура которого исполнена сурового величия и облачена в широкие одежды, покрывающие своими складками его обнаженное тело. С одной стороны, справа – два Евангелиста, из которых он совершенно закончил св. Марка, не дописав голову и обнаженную руку св. Иоанна. Между ними он написал двух небольших путтов, которые, в качестве украшения, обнимают светильник и тела которых написаны так, что поистине кажутся совсем живыми, равно как и сами Евангелисты, головы, одеяния и руки которых очень хороши, как хорошо все то, что собственноручно им выполнено в этих фигурах. Однако писать эту работу мешали ему и болезни, и другие неприятности, которые приключаются ежедневно со всяким живым человеком, к тому же, как говорят, у членов этого братства не хватало денег, и работа эта затянулась до 1527 года, года разгрома и разграбления Рима, когда многие художники погибли, а многие их произведения были уничтожены или расхищены.

Попал в эту беду и Перино вместе с женой и дочуркой, которую он, пытаясь спасти, носил на руках с места на место по всему Риму. Но в конце концов самым грубым образом он был схвачен и едва смог откупиться и от всех этих злоключений чуть не повредился в уме. А когда миновали ужасы разгрома, он настолько был подавлен, все еще продолжая бояться, что ему было не до искусства. Тем не менее для каких-то испанских солдат он все же написал что-то гуашью на холсте и еще кое-что, и когда все пришло в порядок, жил едва перебиваясь. Среди многих пострадавших один только Бавьера, хранивший у себя гравюры с Рафаэля, не испытывал больших потерь; поэтому, питая к Перино большую дружбу, он, чтобы поддержать его, поручил ему нарисовать часть тех историй, где превращаются боги ради любовных своих затей. Эти рисунки вырезал на меди Якопо Каральо, отличнейший гравер эстампов, который настолько преуспел в передаче рисунков Перино, что, сохраняя его очертания и его манеру и воспроизводя их с необыкновенной легкостью, добился того, что придал им прелесть и ту грацию, которыми отличался рисунок Перино.

И вот, в то время как Рим лежал в развалинах после разрушений, причиненных ему разгромом, от которого так пострадали его обитатели, и в то время как сам папа пребывал в Орвието, а в городе мало кто оставался и никто уже больше никакими делами не занимался, в Рим попал Никколо Венецианец, редкостный и единственный в своем роде мастер шитья, который состоял на службе у дожа Дориа и который по старой дружбе с Перино и потому, что он всегда покровительствовал и благоволил людям искусства, уговорил Перино вырваться из его бедственного положения и направить свои стопы в Геную; он обещал ему, что он найдет себе работу у этого государя, ценившего и любившего живопись, от которого он получит большие заказы, тем более что его превосходительство не раз говорил ему, что намеревается создать великолепнейше убранные апартаменты. Ему не пришлось долго уговаривать Перино. Подавленный нуждой и мечтая выбраться из Рима во что бы то ни стало, он согласился уехать с Никколо, и, оставив жену и дочь на попечение римских родственников и устроив все свои дела, он отправился в Геную. В этом городе он через Никколо был представлен дожу и был принят его превосходительством так благосклонно, как никогда в жизни. После бесконечных любезностей и приветствий, долгих бесед и обсуждений вышло в конце концов распоряжение приступить к работе. Было решено построить дворец, украшенный лепниной, а также фресковой, масляной и всякой другой живописью, что я, по возможности кратко, и попытаюсь описать, включая отдельные комнаты с их картинами и планировку самого дворца. Перино я покидаю в самом начале этой работы, чтобы не перебивать описания этого произведения в целом, лучшего, что было им создано в живописи.

Итак, я скажу, что при входе во дворец дожа находится мраморная дверь дорического ордера с соответствующими ему пьедесталами, базами, стволами, капителями, архитравом, фризом, карнизом и фронтоном и с чудеснейшими женскими спящими фигурами, держащими герб. Все это сооружение и вся работа были выполнены из тесаного камня мастером Джованни из Фьезоле, фигуры же были в совершенстве изваяны скульптором Сильвио из Фьезоле, мастером смелым и ярким. За дверью вестибюль перекрыт сводом, покрытым лепными историями и гротесками и арочками, в каждой из которых изображены вооруженные фигуры, пешие и конные, и вообще всякие сражения, выполненные с поистине величайшей тщательностью и мастерством. По левую руку расположена лестница, которую невозможно было украсить более красивыми и более богатыми узорами, состоящими из мелких гротесков в античном духе с разными историями и маленькими фигурками, масками, путтами, зверями и другими фантазиями, сделанными с изобретательностью и вкусом, обычными для его работ, которые в этом роде можно с полным правом назвать божественными. Поднявшись по лестнице, попадаешь в великолепнейшую лоджию, в каждом торце которой помещается очень красивая каменная дверь, причем в фронтонах каждой из них написаны по две фигуры, мужских и женских, обращенных в разные стороны и изображенных одна спереди, а другая со спины. Лоджия перекрыта сводами с пятью арками, обработанными великолепной лепниной, чередующейся с живописью в нескольких овалах, в которых изображены разные истории, написанные так хорошо, что лучшего и быть не может. Стены разукрашены сверху донизу, и на них изображено множество фигур сидящих полководцев, частью изображенных с натуры, а частью вымышленных и олицетворяющих всех древних и современных полководцев из рода Дориа; а над ними большими золотыми буквами написано: Magni viri, maximi duces, optima fecere pro pairia. «Великие мужи, величайшие вожди благо творили для отечества». В первой зале, выходящей на лоджию через левую ее дверь, свод покрыт красивейшей лепниной, и на середине между его ребрами написана большая история кораблекрушения, постигшего Энея на море. Там изображены живые и мертвые обнаженные тела в разных положениях, а также немалое число галер и кораблей, невредимых и разбитых морской бурей, не говоря о великолепно задуманных живых фигурах людей, которые ищут спасения, и не говоря о выражении ужаса на их лицах, о борении стихий, об опасности для жизни и о всех страстях морской непогоды.