ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ - ДЖОРДЖО ВАЗАРИ

К тому времени Микеланджело Буонарроти уже открыл стену Страшного суда в папской капелле, и оставалось только расписать цоколь, где должна была висеть шпалера из ковров, сотканных из золотых и шелковых ниток, подобных тем, которыми капелла была уже украшена.

И вот, после того как папа приказал, чтобы они были написаны для тканья во Фландрии, с согласия Микеланджело, Перино начал расписывать холст того же размера с изображением очень живых женщин, путтов и герм, держащих гирлянды, и всяких других весьма причудливых фантазий. Холст этот после смерти Перино остался в незаконченном виде, где-то в помещениях Бельведера, но он был поистине достоин его автора и достоин служить обрамлением столь божественной живописи.

Засим, после того как Антонио да Сангалло закончил строительство большой Царской залы, находящейся во дворце папы перед капеллой Сикста IV, Перино расчленил потолок этой залы на крупные восьмиугольные, крестообразные и овальные кессоны в соответствии с выступами и углублениями на стенах самой залы. Когда это было сделано, вся лепнина потолка была поручена Перино, чтобы он сделал самые богатые и самые красивые украшения, какие только возможны, принимая во внимание все трудности этого искусства. Так, он начал и поместил в восьмиугольники, вместо розетки, четырех рельефных путтов, упирающихся ногами в центр и обнимающих друг друга по кругу, образуя таким образом великолепнейшую розетку. В остальных кессонах размещаются все девизы дома Фарнезе, а в середине свода – папский герб. И поистине можно сказать, что эта лепная работа по красоте, тонкости и трудности превосходит все, что когда-либо было сделано древними и новыми мастерами, и действительно достойна главы христианской церкви. По его же рисунку были изготовлены оконные стекла неким Пасторино из Сиены, опытным мастером этого дела. Под окнами же Перино приказал подготовить стены, чтобы собственноручно написать на них истории в великолепнейших лепных обрамлениях, которые впоследствии были продолжены живописцем Даниелло Риччарелли из Вольтерры, и, если бы смерть не пресекла в нем свойственной ему бодрости духа, это произведение свидетельствовало бы о том, насколько современные художники полны решимости не только сравняться своими произведениями с древними, но, быть может, и далеко их превзойти.

Пока выполнялась лепнина на этом своде и пока Перино обдумывал рисунки для историй, в соборе Св. Петра в Риме рушили старые стены, чтобы заменить их новыми, и каменщики дошли до одной из стен, на которой были Богородица и другие фрески, написанные рукой Джотто. Когда Перино, находившийся в обществе своего ближайшего друга флорентийского доктора Аччайуоли, это увидал, оба они пожалели об этой живописи и не допустили ее уничтожения, но, приказав вырезать вокруг нее стену и обвязать ее железными скобами и брусьями, распорядились поместить ее под органом Св. Петра, в месте, где не было предусмотрено ни алтаря, ни чего-нибудь другого. И прежде чем была разрушена стена вокруг этой Мадонны, Перино скопировал фигуры римского сенатора Орсо делла Ангвиллара, который некогда венчал на Капитолии мессера Франческо Петрарку и который был изображен у ног этой Мадонны. А так как вокруг нее предполагалось сделать лепное и живописное обрамление и в то же время увековечить память Аччайуоли, который некогда был тоже римским сенатором, Перино сделал рисунок этого обрамления и тотчас же приступил к его выполнению, и все было тщательнейшим образом осуществлено с помощью его подмастерьев и его ученика Марчелло Мантуанца.

В этом самом соборе Св. Петра место Св. Даров находилось из-за строительных работ в состоянии уж очень мало его достойном. Поэтому коллегия Св. Даров выбрала из своей среды представителей, которые постановили соорудить на середине старой церкви капеллу по проекту Антонио да Сангалло и построить ее частично из обломков античных мраморных колонн, а частично из других мраморных, бронзовых и лепных украшений и в середине ее для большей красы поставить табернакль работы Донателло. Над ним-то Перино и соорудил великолепнейшую сень со множеством мелкофигурных историй из Ветхого Завета, служивших прообразами Св. Даров. А в середине этой сени он написал историю несколько больших размеров, изображавшую Тайную вечерю Христа с апостолами, а под ней двух пророков по обе стороны тела Христова.

Он также поручил своим подмастерьям убранство капеллы в церкви Сан Джузеппе, что около Рипетты, сам же отделал и закончил эту роспись. Равным образом заказал он капеллу в церкви Сан Бартоломео ин Изола, которую он также собственноручно отделал. В церкви Сан Сальваторе дель Лауро он руководил написанием нескольких историй за главным алтарем и всяких гротесков на своде, а на наружном фасаде – фреской Благовещения, исполненной его учеником Джироламо из Сермонеты.

Таким образом, отчасти потому, что он не мог, а отчасти потому, что он этим тяготился, предпочитая рисование работе над самим произведением, он придерживался того же метода, которого некогда придерживался и Рафаэль из Урбино в конце своей жизни. Насколько это был вредный и предосудительный метод, ясно показывают работы, выполненные Рафаэлем для Киджи, а также и те, что выполнялись другими таким же способом, как это, впрочем, доказывают и те, которые создавались под руководством Перино, не говоря о том, что и все росписи, которые Джулио Романо писал не сам, ничего не прибавили к его славе. Хотя быстрая работа и доставляет удовольствие государям, и быть может, выгодна для ее участников, однако, будь они даже лучшими в мире мастерами, они никогда к чужим вещам не питают той любви, которую каждый из них питает к собственным, да и никогда, как бы хорошо ни были нарисованы картины, нельзя воспроизвести их с той же точностью и с той же достоверностью, как это сделала бы рука их первого создателя, который, видя, как гибнет его произведение, приходит в отчаяние и уже не старается его спасти. Отсюда вывод – тот, кто жаждет славы, должен все делать сам.

И в этом я убедился на собственном опыте, когда, проработав с большим напряжением над картинами для росписи залы Канцелярии во дворце Сан Джордже в Риме, которая должна была быть спешно закончена в стодневный срок, и когда для написания ее в цвете было приставлено ко мне такое количество живописцев, что они совершенно исказили мои контуры и утратили их качество, я твердо решил и ни на шаг не отступал от этого решения, чтобы отныне никто не прикасался к моим работам. Поэтому всякий, кто дорожит своим именем и своими произведениями, пусть создает меньше вещей, но чтобы все были выполнены им своей собственной рукой, если только он намерен в полной мере достигнуть той славы, которую стремится приобрести всякий выдающийся талант.

Итак, я хочу сказать, что Перино из-за стольких возложенных на него обязательств был вынужден вовлекать в свою работу множество людей, больше заботясь о заработке, чем о славе, и считая, что он в своей юности многим пренебрег и ничего не приобрел, к тому же ему было настолько досадно смотреть на успехи своих учеников, что бы они ни делали, что он старался подмять их под себя, только бы они не становились ему поперек дороги.

Когда же в 1546 году знаменитейший венецианский живописец Тициан из Кадора приехал в Рим, чтобы писать портреты, он в первую голову написал портрет папы Павла в бытность его святейшества в Буссето. Однако он не получил никакого вознаграждения ни за этот портрет, ни за некоторые другие написанные им для кардиналов Фарнезе и Санта Фьope, а только почетнейший прием в Бельведере. И сначала при папском дворе, а затем и по всему Риму возник слух, что он приехал якобы для того, чтобы собственноручно написать истории в Царской зале папского дворца, где как раз их должен был написать Перино и где лепные работы уже шли полным ходом. Не удивительно поэтому, что приезд его пришелся Перино не по душе, на что он жаловался многим своим друзьям, причем вовсе не потому, что он боялся, как бы Тициан его не превзошел в работе над фресками, а лишь потому, что рассчитывал обеспечить себе этой работой спокойное и почетное существование до самой смерти и надеялся, что раз ему пришлось на это пойти, он сможет работать, ни с кем не соперничая, уже имея для сравнения тут же рядом достаточно сильного соперника в лице Микеланджело, расписавшего потолок и стену капеллы. Эти подозрения и явились причиной того, что за все время пребывания Тициана в Риме Перино постоянно избегал с ним встречаться и сохранял к нему недоброжелательное отношение вплоть до самого его отъезда.

В бытность свою комендантом Замка Св. Ангела будущий кардинал Тиберио Криспо, как большой любитель наших искусств, решил украсить замок и стал перестраивать в нем лоджии, комнаты и залы для лучшего приема его святейшества при его посещениях. Так было сооружено много комнат и иных украшений по замыслу и рисункам Раффаэлло из Монтелупо, затем, в последнее время, по замыслу Антонио да Сангалло. Под руководством Раффаэлло была отделана лепниной лоджия, и он же выполнил мраморную фигуру ангела высотой в шесть локтей, установленную на вершине самой высокой башни этого замка. Под его же руководством Джироламо Сермонета расписал только что упомянутую лоджию, которая выходит на луга, по окончании которой остальные комнаты были поручены Джулио Романо. Наконец, залы и другие парадные помещения были украшены Перино частью собственноручно, а частью по его картонам.