Литературная Газета 6541 ( № 6 2016) - Литературка Литературная Газета

Казалось, минула вечность, когда мы прибыли на место. В Киев. В следственный изолятор СБУ на Владимирской. А дальше всё было по заведённой процедуре: привели меня в специальную комнату, где осмотрели, изъяли все личные вещи, которые не положены в камере. Ну шнурки там всякие, ремень, колющие и режущие предметы. Я дрожал от холода в одной футболке. Куртку мою хваткие ребятки из «Альфы» оставили себе ещё в микроавтобусе. Ибо в карманах её лежало почти десять тысяч долларов. Вернее, волокли меня в микроавтобус ещё в куртке, накинутой на плечи, но по дороге она слетела, и её подхватил один из эсбэушников. Денежки они, конечно, «позычили» вместе с одеждой.

О куртке я вспомнил лишь тогда, когда очутился в комнате досмотра, где стоял жуткий колотун.

– Где моя куртка? – пробовал спросить я, но ответа не дождался. Так меня и препроводили в холодную камеру в одной футболке.

Как ломают волю

Меня поместили в одиночку. Четыре на два с половиной метра. Было очень холодно, а я был в одной футболке. У меня очень болела межпозвоночная грыжа: заработал её, не очень удачно упражняясь со штангой. В тесной клети камеры были две железные кровати, на сетки которых «позабыли» положить матрасы. Чтобы не замёрзнуть, стащил с кровати одеяло и закутался в него. А потом лёг прямо на сетку. Из-за боли в позвоночнике мне и сидеть-то было трудно.

Сразу же наткнулся на окрик надзирателя: «Лежать не положено, только сидеть можно днём, кровать должна быть заправленной!» Подчиняться я не собирался. Меня вывели в коридор и избили резиновой дубинкой. Но я и дальше не собирался им подчиняться. Всё время кутался в это убогое тюремное одеяло и лежал. Первые шесть дней узилища растянулись в один кошмар. Ведь никакого адвоката ко мне не допускали, к следователю не вызывали. Вообще ничего не объясняли! Оставили в полной изоляции, наедине с холодом и болью, с надзирателями – шкурами и садистами. Я сразу же объявил голодовку. Понятно, что таким образом мне хотели сломать волю, превратить в пугливое, вздрагивающее от любого окрика существо. Но не на того напали!

Спасаясь от боли, лежал. Надзиратели орали: «Встать с койки!»

– Не могу сидеть, у меня грыжа. Хотите – заходите и бейте! – уверенно сказал я в ответ. Они входили в камеру и принимались меня метелить. Потом сажали под стенку. Чтобы, значит, соблюдал строгий режим изолятора. Я опять поднимался и валился на койку, завернувшись в одеяло. Контролёры снова заходили и били меня. И так – несколько раз. А потом им надоело. От меня отстали.

Никогда не забуду этих надзирателей. Прапоров и сержантов-контрактников, наёмников. Быдло с зарплатой в три тысячи ещё тех гривен, выходцев из захолустных местечек Киевской области. Из Броваров или Борис­поля. Бить они любили: дубинками или кулаками, причём по тем местам, где следов не остаётся. По почкам. По пяткам. В живот. Но больше они любили моральные издевательства. Выволочь голого в коридор и минут на сорок поставить у стенки. И рассказывать, что я – полное дерьмо, ватник и колорад, сепаратист. Но однажды я заметил, что когда они так изгаляются, у них самих коленки дрожат.

– Ты на меня давишь, – сказал я тогда вертухаю. – Но у тебя самого поджилки трясутся, и ты сейчас обоссышься. Ты же спинным мозгом осознаёшь, кто – я, а кто – ты…

Конечно, я заработал несколько ударов. Но после такого жёсткого морального давления уже не было.

Всего в тюрьме работали четыре смены, сутки через трое. Из четырёх только одна была нормальной, прочие – просто уроды. В одной был особый отморозок, прицепившийся ко мне особо. Видать, бесил я этого нелюдя. Может, он был «национально свидомым», и был я для него политическим врагом, – не знаю. Выводит на прогулку – обязательно подножку сделает. Упадёшь – обязательно ударит. Чего, мол, падаешь? То в наручники закуёт, руки потом поднимет – заломает, как будто на дыбе. Особенно любил этот козёл ставить подножки в тёмной зоне: есть там такая в коридоре, где ничего не видно.

И других узников кошмарили. Пытался я поднять бунт в тюрьме. Читал раньше о том, как это делается. Начал колотить пустой миской в стальную дверь камеры, орать: «Ребята, давайте бунт устроим! Давайте поставим себя в этой тюрьме!» Так, чтобы нас вывели, построили вдоль стен, чтобы меня вызвал кум (начальник оперативной части), а я бы как зачинщик предъявил требования. Чтобы прекратились издевательства надзирателей. Чтобы мы могли сидеть, ходить, переписываться друг с другом, передавать в другие камеры пищу, книги. Чтобы нас на прогулку вместе выводили. Но меня не поддержали. Все были неопытными, первоходами, меня не поняли. А мне поставили в личном деле красную линию – склонен к побегу. И бить стали чаще.

Надзиратели использовали любой повод, чтобы истязать и издеваться. Грозили мне карцером, но не решились туда бросить. Спасибо товарищам на воле, что подняли бучу в социальных сетях. Они собирали деньги для моего освобождения из тюрьмы под залог в 80 тысяч гривен, сообщали о том, что ко мне не допускают адвоката. И даже сообщили, что я впал в кому.

«…Народный губернатор и глава общественной организации «Народное ополчение Донбасса» Павел Губарев находится в СИЗО СБУ г. Киева в коматозном состоянии. Об этом редактору сайта «Антифашист» сообщил источник из СБУ. «Павла Губарева жестоко избивали после задержания. Как по дороге из Донецка на столицу, так и непосредственно в следственном управлении СБУ. Пять дней назад Павел впал в кому. Именно по этой причине к нему не допускают адвоката – боятся разглашения», – отметил источник.

Также он подчеркнул, что Павла Губарева пытаются вывести из состояния комы усилиями ведомственных врачей. «Врачи – не по профилю, необходимая аппаратура отсутствует. Он нуждается в срочной госпитализации, но в специализированную клинику, в реанимацию его не доставляют по той же причине: боятся огласки. Надеются, что всё обойдётся и донецкий активист выживет. Но боюсь, случится непоправимое – Губарев в прямом смысле слова на грани жизни и смерти», – сообщили из Киева…»

С благодарностью перечитываю эти строки старых сообщений. В кому я не впадал, но такая кампания приструнила моих мучителей. Утка-фейк о моей коме, пущенная, кажется, Оксаной Шкодой, сразу же облегчила моё положение. Мной заинтересовались представители ОБСЕ, ко мне впервые впустили адвоката. Даже передачи стали разрешать. А вот свиданий не дали. Не пустили ко мне брата: он тогда в Киеве таксистом трудился. Потом и он уехал вслед за мной на Донбасс. После шума по поводу моей комы физического насилия со стороны тюремщиков стало меньше. Иногда исподтишка себе позволяли. Больше на моральный террор перешли. И совсем стало легко, когда наши 7 апреля в Донецке взяли областную администрацию и провозгласили ДНР.

Но это будет немного позже.

Донбасс глазами англичанина

Донбасс глазами англичанина

Общество / Человек / Коллеги

Теги: Украина , Россия , Крым , Донбасс

Весь 2014 год я смотрел новости с Украины, вначале Майдан, потом Крым, Одесса, Донбасс. Параллельно с материалами российских репортёров на основных каналах начали появляться свидетельства очевидцев, фиксирующих увиденное на мобильные телефоны, и сюжеты небольших съёмочных групп. Так я впервые увидел кадры, снятые обаятельным английским журналистом Грэмом Филлипсом.

В начале 2015 года я сам оказался в Донбассе. Вокруг тотальное обветшание. Окопы, блиндажи, воронки величиной с машину. Блокпосты на всех подъездах к населённым пунктам, там дежурят местные ополченцы: железный кунг, армейская палатка, обязательно флаг ДНР или Новороссии, флаг со «Спасом». Фронт недалеко, бахает без остановки.

Не понимаю, как смогла маленькая, никогда не воевавшая украинская армия натворить столько бед в такое короткое время, уничтожить столько чужих и своих?! Нет ни одного района Донбасса, где бы не шли бои.

Через пикеты ополченцев я ехал в Донецкую епархию за разрешением заниматься гуманитарной помощью. Епархиальное управление оказалось в двух остановках от места утреннего теракта. Изувеченная техника, кровь, выбитые стёкла, сгоревшие машины, разодранный троллейбус с сидящими в креслах мёртвыми пассажирами, тополя, срезанные, как ножом. Среди этого кошмара я и увидел Грэма. Что бросилось в глаза: каждый проезжающий мимо таксист или проходящий человек здоровались с Грэмом, причём с такой искренней и радостной интонацией, что понимаешь, как для них важны его объективные репортажи, для них он свой.

Недавно я узнал, что Грэм Филлипс пригласил друзей, журналистов и всех желающих на встречу в Музей Новороссии, который находится в центре Санкт-Петербурга. Признаюсь, было опасение увидеть братание бывших ополченцев на манер Дня десантника. Но к огромной своей радости, я присутствовал на очень трогательном мероприятии: там были интеллигентные люди, по разным причинам оказавшиеся в Донбассе и принявшие участие в его защите. Скромно и тихо вспоминали товарищей и делились последними новостями. Грэм передал музею свои реликвии войны и рассказал о будущем фильме, который уже монтируется, куда войдёт его хроника двух лет боёв за Донбасс. Уверен, это будет честный фильм.