Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

Во имя аллаха милостивого и милосердного!

Дай, господь, спокойствия этой стране!

Канцелярия шихаба Закарии бен Рады.

Донесение, посланное с почтовым голубем к Аз-Зейни Баракяту бен Мусе, главному хранителю мер и весов Каира и всего Египта, вали Каира, в Дамьетту

Кто такой шейх Рейхаи аль-Бируни?

Его полное имя шейх Рейхан бен Зейд Мухаммед аль-Асьютый бен аль-Фадыль Ахмад бен Ибрахим. Аль-Бируни — это прозвище, приставшее к шейху со времени изучения им науки логики у слепого шейха, прибывшего в мекканскую мечеть в конце 805 г. хиджры. Он пришел из страны шаха Исмаила — суфия. Однако шейх Аль-Бируни не был шиитом и не принадлежал ни к одной из сект рафидитов, а был убежденным унитом. Он жил в Египте. Не женился до самой смерти, которая последовала в 883 г. хиджры. Похоронен в аль-Карафа-аш-Шаркийи вместе с праведными улемами.

Шейх Рейхан работал мелким писцом в канцелярии верховного кадия, составляя документы на владение собственностью и фетвы[59], исходившие от главного кадия. Дело свое он знал хорошо. Кроме того, эта работа давала ему возможность видеть эмиров и важных мужей султаната вблизи. До этого он наблюдал их только во время торжественных шествий. Когда он их лицезрел, в голове его возникало множество вопросов: смеются ли эти великие мира сего, как прочие люди? Рассказывают ли друг другу анекдоты и разные веселые истории? Подтрунивают ли друг над другом? Называют ли друг друга ласковыми именами? Он много расспрашивал о том, как они едят, как им подается пища. Закроет глаза и представляет себя приближенным какого-нибудь важного эмира или даже собеседником самого султана. Правда, он не знал, о чем будет с ними говорить. Однако достоверно установлено — и это подтверждают свидетельские показания и результаты наблюдений, — что однажды он спрашивал одного из своих друзей: «Неужели человек, подобный эмиру Тамирбагу Атабеку аль-Аскяру, мочится и делает иные дела, как все прочие люди?» Больше того, он сказал как-то своему приятелю: «Интересно знать, как это султан разоблачается в жарищу и со своим огромным животом наваливается на одну из жен? Пот катится с него градом, глаза закрываются и во рту щекочет от желания?» Ответы на подобные вопросы Аль-Бируни считал большим делом. Они, по его-мнению, заслуживали того, чтобы им посвятили толстый том. Он мечтал, что если проникнет в среду великих мира сего и станет их спутником, то сможет узнать, что они думают об этом времени, об их надеждах и желаниях. Ему представлялось, как он сидит рядом с Атабеком аль-Аскяром, покуривая табак после приятного ужина. Атабек склоняется к нему и открывает тайну, которую не знает никто, кроме него.

Или вот эмир Аль-Гукандар аль-Мухаммади рассказывает ему историю, имеющую особое касательство к султану. Потом просит его никому ее не передавать, потому что султан, коли узнает, что об этом говорят, не пощадит головы ни рассказчика, ни слушателя. Невообразима радость и блаженство Рейхана, когда ему говорят что-то неизвестное другим. Вот он идет по улице ас-Салиба, по Лимонному рынку под воротами аль-Футух, вокруг него люди: торговцы, покупатели, головы которых заняты мелкими, ничтожными заботами, а его голова — хранилище тайн! Когда Рейхан сидит в одной из лавок, пьет хульбу с молоком, ему кажется, что он провел всю ночь во дворце важного эмира. Не выспавшись, он был вынужден идти в канцелярию составлять документы на право собственности и фетвы. Он чувствует, как его веки тяжелеют. Он зевает несколько раз, оглядывается по сторонам: окружающие уже заметили, какой он вялый и сонливый. Если его спрашивают о причине, он, не задумываясь, говорит, что провел всю ночь с эмирами, с великими мира сего. Ему верят и пользуются минутами его отдыха, чтобы подойти к нему и попросить замолвить слово перед важными людьми, которых он знает, дабы они поспособствовали решению их дел. А у него доброе сердце, и он не прогоняет нуждающегося от двери своей.

У Рейхана накапливается множество фетв, которые надо составить. Абдель Барр надоедает ему просьбами поторопиться. Рейхан представляет себе, как входит к шейху Абдель Барру, верховному кадию, и останавливается перед ним. Шейха охватывает удивление. Что так изменило его служащего? Его взор холоден, чалма огромна, от него исходит запах благовоний. Шейх Рейхан склоняется в поклоне и просит не торопить его. Он говорит тихим голосом. Нет, он говорит громко. Нет, ни в коем случае! Надо, чтобы голос был тихим и твердым, а речь — красноречивой. Он скажет Абдель Барру, что засиделся с эмирами, что он из особо приближенных к эмиру Бектамиру и Надиму Минтасу, что он доверенное лицо самого эмира Туманбая. А эмир Таригфалия опирается только на его плечо. Абдель Барр испугается. Ему станет страшно за себя самого. Он позволит шейху Рейхану работать медленно, никогда не торопиться, быть самому себе начальником. А то ведь не ровен час прикажет султан снять кадия Абдель Барра и побежит он к шейху Рейхану просить, чтобы тот заступился за него перед султаном и вернул должность.

Случилось так, что примерно в 876 г. хиджры, когда шейху Рейхану было двадцать пять лет, он с одним своим приятелем узнал дорогу к дому Суннийи бинт аль-Хуббейзы. Она предложила ему девочку-крестьяночку, которую подобрала на дороге и обучила самому древнему ремеслу. Установлено, что во время их встречи, когда шейх Рейхан впервые в жизни оказался в постели с женщиной, он сказал, что должность у него очень важная и имеет отношение к эмиру Акибаге. Девушка спросила, кто такой Акибага. «Самый близкий человек к султану», — ответил Рейхан. Девица ударила себя по высокой крепкой груди и закричала: «Все пропало!» Он зажал ей рот, чтобы она не выдала тайну хозяйке дома — не то голова у нее слетит с плеч! Его секретная должность запрещает ему появляться открыто с женщинами или заходить к ним. Любая женщина любого эмира или иного важного лица ему доступна, более того, он уверен, что многие из них действительно желают его. Но он не может ответить на их страсть. Его тайная должность препятствует этому, а еще более, чем должность, — собственная совесть. Произнося эти речи, он несколько раз останавливался, грозил пальцем правой руки, предупреждая ее не выдавать то, что он говорит. Девица была напугана, поверив сказанному, тем более что он дал ей такое вознаграждение, какое она нечасто получала от уединявшихся с ней.

Каждый понедельник и четверг шейх Рейхан отправлялся в Фустат. Однажды он не застал своей девицы и отказался от услуг другой, несмотря на все ухищрения Суннийи бинт аль-Хуббейзы. Когда Рейхан пришел снова, увидел свою девицу принарядившейся в ожидании его. Освободившись от одежд и улегшись рядом с ней, он вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Вот так раз!» Девица испугалась: «Что с тобой?»— «Забыл об очень важном деле, которое мне поручил эмир Минташ!» Он помолчал немного. Одно только упоминание такого имени и легкость, с которой оно произносится, приводят в трепет. «Клянусь аллахом, я оплошал с делом Минташа, — продолжал Рейхан, — а он очень расположен ко мне, представь себе, очень, и оказывает мне покровительство. Я же не проявил внимания к нему, не позаботился о его деле. Но он должен меня простить. Дел у меня не счесть, клянусь аллахом, не счесть!» Он громко выдохнул воздух изо рта и ударил кулаком по колену. Девица не знала, что сказать. В растерянности она придвинулась к нему и прижалась, говоря: «Не горюй, дорогой, не горюй!» Он снова вытянулся рядом с ней и, довольный собой, засмеялся. «Ну а Туманбай-то, нечего сказать, хорош!» Глаза у девицы расширились — он говорил об эмире Ад-Даударе словно о самом близком к нему человеке, произнося его имя без титулов и возвеличений. «Что с ним такое, дорогой?» — «Мы с ним провели целую ночь… Вот это да-а! Странная история, очень странная..» Рейхан замолк на несколько мгновений. «Не знаю, как это произошло. Как?» — продолжал он. Рейхан провел губами по соску ее левой груди — его любимая привычка. «Хозяйка, — проговорила девица, ощутив томление во всем теле, — терпит притеснения от хранителя мер и весов (в то время им был Али бен Аби-ль-Джуд). Он положил увеличить ей налог, и она хотела, чтобы шейх Рейхан поговорил с одним из своих влиятельных друзей». При этих словах Рейхан вскочил нагишом. На лбу у него выступил пот от возмущения. «Сумасшедшая, пропали наши головы! Неужели ты рассказала хозяйке хоть малую толику из того, что я говорил?» Девица задрожала и поклялась своей жизнью, семьей, милосердием отца своего (которого никогда не видела), что она только подумала об этом, ибо не знает никого из великих мира сего, кроме него. Потом она расплакалась у него на груди. В конце концов его вспышка улеглась, волнение прошло, и он сказал: «Я не против, если дело не уронит моего достоинства. Но что я смогу сказать какому-нибудь эмиру, одному из моих друзей? Сказать, что я хочу справедливости по отношению к Суннийи бинт аль-Хуббейзе? А они спросят: «Что тебе за дело до какой-то аль-Хуббейзы?» Ах, когда дело касается моих друзей — великих мира сего, нужно все взвесить…»