Искупление - Дэвид Балдаччи

служил детективом в полицейском управлении Берлингтона. Примерно на шесть лет моложе Декера, но с более высокой должностью и умением нравиться начальству, он в свое время не раз срамился перед профессионализмом своего коллеги. И не трудился скрывать своих чувств в этой связи.

Небольшого росточка, элегантен под стать своей фамилии[15]: костюм-тройка с платком в кармашке, в манжетах сорочки золоченые запонки.

— Что тебя сюда занесло, Нэтти? — нахмурился Декер.

Нэтти осклабился еще шире:

— Да так, просто визит вежливости. Взял, знаешь ли, на себя доследование по делу Хокинса. Слышал, что Мэри слетела из-за какого-то твоего обвинения. Несколько странно, учитывая, что раньше вы были неразлучниками.

— У тебя, как всегда, все с ног на голову. На да ладно, это хоть показывает твою последовательность: каким ты был, таким остался.

Улыбка на губах поблекла.

— Как я уже сказал, визит вежливости. Хочу донести, что в твоих услугах по Мерилу Хокинсу мы больше не нуждаемся.

— Ты это уже согласовал с капитаном Миллером? Его как раз вполне устраивало, что над этим делом работаю я.

— Над Миллером, между прочим, стоит суперинтендант. А у него другое мнение.

— Браво. Неужели сам Питер Чилдресс?

— Он самый. Которого ты, кажется, однажды назвал долбоящером?

— Не кажется и не однажды. Зову периодически. Заслуженно.

— Короче, в ход расследования не вмешивайся. Ты отстранен. И не вижу ничего, что может удерживать тебя в Берлингтоне. Можешь спокойно отсюда двигать.

— Остаются нераскрытыми преступления, за которые был осужден Мерил Хокинс.

— Этим заниматься не тебе, а полиции Берлингтона. Ты, наверное, забыл, что в команду больше не входишь?

— Закон не запрещает мне вникать в обстоятельства дела, если я захочу.

— Есть закон, запрещающий вмешательство в активное полицейское расследование.

— Уж не ты ли будешь выяснять, был ли Хокинс виновен или нет?

— Не твоя забота. Один из моих ребят может подбросить тебя до автовокзала. Через два часа отходит автобус до Питтсбурга. А оттуда можешь успеть на самолет, обратно в твой драгоценный округ Колумбия.

— Спасибо, но я остаюсь.

Нэтти угрожающе придвинулся, почти что грудь к животу; разница в росте на полторы головы смотрелась довольно комично.

— Ты не получишь ни единого пропуска, ни единого допуска. А если встречу тебя на своем пути, то следующая комната, в которой ты поселишься, — это тюремная камера. Говорю это тебе со всей серьезностью. Я ясно выражаюсь?

— С ясностью и выражениями, Блэйк, у тебя проблем не было никогда. Даже когда ты шел против истины на все сто восемьдесят градусов. Что было почти всегда.

— Следи за своим гонором, Декер. А то он, вижу, не помещается даже в такие размеры, как у тебя.

Декер захлопнул дверь прямо перед его носом, после чего вернулся к своему стулу, сел и снова углубился мыслями в дело.

Ясно, что Нэтти будет выискивать любую возможность, чтобы выполнить свою угрозу и упечь своего недруга в тюрьму. Впрочем, плыть против течения Декеру было не привыкать: считай, полжизни этим и занимался. Нэтти был занозой, не более того. Хотя следить за собой надо.

Пикнула смс. От Ланкастер.

«Ты меня в самом деле разозлил, но мне очень жаль, что на дело назначен Нэтти. Не пожелала бы этого и злейшему врагу. А ты не враг. По крайней мере, пока. М.»

Декер опустил трубку в карман и со вздохом откинулся на спинку стула.

Визит в родной город превращался в сущий кошмар.

Глава 22

Облагораживание иногда выходило боком, потому что делало дома не по карману тем, кто жил в них до того, как на их район вдруг появился ажиотажный спрос и все деньги дружно ринулись переселяться в новое люксовое жилье взамен старого, подлежащего сносу.

Декер размышлял над этим, оглядывая квартал, где той ночью по подозрению в четверном убийстве был схвачен Хокинс.

Тогда Берлингтон был чем-то вроде зоны боевых действий. Здесь совершались сделки с наркотиками и банды грызлись друг с другом за территорию и клиентуру. Машины из пригородов выстраивались на улицах словно прихожане к корзинам для пожертвований, только деньги, что вносились, приносили не утешение и помощь людям, а наркоту и нескончаемые страдания. В пустующих домах и офисах устраивались наркопритоны или бандитские «конторы». Будучи простым копом, а затем и детективом, Декер в этой части города, можно сказать, дневал и ночевал. В иные годы убийства здесь случались каждую неделю. Стволов было в избытке, и они без проблем пускались в ход.

Теперь здесь возвышались элитные многоэтажки, успешно работали мелкие предприятия. Был, черт возьми, даже «Старбакс». Там, где когда-то торчал пустой заколоченный склад, раскинулся парк. Район, что и говорить, благополучный, не то что раньше.

Теперь здесь, ничего не меняя, можно было смело снимать туристический видеоролик. А тогда, годы назад, они с Ланкастер приехали сюда после допроса Хокинса в участке. Перед мысленным взором Декера этот район вернулся в свое убогое состояние тринадцатилетней давности. Парк исчез, поисчезали новые дома, улицы снова превратились в захламленные трущобы. По аллеям шатались наркоши, драгдилеры жались по темных проулкам, сватая свой товар. Покупатели объявлялись с наличностью, а уходили с зельем на свой вкус и выбор.

Здесь промышляли и шлюхи всех мастей, будучи естественным приложением к наркотикам. Почти все они тоже были наркоманками и раскидывали сети, чтобы покрывать расходы на свои ежедневные дозы. А роскошный лофт с пентхаусом, перед которым сейчас стоял Декер, вновь превратился в заброшенный швейный цех с разбросанными внутри матрасами, на которых после переговоров о цене проходила случка.

Все то время Мерил Хокинс разгуливал под проливным дождем, а из-за непогоды не получалось найти никого, кто мог бы подтвердить его рассказ. Но если он говорил правду и брел под этим ливнем, то зачем? И почему не раскрыл это Декеру и Ланкастер в ходе допроса? Любые его слова на этот счет могли бы помочь делу. Молчание лишь усугубляло вред. Он мог назвать человека, с которым встречался; все это можно было отследить, и тогда Хокинс вышел бы свободным человеком.

Декер воссоздал кое-что в памяти; события буквально вчерашней давности:

«В ту ночь она была на капельнице. Я помню, что видел это».

«Да, но в половине случаев в том шкалике не было обезболивающего. Они не могли себе этого позволить. Гребаные страховщики. Извините, для меня это все еще больная тема».

«Значит, у вашей матери была страховка?»

«Пока отца не пнули с работы. После этого страховку они себе позволить не могли. Рак в ней значился как состояние здоровья, существовавшее