Перестройка - Александр Ванярх

Город Ивану понравился. Выйдя на привокзальную площадь, он вначале не удивился грязи, валявшимся повсюду клочкам бумаги, пачкам из-под сигарет, всяким стаканчикам, а наоборот, даже обрадовался. «Россия — есть Россия», — подумал он и спросил, как проехать по нужному адресу. Сел на второй троллейбус и... город ему понравился. Чистые современные улицы, широкие проспекты, даже зимой относительная чистота.

Старушка, которая согласилась меняться, была верующей. По поводу и без повода вспоминала Господа Бога, пыталась рассказать Исаеву, что ждет его в жизни. «Бедная женщина, ты даже не представляешь, что тебя ждет», — подумал Иван, а вслух сказал:

— Вы только не верьте тому, что говорят теперь по радио и телевидению.

В Молдавии: притесняют русских, много случаев убийств, трупы по улицам валяются.

— Ну да, прям-таки «валяются». Да мне, собственно, все равно, где умирать. А дочке ваша квартира понравилась, буду переезжать. Только вы мне помогите сделать документы, вещи отправить.

Иван трое суток оформлял документы, это еще при помощи нескольких десятков бутылок «Букета Молдавии».

Наконец, все было готово и Исаев с большим трудом взял билет на Одессу, на самолет. Старушка отказалась лететь, решила ехать поездом. Контейнер отправили вместе. «Ну, теперь отхода назад нет! — подумал Иван. — Воронеж так Воронеж!» И в тот же день вернулся домой.

А дома все сделала Оксана. Пользуясь своими связями, а иногда и немалыми деньгами, она уже отправила в Воронеж два контейнера, упаковала вещи, сделала все документы и ждала Ивана. Ордера могла получить только лично старушка.

— Может, ее где-нибудь перехватить, чтобы не ехала через эти блок-посты, — говорила Оксана вечером, сидя в почти пустой квартире. Дети были у Силиных.

— Как насчет Андрея и Оксаны?

— Документы на усыновление в ЗАГСе, нужна твоя подпись.

— А как же с фамилией?

— Пока никак, пока усыновление, а вот когда им будет по шестнадцать, они сами решат.

— Согласен, логично, как с деньгами?

— Почти все червонцы ушли, деньги на переезд и на первый случай есть, а дальше как будет — не знаю. Осталось монет десять — не больше.

— Как будет дальше, посмотрим, — главное вырваться отсюда. Надо было все отдать.

Зазвонил телефон.

«Слушайте, мама сидит в Кишиневе, надо встретить. Сможете?» — «Да. сможем, только заедем за вами.» — «Я не поеду, поедет Леу, понимаете почему?» — «Понимаем. Сейчас же и выезжаем!»

Решили, что поедет Оксана, а Иван будет их ждать на нашем блок-посту.

В Фарлодонах взяли прапорщика, он сам сел за руль «тойоты» и они понеслись в сторону Кишинева. На верху, за Бендерами, Иван с дочкой старушки вышли, а Леу с Оксаной поехали дальше.

Больше часа Исаев не находил себе места, ходил и ходил вокруг помещения блок-поста. Шел снег с дождем, слякотно и холодно, но Иван так ни разу и не зашел в помещение, где весело разговаривала, часто и громко хохоча колокольчиком, дочь старушки. Уже был март, а погода — февральская.

Наконец, на нейтральной полосе засерела «тойота».

На следующий день усилиями обеих заинтересованных сторон бабка поставила везде свои подписи и двум семьям выдали ордера: Леу — Бендерский, Исаевым — Воронежский.

В этот же день, с помощью все того же капитана Чеботаря сняли с учета «тойоту» и дорога в Россию была документально открыта. Только документально.

А в Молдове уже творился беспредел. Через Днестр практически невозможно было проехать. Два шлагбаума с обеих сторон, наглый, издевательский досмотр, почти всех возвращали на первом же посту.

— Как же проехать? Может, я сяду за руль, а вы с детьми поедете в автобусе, как обычно?

— А что, дети приедут сюда?

— Да, их вечером привезут Силины.

— Ну, ты даешь! Зачем же детей сюда?!

— Откуда я знаю, как будем ехать, может, через Гура-Букулуй!

— А это, между прочим, мысль! Но там тоже два поста, только если ночью и внаглую.

— Будут стрелять, ты понимаешь, чем это грозит?!

— А что делать? Ладно, я пошел в часть, может, что придумаем.

— Ваня, только хорошо думай, я не хочу, чтобы стреляли.

Иван ушел, а через два часа Нина привезла детей.

— Вот забирай, все целы, здоровы! А что творится, что творится! Мой говорит: надо было вам вертолетом лететь, сейчас можно заплатить и все.

— А машина?

— Да туда грузовик входит.

— Что теперь говорить, уже все решено: завтра выезжаем.

— Помоги вам Бог! Погода только не мартовская, слякоть, дождь!

— Погода вечно такой не будет, было бы здоровье у всех в порядке.

— Так, вроде, у вас и так все в норме, вот и Егорка оклемался. Иногда так затараторит, что и не поймешь.

— С речью у него, вроде бы, все налаживается, а вот иногда он такое говорит, что жутко становится, и началось это после его похищения. Вначале Ваня заметил, а потом и я.

— Да что же вы заметили? Я вроде бы — ничего. Бегает, как все.

— Вначале он Ивану сны рассказывал. Будто бывал он у избушки, где жил его дед Егор в тайге.

— Ну и что? Так Иван ему эту сказку почти каждый день рассказывал.

— И я вначале так сказала. А Ваня говорит, что он такого ему не рассказывал. Егорка ему описал мостик через маленькую речушку, будто шел по нему и нога в дыру попала, он никак не мог ее вытащить, а из речки чудище. Он даже закричал во сне и проснулся. Иван говорит, что забыл этот мостик, строил давно, но первый, же паводок разрушил его. А отверстие специально оставлял, чтобы сидя на этом мостике, рыбу ловить удочкой было удобно.

— Тогда откуда же Егорка об этом знает?

— Вот и мы думаем: откуда? Но это еще не все. Он рассказывал, что ему снилось Волчье Логово, так подробно описал, что Иван тогда испугался сильно. Говорит, что так мог рассказать только тот, кто побывал там.

— Да ну, мистика какая-то!

— Вот-вот, я Ивану и сказки запретила рассказывать, а ему все равно все снится и снится.

— А ты крестила его?

— Как, в церкви?

— А где же ты думала? Мы своих обоих крестили. Давай сейчас сходим.

— Ну да, а как Андрею, Оксане объясним?

— Да ничего не надо объяснять. Пусть Андрейка с Оксаной посидят дома, а мы сходим. Церковь-то рядом.

— Егор-то большой, надо и ему что-то сказать.

— А чего говорить, так и скажем. Егорка, поди сюда!

На кухню, где вели этот необычный разговор, зашел Егор.

— Егорка, мы сейчас с тобой сходим в церковь, покрестить тебя надо.

— А я и сам могу, вот, — и Егор перекрестился.

— Да не так, там батюшка водой нас окропит.

Но в церковь захотели идти все.

— И нам хочется! Там картины красивые, — заныл Андрейка, — я один раз только и был в церкви!

Только маленькая Оксана молчала. Быстро одели детей и пошли. Оксане с Ниной повезло. Рослый красивый священник как раз подобрал «команду».

— Что, всех хотите? — спросил он.

— А чего, давайте всех, — ответила Нина, подошла к сидевшей тут же женщине и записала всех троих детей.

Егорка сначала восхищенно смотрел по сторонам, а потом, успокоившись, встал в круг таких же, как он, посвящавшихся в веру Христову. Пахло свечами, красиво трехголосо пел небольшой церковный хор.

Глава сорок третья

Подошли. Возле избы четко просматривались следы, но совсем не лося и не медведя.

— Да это же следы двух ног, посмотрите, так мог идти только человек! — сказал Яков, обойдя всю избушку вокруг.

— Какой же человек может тут быть?

— Снежный, снежный! Это снежный человек, живет теперь в избушке! Я читал, что они есть даже у нас в Сибири! — закричал Ваня.

— Ну да, прямо как в сказке! В пятидесятиградусный мороз и без одежды! — возразила Людмила.

— Ладно, пойдемте в избу, — грустно вздохнув, сказал Виктор, — что кто-то сюда заходил — факт. Дверь снегом не занесена, и бурьян вытоптан, значит, кто-то тут живет.

— Как же тут человек мог прожить столько лет? — опять заговорила Людмила, — день за днем, неделя за неделей, год за годом — это же целую книгу можно написать! И какое мужество надо иметь!

— Егор писал что-то наподобие дневника, но потом, когда однажды, лет десять спустя, впервые и очень сильно заболел, тетради завернул в брезент и спрятал, да так, что сам потом не смог найти, где-то они и теперь тут лежат.

— Теперь этим записям цены бы не было!

— Может, и так, только тогда Егор не очень расстроился. «Да там ничего интересного и не было», — только и сказал. Ну что, зайдем?

Мало кто себе представляет, что может статься с человеческим жилищем через тридцать лет! Но стекла были целыми, скованные морозным инеем они все же, хотя и тускло, но освещали комнаты. Печь, баня, парилка были целы, даже дрова, когда-то нарубленные Иваном, черными палками лежали в штабеле.

— Смотри, даже дрова есть! Может, затопим?