История средневековой философии - Альберт Штёкль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6. В обосновании троичности доводами разума Абеляр довольствуется приведением нескольких сравнений или аналогий; последние, однако, таковы, что опять-таки указывают на модалистическое и субординационистическое понимание божественной Троицы. Важнейшее из них есть сравнение с печатью.
Печать составляет единство, однако, в ней нужно различать три момента: металл, из которого она сделана, форму, благодаря которой металл есть печать, и, наконец, целое, как печатающее, т. е. оттискивающее свою форму в воске (aes ipsum, sigillabile et sigillans). Так надо понимать и божественную троичность. Печать – из металла, но не просто металл, а некоторый определенный (формой) металл. Точно так же Сын от Отца, и, однако, Он не есть, подобно Отцу, просто всемогущество, но только некоторое определенное могущество, именно сила, отличающая истинное от ложного и мыслимая в понятии мудрости. Далее, как печать, благодаря единству материи и формы, дает отпечаток и оттискивает свое изображение на воске, так от Отца и Сына исходит Дух Святой, эта божественная благость, обновляющая в нас разрушенный образ Бога и уподобляющая нас образу Сына Божия, т. е. Христу, (Intr. ad theolog. 1.2, с. 14, р. 1087).
7. От доказательства троичности Абеляр переходит затем к более обстоятельному выяснению значения трех божественных свойств: всемогущества, премудрости и благости, с которыми он отождествил три лица Божества и которые он рассматривает затем в качестве божественных атрибутов. Следует заметить, что в этом трактате Абеляр, с одной стороны, принимает необходимость творения, а с другой – в отношении сотворенного мира держится оптимизма. Это выражается в следующей форме: Бог не может не делать того, что Он делает, а также не может сделать больше и лучше, чем Он действительно делает. Вот основания для такого взгляда:
а) Бог может делать только добро. Если бы, имея возможность творить добро, Он не делал его, то проявил бы Себя в некотором роде завистливым или несправедливым, в особенности потому, что творить добро для Него не составляет никакого труда. Далее, без сомнения, для всего, что Он делает или чего не делает, Он имеет справедливую причину, так что делает Он только то, или не делает только того, что должно случиться или чего не должно быть, и что Ему приличествует. Следовательно, все, что Он делает, Он делает с необходимостью, ибо если справедливо, чтобы нечто совершилось, то будет несправедливо, если оно не совершится. Но именно поэтому все, совершаемое Богом, есть наилучшее. Ведь если бы не совершаемое Им было так же хорошо, как и совершаемое, тогда не было бы никакого основания делать то и не делать этого, но без основания Бог не может действовать;
b) можно, конечно, возразить, что подобная точка зрения, с одной стороны, устраняет временность и случайность творения, а с другой – божественную свободу. Однако это возражение неосновательно. Во-первых, хотя воля Бога, направляемая к созиданию творений, вечна и необходима, но эти творения, по своей природе и взятые сами по себе, могут быть и не быть. Сами по себе они все-таки остаются всегда случайными. Во-вторых, в общем свобода воли состоит не в выборе того или другого, а в отсутствии принуждения делать что-либо против воли. Свобода есть только свобода от принуждения. И она должна быть приписана Богу даже при предположении, что Он необходимо творит мир, ибо творит Он его по своей воле, а не по принуждению. (Intr. ad Theol. 1. 3, 5, р. 1112 sqq. Theol. christ., p. 1323 sqq.).
3. Его этическое учение
1. В своем этическом учении Абеляр исходит из принципа, что христианское учение о нравственности есть лишь преобразование естественной морали. Христианский закон не содержит в себе ничего, кроме естественного нравственного закона, который знали и которому следовали уже древние философы. Вот почему Абеляр не перестает расточать величайшие похвалы нравственному совершенству и добродетелям древних мыслителей. Не только учение древних философов, говорит он, но и их нравственная жизнь всецело выражают евангельское и апостольское совершенство. Как их нравственные идеи во многих отношениях стоят выше закона Моисея, так и нравственная жизнь их была совершенно христианской. И только благодаря своей нравственной чистоте они достигли того высокого познания, которое нас так удивляет в них.
2. Абеляр различает vitium, peccatum и actio mala. Vitium есть склонность воли ко злу; она еще не составляет греха, но является только слабостью, нравственным несовершенством. Собственно peccatum заключается в согласии воли на злую склонность или желание, потому что оно содержит в себе оскорбление и презрение Бога. Actio mala, т. е. выполнение злой воли, не увеличивает греха. Правда, actio mala сопровождается похотью; но эта похоть сама по себе не греховна и поэтому не может увеличивать тяжести греха (Ethic., с. 2. 3).
3. Далее, все поступки сами по себе совершенно безразличны со стороны своего нравственного характера. Их нравственный характер зависит единственно от субъективного намерения действующего. Хорошо оно – хорош и поступок, дурно оно – дурен и поступок. Итак, один и тот же поступок в одном случае может быть хорош, в другом – дурен, смотря по намерению, связанному с ним. От этого зависит и то, что совершаемое в неведении и неверии не есть грех. Ибо где нет греха против совести, там может идти речь только о грехе в несобственном смысле. Но совершающееся в неведении и неверии не стоит в противоречии с совестью (ib., с. 3. 7).
4. Зло, взятое в общем, необходимо в мире, потому что Бог не может ему воспрепятствовать. Раз зло существует в мире, а Бог не может создать другого и лучшего мира, чем мир настоящий, то отсюда следует, что Бог необходимо должен допустить и зло. Надо заметить, однако, что только тяжкие грехи являются грехами в собственном смысле, а так называемые грехи простительные могут быть названы грехами лишь в несобственном смысле. Поэтому хотя Бог запрещает все грехи, но все-таки нельзя сказать, что иго Его тяжело, так как настоящих грехов, т. е. тяжких, мы, несомненно, можем избегать, в течение всей нашей жизни, хотя с трудом и усилием (ib., с. 15).
VII. Последующие философские писатели
1. Абеляр Батский, Бернард Шартрский, Вильгельм Конхезий и Вальтер из Мортани
Подобно Абеляру, который очень высоко ставил платоновскую философию, поскольку она была ему известна, и многие другие в его время тяготели преимущественно к платонизму,
