Опция номер (СИ) - "FlatWhite"

Вопрос бьёт Хаято под дых. Хаотичные растревоженные мысли замирают, и картинка на фоне Ямамото тускнеет, мир стремительно сужается к единственному живому, яркому пятну — бликам в радужке его карих глаз. Такеши настолько близко, что Хаято слышит, как он дышит.

Их разделяют считанные сантиметры и логичный вопрос. И оттого непростой.

Да, он так думал. Тренировки и Хибари — это отдельная тема. Хаято понимает, почему Кёя нарывается. Он делает это редко и предупреждает заранее — на то она и тренировка. Такеши же просто валенок, который липнет каждый день и ни о чём заблаговременно не сообщает. И пусть Хаято почти привык ко всем их выходкам, но он пока не сошёл с ума и пытается вспоминать, когда они искусственно кидают себе вызов, а когда сталкиваются с реальной жизнью.

— Ты, блин, хочешь это проверить? — Он с вызовом задирает подбородок.

— Нет, я хочу, чтобы было как раньше, когда мне не надо было думать о двух причинах: ты отталкиваешь меня, потому что я альфа, или сам по себе хочешь держаться подальше, потому что между нами что-то не ок.

Понизив голос, Такеши наклоняется к его уху ближе, чтобы слова не долетали до любопытных прохожих:

— Когда-то меня волновало только последнее. Теперь я в курсе — ты стал достаточно сильным, и этот вопрос может опять стать единственным.

— Ямамото, как раньше не будет.

— Пусть не совсем как раньше. Но не ври, что вот прямо сейчас тебе хреново и я виноват. — Такеши говорил это и всё так же держал Хаято за плечи.

В этот раз он не давил феромонами, как когда пытался настоять на своём и накормить Хаято, но ощущение схожее — Хаято просто потрясало и обезоруживало то, что альфа был абсолютно уверен в правильности своих слов и поступков.

Ни хера ему не хреново. Его парализовывало от места, где их тела соприкасались, и до самого копчика. Ему обманчиво привычно и успокоительно правильно — настолько, что он забывает, где и с кем разговаривает даже сейчас, спустя минуту, как сам себя за это отругал. Его внутренний радар сбоит и то вырубается, то опять заходится в панике и тарахтит бешеным сердцем. Больной сломанный механизм.

Хаято делает вдох и пытается вспомнить всё, что читал в книгах Шамала про физиологию.

— Врёшь себе тут только ты, придурок.

— Почему это?

— Тебе хочется меня трогать, потому что ты альфа, а я не могу ещё сильнее приглушить свой запах. Он всё равно сильнее, чем у остальных омег, чем бы я ни мылся и какие бы маскирующие крема ни втирал в кожу — утром, вечером, каждый раз руки, если помыл их с мылом, лицо, если случайно протёр его от пота не своей салфеткой. Все салфетки, которые лежат в моей сумке, пропитаны настоями. Мы их месяцами подбирали, пока не нашли, на какие нет раздражения от непрерывного использования. — Ещё немного — и его понесёт. Он начинает тараторить, спешит, будто Такеши заткнёт ему рот, и Хаято не успеет выговориться. — Поэтому уже не важно, что волновало тебя раньше и почему ты так делал когда-то. Этого уже в тебе нет. Или оно не главное.

— Я на подавителях, — хмурится Такеши. — У спортсменов доза выше, поэтому не приплетай это.

Хаято это выбешивает. Какая нахер разница, что пьёт Ямамото, если Хаято с закрытыми глазами скажет, в скольких метрах он стоит, шёл шагом или бежал до места встречи, жарко ему или холодно, потому что каждая капля пота делает его присутствие ощутимее? Поэтому Хаято никогда не ждёт его возле раздевалок — только на крыше, в классе, у ворот школы, подальше. Когда Такеши заходит в гости к Тсуне, первая мысль Хаято почти всегда одна: Ямамото нужно раздеть быстрее. Лишь для того, чтобы тому не стало жарко и он не вспотел.

— И что? Ты даже принцип их работы не знаешь. Ты хоть одну книгу о них прочёл? Или максимум рекламу по телеку послушал?

Давно никто не рассказывает, что альф и омег притягивает друг к другу не только запах. Не запах заставляет глаза щипать, будто от крупинок песка, когда они созваниваются по скайпу и вглядываются друг другу в зрачки. Не запах заставляет его прокручивать пальцами серёжки, одну за другой, пока они разговаривают по телефону. Тембр голоса, какие-то особые низкие частоты, выученные и впечатанные в память жесты и характерные движения. Каждый штрих — как новая нейронная связь в мозгу, новая надёжная и короткая дорожка для электрического сигнала. Он улавливает это всё мгновенно, быстрее, чем успевает осознавать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Любое действие обманывает своей понятностью и естественностью, как родная и привычная вещь в гнезде, которая заставляет омег в них залезать и ощущать защищённость. Выученное поведение, инстинктивное приручение.

Это неизбежно. Но можно подбирать ситуации так, чтобы не привыкать к неправильным моделям поведения.

— Если ты такой умный, тогда давай ты расскажешь, чего я хочу и почему. Ты же лучше знаешь, да? — спрашивает Такеши. Хаято вырывается из-под тяжёлой руки, и Такеши легко отпускает его. — Я не шучу. Я тебя слушаю.

— Сегодня у меня нет настроения заниматься с тобой биологией. — Для Хаято в этом нет смысла. Зачем тратить время на выяснения отношений с Ямамото, если это всё равно чужая версия? Не его мир — не его проблема.

— Но ты уже начал, и мне, наоборот, как раз сейчас интересно, — настаивает Такеши. Он что-то упускает в этой логике, и всё осложнено тем, что пазл получается собрать либо когда он сам Гокудере нужен, либо когда Такеши подслушивает чужие разговоры. Есть ещё третий вариант — неделями дожимать Хаято до необходимых откровений.

Хаято не ведётся, поэтому он меняет предложение:

— Не будь эгоистом, дело ведь не только в тебе. Давай поговорим и о Хром, и о Мукуро. А то их я по глупости тоже буду мучать объятиями при встрече.

— Я же сказал тебе, почему мы не в равных условиях… — Хаято осекается. У хранителей тумана неравные условия даже с обычными омегами. — Их можешь вообще ни с кем не сравнивать, — нехотя произносит он.

— Чего так?

— Хром просто убирает иллюзорную матку, если та ей начинает мешать. Очень удобно.

Такеши потрясённо моргает и медленно заливается краской.

— А Мукуро может бросить тело за кучей замков и на всё время течки переместить сознание в здоровую оболочку. Его вообще не колышет, что там с его собственным телом, пока за ним приглядывают Кен и Чикуса.

— Откуда ты знаешь?

— Спросил у Хром.

Такта и скромности Хаято всегда немного не хватало. Да и Наги понимала: он спрашивает не из праздного любопытства или желания слить стратегически важную информацию Хибари.

— Надеюсь, ты не станешь это упоминать при посторонних.

— Я никому не скажу.

Между ними повисает пауза, и Хаято неловко оттого, что он рассказал о Хром. Такеши не трепло, но сам Хаято не хотел, чтобы кто-то обсуждал его собственные омежьи дела. Хотя за глаза наверняка обсуждают все кому не лень. Не за глаза тоже много вопросов, как сейчас, но так пока делают только самые близкие. Он косится на Такеши.

Тот идёт рядом и смотрит себе под ноги, напряжённо обдумывая услышанное.

— Хаято, когда ты сказал, что во мне больше нет прежних чувств и мыслей о тебе или они уже не настолько важны… Значит, у тебя самого сейчас так по отношению ко всем нам? Ты смотришь на нас совсем-совсем иначе?

Хаято неопределённо поводит плечами. Ощущение, будто его шаг за шагом загоняют в угол, и при этом он сам виноват: только за сегодня несколько раз упрекнул Такеши за то, что тот не разбирается ни в отличии одежды для гендеров, ни в действии подавителей. Теперь, когда сам дал толчок, отмахнуться от такого вопроса не выходит.

От него действительно ждут ответа.

— Я помню, кто вы. Мозгами. Но на уровне инстинктов вы не они.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ему не хочется приводить пример с самим Ямамото или Хибари, и он отчаянно подыскивает другую аналогию:

— Это как… с Бьянки. Каждый раз, когда её вижу, в голове, как в компьютерной игре, над ней повисает огромный лейбл «Сестра». Но, несмотря на это, тело инстинктивно сводит судорогой боли, ведь я много раз чуть не погибал от её руки. На бессознательном уровне она враг. Тот, кто был опасен, старше, сильнее. Ей было позволено всё. — Хаято убирает рукой чёлку и усилием воли пытается заставить голос звучать твёрже. — Только этот лейбл меняет отношение. У меня никогда и в мыслях не было мстить ей, убить или отказаться называть семьёй. Головой я знаю, кто она для меня, — сестра.