Семь цветов страсти - Елена Арсеньева

Эжен накрыл ее руки ладонями.

— Есть масса вещей, которых не следует знать друг о друге даже очень близким людям. Я уверен, что сделал лучшее в своей жизни приобретение. К тому же я не такой простак, дорогая. Согласись, в данном случае победу могла принести только стратегия молниеносной атаки. Времени на раздумья у меня просто не было. А вот хозяйка виллы «Ласточка» даже не догадывается, сколько в ее доме комнат и какой великолепный сад!

— Ты хочешь похвастаться, мой господин? Отложим экскурсию на завтра. Мне кажется, молодоженам лучше пораньше запереться в спальне.

В глазах Эжена сверкнула радость — Дикси сказала именно то, что ему хотелось услышать.

…Почти полгода Дикси не узнавала себя. Она оказалась отменной хозяйкой и ничуть не жалела, что стала мадам Скофилд. Это имя больше подходило сдержанной, элегантной женщине, ведущей добропорядочный и чрезвычайно благополучный образ жизни. Вечера супруги предпочитали проводить дома, лишь изредка совершая выезды на концерты и в оперу.

— Ты стала похожа на Патрицию. У тебя была великолепная мать, — сказал как-то Эжен.

— Это комплимент. Мама поражала меня своей терпимостью. А я капризуля. — Дикси отключила звук телевизора.

— Что ты хочешь сказать, Дикси? Тебя что-то не устраивает в нашей жизни? — Эжен отвернулся от экрана, на котором бесновался обеззвученный Майкл Джексон.

— Нет, дорогой, все отлично. Просто… просто мне иногда не хватает прежней атмосферы, привычного круга общения.

— Твой круг неподходящее общество для уважающей себя женщины. Неудивительно, что ты предпочла иные знакомства. А что касается карьеры, ты просто стала более разборчивой, детка. Ведь моей жене нет необходимости зарабатывать себе на жизнь пустяковыми рольками. — Он поставил звук на минимум, заметив, что в программе «Новостей» показывают арабских террористов, взорвавших кафе на Монмартре.

— Да, мне не всегда приходилось быть разборчивой. Очень скверно, когда девочка из состоятельной семьи в двадцать лет оказывается беспризорной и почти без средств. Ведь я не получила наследства, Эжен.

— Ты, кажется, упрекаешь меня за владение имуществом погибшей жены? Так было условлено в нашем брачном контракте. Но я бы чувствовал себя очень неловко, если бы не оказал бывшему тестю ряда значительных услуг. Вполне законных, разумеется.

Дикси насмешливо фыркнула.

— Не убеждай меня, что у людей, ворочающих деньгами, чистые руки. Все-таки меня чему-то научили в университете. Закон гласит: нет ни одного состояния, в основе которого не лежал хотя бы один грязный доллар. И нет ни одной крупной денежной операции, которая обошлась бы без жертв. Конечно, не таких, как у этих бандитов. — Дикси кивнула на экран телевизора — санитары убирали с окровавленного асфальта тела пострадавших.

— Погоди, ты что-то знаешь? — насторожился Эжен. — Что тебе известно о делах отца?

— Делах отца? — Дикси не могла сообразить, куда клонит Скофилд. — Он был фанатиком своей работы, а в остальном, думаю, не лучше других. Принципиальный и чистоплотный чиновник, играющий миллионами, как шахматными фигурками. Мне кажется, сражения в сфере бизнеса были для отца абстракцией.

Эжен надул щеки, раздумывая.

— Уфф! — Он с шумом выдохнул воздух. — Выходит, ты очень плохо знала своего отца, девочка.

После недолгих препирательств и заверений Дикси о том, что Эрик далеко не являлся для нее примером человеческих добродетелей, Скофилд рассказал все.

Эрик Девизо не был усердным и осмотрительным чиновником. Неудержимое тщеславие толкало его на безрассудства — еще бы, ведь директор «Конто» считал себя потомком Цезарей! Он непременно должен был осуществить в банковской сфере нечто грандиозное, cоздав свою невиданную по масштабам финансовую империю. Он продумал и подготовил все очень тщательно: в итоге стремительной пятидневной операции в сейфах банка «Конто» должны были сосредоточиться капиталы разорившихся конкурентов. Только в фундаменте теории Эрика был заложен один ненадежный камень — здание рухнуло, придавив архитектора обломками.

Осенью 1980 года Эрик Девизо совершил крупное правонарушение, изъяв из фондов банка большую сумму, должную сыграть в его операции роль запала. Далее разорение соперников и сосредоточение капитала в руках Эрика должно было идти по закону цепной реакции. Но господина Девизо подвело плохое знание людей — единственный человек, которого он должен был посвятить в свой замысел, предал его, cообщив совету директоров банка о хищении.

Секретное собрание приняло гуманное решение — Эрик лишался директорских полномочий и брал на себя обязательство погасить долг за счет личных средств. Все двенадцать членов совета директоров присягнули о неразглашении преступления господина Девизо, заключив с ним джентльменское соглашение. На утряску своих личных дел Эрик попросил десять дней. Канун Рождества смягчил разъяренных пайщиков. Учитывая былые заслуги, Эрик был отпущен домой, предварительно подписав документ с принятым соглашением.

В тот же вечер он продумал до детали план отступления, решив уйти из жизни вместе с женой. Возможно, он рассказал все Патриции перед тем, как, сметая дорожные столбики в новогоднюю ночь 1981 года, ринуться с обрыва в непроницаемую ночную тьму. Эжену Эрик оставил письмо, умоляя сохранить причину его смерти в тайне и помочь Сесили продать принадлежавшее семье имущество.

— Это письмо у меня. Когда я узнал, что ты в Париже, то решил, что наступило время рассказать правду. Господин Девизо так и написал: «Отдать Дикси, когда она станет достаточно взрослой, чтобы понять меня».

— Наверно, я еще не готова, Скофилд. — Дикси сжала руками виски. — Ведь он, в сущности, убил мою мать…

— Я думаю, Патриция добровольно приняла решение уйти из жизни вместе с мужем.

— Но она была так счастлива! Мама покупала платья, делала прическу, готовясь к «свадебному путешествию»! — Дикси вспомнила те декабрьские дни. — Да, я теперь понимаю: Патриция, та, что прибежала ко мне утром в спальню сообщить о возвращенной любви Эрика, не могла оставить его одного…

— Прочти письмо, милая. И все детали встанут на свои места. — Эжен протянул Дикси конверт.

— Нет. Лучше оставим все как есть. Я ничего не спрашивала у тебя, а ты ни о чем не рассказывал. — Подойдя к камину, она бросила письмо в огонь. — Прощай, Эрик. Я буду думать, что ты действительно полюбил нас — меня и маму — в те рождественские дни. И никогда не примирюсь со случайностью, убившей тебя в самом начале… В начале новой, такой счастливой и долгой жизни.