Светские манеры - Рене Розен

вы приехали, – бормотала мать Каролины. – Как можно потерять взрослого ребенка?

Обернувшись, Каролина увидела Кэрри. Та стояла у выхода, показывая на дверь:

– Она на улице.

Каролина распахнула дверь. Шарлотта стояла перед домом, чего-то ждала. Каролина окликнула ее, но та вдруг сорвалась с места и кинулась бегом по улице. Каролина вышла на крыльцо и увидела, что Шарлотта бежит навстречу какому-то мужчине, который шел по тротуару. И лишь когда тот выступил из-под тени дерева, Каролина узнала его. Это был Дункан Брайер.

Каролина понимала, что происходит, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Шарлотта оглянулась на мать, на сестру, на бабушку, но продолжала бежать к Дункану Брайеру.

– Шарлотта? – крикнула мать Каролины. – Шарлотта, куда это ты собралась? Лина, что происходит? Шарлотта! Шарлотта, сейчас же вернись!

И лишь услышав голос матери, сознавая, что та стоит у нее за спиной и наблюдает за происходящим, Каролина встрепенулась. Под давящим взглядом матери сбежала с крыльца. Вот он, момент истины, когда следовало применить дипломатические способности, умение вести переговоры. В голове звучал голос матери: «Прояви твердость, Лина. Поставь ее на место. Это для ее же блага».

– И что же это ты задумала, юная леди?

Шарлотта остановилась в нескольких дюймах от Дункана и посмотрела на мать.

– Прости, мама, но замуж за Колмана я не выйду.

– Ой, прекрати. Довольно глупостей.

Дункан покровительственно приобнял Шарлотту.

– Миссис Астор, если позволите, я хотел бы сказать…

Каролина обратила на него взгляд.

– Нет, не позволю… Вообще-то, мистер Брайер, если вы не против, я хотела бы поговорить с дочерью. Без посторонних.

– Он никуда не уйдет, – заявила Шарлотта, приникая к Дункану. – Все, что ты намерена сказать мне, говори в присутствии Дункана.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. – Каролина вздохнула, силясь унять дрожь в голосе. Она услышала громыхание подкатывающих к дому экипажей: уже начали прибывать гости.

– Я надеялась, что ты достаточно взрослая благоразумная девушка, но теперь вижу, что ты не оставляешь мне выбора. Ты говоришь, что не хочешь выходить замуж за мистера Драйтона. Что ж, значит, нам придется распорядиться как-то иначе.

– Что значит «иначе»? – Шарлотта крепче стиснула руку Дункана.

Каролина страшилась произнести то, что была вынуждена сказать, но слова рвались с языка, тем более что за ней наблюдала мать.

– Раз уж ты очень симпатизируешь бедным, возможно, тебе понравится быть одной из них.

Кровь отлила от лица Шарлотты, ее рука сама собой выскользнула из ладони Дункана.

– Отказавшись выйти замуж за Колмана Драйтона, ты будешь предоставлена сама себе. И я говорю это со всей ответственностью, Шарлотта. Ты будешь отлучена от семьи. С этой минуты ты не получишь ни цента, и про наследство тоже забудь. И…

– Мама, как ты…

Каролина вскинула руку. Она еще не все сказала.

– Но если мистер Брайер согласится уехать, покинуть Нью-Йорк, я помогу ему найти хорошее место, устрою на работу в другую семью.

– А если я не хочу уезжать? – спросил он, с безрассудной храбростью.

– В таком случае я позабочусь о том, чтобы ни одна приличная семья не взяла тебя на службу.

– Но я ведь должен как-то зарабатывать, миссис Астор.

– Пожалуйста, зарабатывай. Сгребай навоз за два доллара в день.

– Мама! Дункан не виноват.

– Подозреваю, что в этом ты права, и, тем не менее, Шарлотта, тебе предстоит принять важное решение. Выбирай: либо живи в нищете вместе со своим мистером Дунканом, либо выходи замуж за мистера Драйтона.

– Но, мама… это шантаж.

– Да, пожалуй.

– Как ты так можешь? Теперь я вынуждена выйти замуж за Колмана. Это несправедливо.

Каролина посмотрела в глаза дочери.

– Открою тебе один секрет, Шарлотта. Жизнь вообще несправедлива.

Из светской хроники

1880–1884 гг.

Глава 19

Светская хроника

1880 год

То, что принято считать «светской хроникой», мы называем более точным словом – сплетни! А уж к сплетням нам не привыкать. Мы же всегда, всю сознательную жизнь, шептались и болтали, распространяя самые невероятные слухи и о друзьях, и о недругах. Просто теперь репортеры газет и журналов утверждают, будто это понятие придумали они, и, похоже, в нас они видят неисчерпаемый источник вдохновения. Аж захлебываются словами, описывая наши передвижения.

Страницы «светской хроники» пестрят сообщениями о балах и званых ужинах, на которых мы бываем. В мельчайших подробностях описываются блюда, которые мы подаем, цветы, которыми украшаем залы, и, конечно же, наши платья, вплоть до отделки из шелка с парчовой оторочкой. Репортеры подробно изучают нашу жизнь, не гнушаясь черпать информацию у обиженных лакеев или служанок, которые с радостью докладывают им, что супруг такой-то дамы посещает публичный дом в районе Меррей-Хилл, а супруга такого-то господина не прочь выпить бренди еще до полудня. Но, разумеется, самые увлекательные истории распространяет не кто иной, как Уорд Макаллистер; тот просто не способен держать язык за зубами.

Ему нравится делиться впечатлениями с журналистами, причем его отзывы не всегда благосклонны. После одного недавнего пышного приема в доме леди Пэджит он сообщил корреспонденту газеты «Таун топикс»: «Bœuf bourguignon[20] – если еще удавалось разрезать это мясо – в рот было не взять, а вино подавали недостаточно охлажденным». Неделей раньше в беседе с репортером «Нью-Йорк уорлд» он нелестно отозвался о Пенелопе Истон: «Хозяйка дома, которая зимой угощает лососем, неважно, под каким соусом, тем самым оскорбляет и себя, и гостей». А в «Нью-Йорк таймс» недавно появилось такое его высказывание: «Если вы приняли приглашение на званый ужин, ваша святая обязанность на нем быть. Если, не дай бог, к тому времени вы умрете, на ужине должен присутствовать ваш душеприказчик».

* * *

Создается впечатление, что пресса лишь цитирует напыщенные разглагольствования Уорда Макаллистера, либо печатает сообщения о возведении будущего особняка Альвы Вандербильт. Как будто других тем нет. Вот сегодня утром, раскрыв газету, мы видим заголовок: «Вандербильты преобразуют Пятую авеню». «Нью-Йорк таймс» величает это «грандиозной перестройкой». «Нью-Йорк геральд» отмечает, что особняк обещает быть «огромным и просторным». В «Нью-Йорк энквайерер» написали, что это будет «творение невиданного роскошества и великолепия».

Со времен сооружения мраморного особняка Стюарта ни один частный дом так не расхваливали в прессе. А особняк Стюарта дал старт настоящей строительной лихорадке: все мы принялись наперегонки возводить новые дома. Никербокеры считали это пошлой демонстрацией богатства. Мы знали, что они смеются над нами, шутят по поводу того, что все мы прокладываем себе путь прямиком к разорению, стараясь переплюнуть друг друга в дороговизне и пышности своих жилищ. Но, разумеется, вскоре те же самые никербокеры последовали нашему примеру.

После того, как Вандербильты приступили к возведению нового особняка, мы заметили, что Браунфилды добавили к своему дому фронтоны, а семейства Бельмонов и Чу украсили парадные входы своих коттеджей колоннами, полагая, что это придаст им более благородный вид. Ходят слухи, что даже миссис Астор подумывает об усовершенствовании своего городского особняка.

Да, да, никербокеры пытаются не отстать от Альвы и всех нас, нуворишей, хотя в том они даже сами себе никогда не признаются. Бывает, что и хвост немножко виляет собакой.