Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века - Ян Хельфант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предвестники держатся день, много три дня, а наступает период раздражения, который, собственно говоря, и составляет настоящую болезнь бешенства. <…>
Одышка, судороги, преимущественно глотательные; высокая степень чувствительности всех органов чувств и страшная впечатлительность – вот характерные припадки. <…>
К этому присоединяются галлюцинации с безумным бредом. <…> Они желают защититься от воображаемых обид и оскорблений, с яростью бросаются на окружающих, бьют и оскорбляют врачей и ухаживающих за ними. Больные ничуть не злы во время этих приступов, как описывали прежде; иногда они требуют, чтобы окружающие не приближались к ним из опасения быть укушенными. Но приступ прошел – они узнают родных и знакомых, начинают просить у них прощения, просят не оставлять из одних, просят молиться. <…>
Все явления предшествовавшего периода бывают выражены очень слабо: зато на первый план выступает полный упадок сил – предвестник близкой смерти [Там же: 10–12].
Этот фрагмент красноречиво описывает ход болезни от начальной стадии до полномасштабного проявления и смертельного исхода. Неясность ранних симптомов, а также различная продолжительность латентного периода и отсутствие определенности, разовьется ли болезнь вообще, проясняют, какое беспокойство ощущал человек, покусанный бешеным животным, во времена до появления вакцины Пастера. Если пользоваться термином Розенберга, «биологическое событие» бешенства А. Х. растолковывает читателю как в культурном, так и в медицинском смысле, наглядно демонстрируя взаимосвязанные физиологические, психологические и даже духовные страдания, характерные для этой болезни. Подобно большинству своих коллег XIX века, он, опровергая мнение предшественников, подчеркивает, что человек, заболевший бешенством, даже в самом буйном состоянии практически не представляет опасности для окружающих. В оставшейся части статьи описываются различные способы лечения, обычно употреблявшиеся против бешенства, и отмечается, что ни один из них не показал свою эффективность. Ясно было одно: если у человека проявились симптомы бешенства, смерть неизбежна.
17 марта 1886 года в «Петербургской газете» был опубликован рассказ А. П. Чехова «Водобоязнь». Как в первоначальной, так и в переработанной, опубликованной посмертно версии рассказа получили литературное воплощение многие из затронутых выше вопросов, при обращении к которым Чехов исследует темы человеческой гордыни и уязвимости в контексте столкновения с опасным хищником и болезни. Бешенство в рассказе предстает как таинственное явление на границе животного и человеческого, биологического и социального, известного настоящего и неизвестного будущего. Каким образом это происходит, поможет разобраться теоретический метод Розенберга, уделяющего особенное внимание действию нарратива при репрезентации болезни и той роли, которую он играет в комплексном взаимодействии между врачом и пациентом.
В академическом собрании сочинений Чехова версия 1905 года, под заглавием «Волк», помещена в качестве основной, а варианты текста из первоначальной редакции включены в состав научного аппарата. Несмотря на значительные совпадения между двумя версиями, Чехов внес и существенные изменения, переработав описание столкновения главного героя, Нилова, с бешеным волком, включив описание симптомов болезни, изменив продолжительность действия, уменьшив объем текста. Что особенно важно, в позднейшей редакции он сократил и изменил концовку рассказа, исключив упоминание Пастера[83]. При анализе рассказа я буду маневрировать между двумя версиями, отмечая совпадения и расхождения и останавливаясь на самых существенных. Такой подход позволит прояснить, как посредством сопоставления народных, помещичьих и медицинских представлений о бешенстве и волках рассказ Чехова отражает медицинскую и социальную обстановку в сельской России, а также каким образом провинциальный доктор растолковывает новейшие медицинские достижения провинциальному дворянину, чья судьба висит на волоске после страшной схватки с бешеным волком. Будет показано, что чеховский врач добросовестно излагает медицинские знания своего времени, но также пытается обнадежить пациента; в итоге он то пугает, то успокаивает Нилова, сообщая ему о бешенстве сведения, существенно различающиеся в ранней и поздней версиях рассказа.
В первоначальной версии, опубликованной в «Петербургской газете», рассказ начинается с того, что помещик Нилов, председатель мирового съезда, пешком возвращается вечером с охоты. Его сопровождают два приятеля, следователь Купреянов и земский врач Пегасов. Они делают привал на мельнице, где живет старый крестьянин Максим. Максим просит одолжить ему ружье, поскольку в окрестностях два дня назад объявился бешеный волк, уже загрызший двух собак. Максим сам видел волка и теперь рассказывает о пережитом страхе, употребляя выражения, отображающие народные представления о нечистой силе: «…глядит на меня, как сатана, и зубами щелкает. <…> Испугался я, страсть!» [Чехов 1985а: 494][84]. Сравнение волка с сатаной и особый акцент на его страшных зубах близко соотносится с упомянутым выше фольклорным миром вампиров и оборотней. Отвергая суеверные, по их мнению, страхи Максима, охотники успокаивают себя тем, что при них имеются ружья. Нилов хвастается, что может убить волка прикладом, поскольку расходовать на него дробь бесполезно, и вспоминает, как однажды убил бешеную собаку ударом трости. Пока герои сидят за чаем, водкой и коньяком, Пегасов заводит рассказ, в котором сочетает свои медицинские знания со стремлением увлечь слушателей:
– А нет, господа, болезни мучительнее и ужаснее, как водобоязнь. <…> Идет человек здоровый, покойный, ни о чем не думает, и вдруг – цап его ни с того ни с сего бешеная собака. Человека моментально обхватывает ужасная мысль, что он погиб безвозвратно, точно он в пропасть валится или падает под поезд. Засим можете себе вообразить томительное, гнетущее ожидание болезни, не оставляющее укушенного ни на одну минуту. За ожиданием следует самая болезнь… <…>
Пегасов начал описывать симптомы водобоязни. Я заметил, что врачи, в особенности молодые, когда бывают в ударе, любят расписывать болезни, не щадя ни густых красок, не азарта. Они увлекаются, смакуют, вдохновенно блещут глазами, словно речь идет не о болезнях, а о любимой женщине или красах природы. Такая странность находит себе объяснение не столько в тупости нервов вследствие привычки, сколько в молодой, горячей привязанности к делу. Да и к тому же непреложные законы, по которым текут болезни, да и самые картины страданий не лишены своего рода поэзии…
– Ужаснее всего, что эта болезнь неизлечима, – кончил Пегасов. – Уж коли заболел, то пиши пропало. Нет спасения! В медицине нет даже намека на возможность излечения. Из ста заболевающих умирает ровно сто… [Там же: 40, 494–495].
Рассказ доктора Пегасова производит сильное воздействие на слушателей. В противоположность простонародному страху Максима перед бешеным волком как демоническим существом и помещичьей самоуверенности Нилова, убежденного в своей способности разделаться с диким зверем, как с домашней собакой, без единого выстрела, Пегасов описывает бешенство с медицинской точки зрения, сосредоточиваясь на неотвратимом исходе болезни. Ожидая, пока бешенство даст о себе знать, и подчиняясь «непреложным законам, по которым текут болезни», человек словно падает в пропасть, влекомый неумолимой силой притяжения, или под поезд, символизирующий современность, которая совсем недавно начала проникать в русскую провинцию. Рассказчик, незримо присутствующий во всем рассказе, делает в этом месте отступление, отмечая, с какой поэтической страстью доктор описывает болезнь. Пегасов, по определению Розенберга, «оформляет» болезнь в мощный символ превратности человеческой судьбы, используя символический язык, отражающий эпоху: возможно, современность и принесла в Россию железные дороги, но она не создала лекарство от бешенства, против которого медицина по-прежнему бессильна и которое посредством своей слюны переносит самый опасный в стране хищник.
Максим, единственный из слушателей, в противовес этому пессимистичному описанию утверждает, что местные знахари
