Насущный хлеб сражений. Борьба за человеческие и природные ресурсы в ходе гражданской войны в США - Джоан Э. Кэшин

Некоторые солдаты-южане испытывали определенное смущение, к которому примешивалось чувство вины: все-таки они забирали очень много дерева. Во время Кампании на полуострове военные сожгли множество изгородей, принадлежавших фермерам в окрестностях Ричмонда. Рядовой Дж. У. Стайп утверждал, что у солдат не было выбора: «Как еще они могли поступить – вымокшие насквозь, без топоров?» Лейтенант Альберт Гудлоу жалел, что ему пришлось разобрать изгороди мирных жителей, «наших друзей», однако, по его словам, в холодную погоду солдатам требовалось развести огонь. Но большинство военных ни слова не говорили об этической стороне вопроса и о том, с какими последствиями их действий сталкивались мирные жители. Рядовой Карлтон Маккарти описывал заготовку древесины в пассивном залоге: деревья «были срублены», потом «были разведены» костры – как если бы это происходило само собой, без участия человека[225].

Илл. 4. «Жареная» канава, Северная Каролина, апрель 1862 года. Из официальных отчетов о войне

На самом деле, солдаты-мятежники говорили об уничтожении лесов очень легко – для них это было обычной приметой войны. Возможно, они считали, что лесные богатства Юга неистощимы, как было принято верить в довоенную эпоху? Но как тогда быть с правом частной собственности? Может быть, предполагалось, что вопрос о конфискации дерева будет решен уже после войны? Даже если это и так, то в своей военной переписке они об этом не упоминали. Некоторые даже намекали, что солдаты лучше гражданских. Рядовой Артур П. Форд с гордостью писал, что его сослуживцы научились разводить во время дождя костер из сырого дерева – с его точки зрения, мало кто из мирных жителей мог похвастаться таким умением. Слишком многие не отдавали себе отчет в том, как их действия сказываются на жизни мирного населения. Когда некий офицер в Северной Каролине поджег изгородь, ту канаву, в которой она была установлена, в шутку прозвали «жареной» – однако владельцы сожженной изгороди вряд ли оценили чувство юмора. Командиры, за незначительным исключением, не возражали против подобных действий. Одним из исключений был генерал-майор Стоунволл Джексон: в начале 1862 года он заставил своих людей восстановить изгородь, которую они сожгли без его разрешения, и пригрозил наказать весь полк, если такая ситуация повторится[226].

Новые кампании: весна 1862 года

Когда пришла весна и обе армии покинули свои зимние квартиры, солдатам оказалось нелегко оставить позади те бревенчатые домики, которые они построили с таким трудом. Самые предприимчивые смогли продать за наличные свое жилье мирным жителям. Другие перед уходом сожгли построенное, чтобы им не смог воспользоваться неприятель, поскольку обычной практикой того времени было возвращение войск на старые квартиры, если в ходе боевых действий они снова оказывались на прежнем месте. Тем не менее в сельской местности возникли десятки деревянных поселков-призраков. Иногда мирные жители наведывались туда за деревом[227].

В ходе весенних кампаний обе армии по-прежнему уничтожали огромное количество древесины. Передовые отряды прокладывали дорогу сквозь лиственные леса и подлесок, облегчая движение следующим за ними войскам. Обе армии стали воздвигать еще больше укреплений, которые могли достигать гигантского размера. Некоторые форты даже получали собственные имена, как, например, конфедератский форт Мэградер в Виргинии. Другие строились в спешке, и потом их бросали, не задумываясь о ценности пошедшего на них дерева. Каждый раз, когда армия останавливалась на марше, отряды солдат устремлялись к деревням, чтобы разломать на дрова изгороди. Так, весной 1862 года они за три недели сожгли приблизительно 1900 жердей из изгороди на ферме Уайтинг, расположенной в Мурфилде, Виргиния[228].

Продолжение военных действий весной и летом означало, что лесные угодья Юга будут и дальше страдать от действий двух огромных армий. Когда северяне строили мост через реку Раппаханок в Виргинии, они «брали дерево отовсюду, где только могли», отмечал бригадный генерал армии США Герман Хаупт. При этом порой его люди выдавали владельцам древесины расписку, хотя он и «не был уверен», что они всегда следовали процедуре. В других случаях солдаты портили деревья, однако не срубали их. В окрестностях Нью-Маркета, Луизиана, солдаты-янки обрубили с хвойных деревьев все ветви, чтобы сделать подстилки для своих палаток. Конфедераты не уступали им в умении разрушать. Так, чтобы замедлить продвижение неприятеля, они повалили весь лес вокруг Ньюберна, Северная Каролина[229].

Некоторые солдаты отмечали красоту южных пейзажей, причем не все они были уроженцами здешних краев. В обеих армиях находились те, кто был очарован тихими рощицами, буйством весенних орхидей или тенистыми деревенскими улочками. Полковник армии США Томас У. Хиггинсон заявил, что расположенная в Северной Каролине плантация Барнуэлл с ее длинной дубовой аллеей была самым красивым уголком Юга, который он когда-либо видел. Сенека Тролл, военный врач-северянин, восхищался ухоженными землями и декоративными деревьями в Лэйк-Провиденс, Луизиана. По его словам, он никогда не встречал ничего подобного[230].

Однако эстетические соображения не имели большой ценности, когда армии требовалась древесина. И хотя рядовой-янки Роджер Ханнафорд упоминал «благородные леса» округа Ганновер, Виргиния, его взводу предстояло уничтожить добрую половину этих лесов. Когда полковнику армии США Нейтану Дадли приказали уничтожить декоративные деревья на одной луизианской плантации, этот приказ оказался самым болезненным за всю его военную карьеру, однако он выполнил его и срубил все деревья до единого. Мятежники делали то же самое. Один солдат Конфедерации с восхищением описал кедры, росшие поблизости от Фредериксбурга, Виргиния, а потом срубил их, чтобы построить себе временный дом[231].

Уильям Ле Дюк, интендант армии Севера, отдавал должное красоте лесов и понимал ценность этого ресурса, однако и он забирал столько древесины, сколько считал нужным. Он родился в Огайо в 1823 году и провел детство на фермах по всему Среднему Западу. Ле Дюк знал, как построить изгородь-зигзаг или деревянную хижину; еще школьником он помогал своему отцу возводить каркасный дом. Во взрослой жизни он стал юристом и жил в Миннесоте, однако не особенно интересовался политикой и вступил в армию в 1862 году только после того, как его друг предположил, что такой методичный человек может стать хорошим интендантом. Тогда он отправился с рекомендательными письмами в Вашингтон и получил назначение от военного министра Эдвина Стэнтона. Ле Дюк присоединился к Потомакской армии и в мае 1862 года начал службу в Виргинии в звании капитана. С самого начала он активно эксплуатировал местные запасы леса. Однажды вечером, когда его люди строили мост и им было нужно освещение, он приказал разобрать соседскую изгородь и поджечь ее. Владельцы изгороди не упоминались, и никаких расписок они не получали. К этому моменту Ле Дюк провел в армии приблизительно две недели[232].

В 1862 году солдаты начали отмечать негативное влияние, которые они оказывали на окружающую среду. Они упоминали, что за спиной армии остаются многие акры пней и деревьев с ободранной корой. Рядовой-янки Уильям Паркинсон оплакивал множество деревьев, «убитых» – весьма прозрачная метафора – в окрестностях Коринфа, Миссисипи, когда в 1862 году город перешел под контроль конфедератов. Солдаты обеих армий обвиняли противника в причинении вреда природе, утверждая, что именно неприятель превратил эти земли в полную противоположность цветущего пейзажа, однако на самом деле в этом виновны и те и другие