В гостях у турок - Николай Лейкин

Вошелъ корридорный и подобострастно остановился у дверей.

— Завтракъ намъ нуженъ, весело обратился къ нему Николай Ивановичъ. — Какъ завтракъ по-болгарски?

— Подхаеване, экселенцъ!

— Цыцъ! Не смѣй меня такъ называть! Никогда я экселенцемъ не былъ, погрозилъ ему пальцемъ Николай Ивановичъ — такъ вотъ подхаеване на три персоны намъ требуется. Что вы можете подать намъ самаго лучшаго? Впрочемъ, о завтракѣ поговоримъ вонъ въ той комнатѣ. При гостѣ завтракъ не заказываютъ.

И Николай Ивановичъ повелъ корридорнаго въ сосѣднюю комнату.

XXXV

Завтракъ былъ обильный, хотя и не отличался особенною изысканностью. Какъ и вчера, кушанья, принесенныя изъ ресторана, не находящагося при гостинницѣ, были только теплы, но все это не мѣшало компаніи и въ особенности Николаю Ивановичу и его гостю, прокурору, ѣсть ихъ съ большимъ аппетитомъ. Были поданы: бульонъ, жареная константинопольская рыба скумбрія, бифштексы съ картофелемъ и солеными оливками вмѣсто огурцовъ и кондитерское пирожное. На закуску — сардинки, икра и русскія кильки изъ Ревеля. Передъ закуской пили русскую водку съ московскимъ ярлыкомъ на бутылкѣ, которую корридорный, шаромъ катавшійся отъ усердія, принесъ съ особенною торжественностью и говорилъ, мѣшая русскую рѣчь съ болгарской:

— Въ гастрономическомъ складѣ Панахова все есть. Въ Вѣнѣ того не найдете, господинъ, что есть въ складѣ Панахова. Спросите молока отъ птицы штраусъ — и то есть.

— А ну-ка, принеси штраусоваго молока бутылку! засмѣялся Николай Ивановичъ.

— Позвольте, позвольте… Да вы меня и безъ птичьяго молока на убой закормите, замѣтилъ прокуроръ, обозрѣвая яства, которыя были всѣ сразу принесены изъ ресторана и всѣ сразу поданы.

— Такъ и надо-съ, такъ и надо по русскому обычаю. Ну-ка, по рюмочкѣ русской водочки, да съ килечкой…

— Охотно, охотно выпью русской водки. Давно ее не пивалъ. Вѣдь у насъ здѣсь есть водка — ракія, но она изъ сливъ гонится, очень душиста и ее пьетъ только простой народъ. Ну-съ, за ваше здоровье!

Прокуроръ чокнулся съ Николаемъ Ивановичемъ и при этомъ послѣдній воскликнулъ, обращаясь къ

— Глаша! Кто-бы часъ тому назадъ могъ повѣрить, что я съ прокуроромъ буду водку пить!

И онъ ловко, по-русски, опрокинулъ себѣ въ ротъ рюмку съ водкой.

— Повторить! обратился онъ черезъ минуту къ прокурору. — Объ одной рюмкѣ нельзя. Объ одной хромать будемъ.

Было повторено и сейчасъ-же послѣдовалъ возгласъ Николая Ивановича:

— По третьей, господинъ прокуроръ! Богъ Троицу любитъ.

— Выпьемъ и по третьей, Николай Иванычъ, согласился прокуроръ, прожевывая сардинку:- Но не зовите меня прокуроромъ. Какой я теперь прокуроръ! Зовите по имени и отчеству, какъ я васъ зову. Я Степанъ Мефодьичъ.

— Безъ четырехъ угловъ домъ не строится, Степанъ Мефодьичъ! восклицалъ Николай Ивановичъ послѣ выпитія третьей рюмки. — Мы еще икрой не закусывали.

— О, какъ мнѣ всѣ эти ваши русскія присловья напоминаютъ Москву, гдѣ я провелъ мои лучшіе годы жизни, студенческіе годы! И надо-бы отказаться отъ четвертой, но послѣ этихъ русскихъ присловій — не могу, отвѣчалъ прокуроръ.

При четвертой рюмкѣ Глафира Семеновна начала уже коситься на мужа и прокурора и замѣтила:

— Да кушайте вы прежде бульонъ-то. Онъ и такъ ужъ холодный, а вы его заморозите.

— Ничего. Холодный бульонъ иногда даже лучше, далъ отвѣтъ Николай Ивановичъ. — Вотъ мы еще по пятой вонзимъ въ себя, да и за бульонъ…

— Нѣтъ, нѣтъ! Я больше ужъ не могу… сталъ отказываться прокуроръ.

— Да вѣдь какія рюмки-то маленькія! Развѣ это рюмки! Вѣдь это ликеръ пить, а не водку. Нельзя, нельзя, Степанъ Мефодьичъ, отказываться отъ пятой. Пятая — крыша. Гдѣ-же это видано, чтобы домъ о четырехъ углахъ былъ безъ крыши!

Прокуроръ улыбнулся Глафирѣ Семеновнѣ хмѣльными глазами, развелъ руками и произнесъ:

— Представьте, сударыня, вѣдь уговорилъ меня вашъ мужъ. Уговорилъ! Противъ такихъ аргументовъ не могу отказаться. Дѣйствительно, дому нельзя быть безъ крыши! О, русскія присловья, русскія присловья! Когда-то болгарскій языкъ выработаетъ себѣ что-нибудь подобное! Выпьемте и примемся за бульонъ.

Было выпито по пятой. Николай Ивановичъ и прокуроръ затѣмъ вылили въ себя по чашкѣ бульону и принялись за скумбрію.

Корридорный внесъ бокалы и бутылку шампанскаго.

— Боже мой! Да вы и въ самомъ дѣлѣ шампанскаго заказали! Вѣдь это будетъ чисто лукуловскій пиръ! воскликнулъ прокуроръ. — Напрасно, напрасно.

— Что за напрасно! Я радъ радехонекъ, что цѣлъ-то остался! Вѣдь я думалъ, что вы меня заарестуете, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Прокуроръ пожалъ плечами.

— Откуда вамъ могли такія мрачныя мысли придти! сказалъ онъ.

— А вотъ подите-же, пришли! Вѣдь меня, долженъ вамъ сказать, здѣшніе газетные репортеры за какого-то русскаго дипломатическаго агента приняли, были и здѣсь въ гостинницѣ, ловили меня и по ресторанамъ и разспрашивали, что я думаю про нынѣшнюю Болгарію, что я замѣтилъ особенное въ Софіи, а я ихъ не разубѣждалъ, что я простой русскій путешественникъ. Вѣдь сегодня, я думаю, ужъ объ всемъ этомъ есть въ газетахъ, разсказывалъ Николай Ивановичъ.

— Любопытно прочесть. Надо послать за газетами, сказалъ прокуроръ.

— Потомъ, потомъ… На желѣзной дорогѣ купимъ. Вѣдь теперь некогда читать. Теперь, господинъ прокуроръ, пить да ѣсть надо.

— Опять прокуроръ!

— Виноватъ, Степанъ Мефодьичъ. А вѣдь рыбка-то плавала! вдругъ воскликнулъ Николай Ивановичъ, доѣдая скумбрію, и схватился за бутылку шампанскаго. — Вѣдь рыбка-то плавала, а потому и намъ по суху-то нечего бродить. Надо промочить себя.

И онъ принялся разливать шампанское въ бокалы.

— За здоровье дорогой хозяйки! возгласилъ прокуроръ, принимая бокалъ съ виномъ и чокаясь съ Глафирой Семеновной. — Ужасно только мнѣ совѣстно, что я, пользуясь отъ васъ такимъ радушнымъ гостепріимствомъ, не въ состояніи отплатить вамъ тѣмъ-же, ибо сегодня послѣ полудня уѣзжаю.

— Куда? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Въ Филипополь. Вѣдь я, кажется, говорилъ вамъ давеча, когда вошелъ, что уѣзжаю къ себѣ въ Филипополь. Да, говорилъ.

— Это когда вы вошли-то? Батюшка! До того-ли мнѣ тогда было, чтобы что нибудь слышать и понимать! Я дрожалъ, какъ осиновый листъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- А въ Филипополь по той же дорогѣ, что и въ Константинополь?

— Да какъ-же! Ѣдущимъ въ Константинополь, нельзя миновать Филипополь.

— Вотъ и отлично. Значитъ, послѣ завтрака вмѣстѣ и поѣдемъ. Глафира Семеновна! Слышишь, какая пріятная компанія намъ предстоитъ въ дорогѣ! Не станемъ и мы откладывать нашъ отъѣздъ изъ Софіи. Вѣдь мы здѣсь ужъ все видѣли, что здѣсь есть и что можно видѣть. О, какъ все это хорошо устраивается восторгался Николай Ивановичъ, произнося слова уже нѣсколько заплетающимся отъ выпитаго языкомъ. — Въ дорогу захватимъ винца…

— Вотъ это винцо-то и позвольте мнѣ захватить въ дорогу, сказалъ прокуроръ. — Тогда я буду имѣть хоть маленькую возможность отплатить вамъ за гостепріимство.

— Э, что за счеты! Только-бы было вино, а тамъ чье оно — зачѣмъ разбирать! Братъ славянинъ! Вѣдь рыбка-то плавала! опять воскликнулъ Николай Ивановичъ.

Прокуроръ въ восторгѣ воздѣлъ руки кверху.

— О, русскія присловья, русскія присловья! опять воскликнулъ онъ. — Ну, какъ при нихъ откажешься пить! Они имѣютъ магическое дѣйствіе на волю человѣка! Выпьемте, Николай Ивановичъ! Поднимаю здравицу за единеніе братьевъ славянъ! За тѣсную дружбу!

— Живіо! закричалъ Николай Ивановичъ. — Глаша! Пей!

Глафира Семеновна, смотрѣвшая уже изъ-подлобья на расходившихся мужа и гостя, неохотно взялась за бокалъ. Она не любила, когда мужъ ея бывалъ пьянъ, а теперь отъ выпитаго вина у него уже даже перекосило глаза. Прокуроръ, тоже съ посоловѣвшими глазами, такъ чокнулся съ ней, что даже расплескалъ ея вино, выпилъ до дна и принялся уничтожать совсѣмъ уже остывшій бифштексъ съ солеными оливками.

Николай Ивановичъ вновь разливалъ по бокаламъ вино и восклицалъ:

— За здоровье славянскихъ женщинъ! Живіо!

XXXVI

Въ первомъ часу дня по улицамъ Софіи, по направленію къ желѣзнодорожной станціи, во всю прыть мчались два фаэтона. Въ первомъ изъ нихъ сидѣли Николай Ивановичъ и прокуроръ, во второмъ помѣщалась Глафира Семеновна среди саковъ, корзинокъ, баульчиковъ и подушекъ, завернутыхъ въ пледы. На козлахъ рядомъ съ кучеромъ сидѣлъ усатый молодецъ изъ гостинницы въ фуражкѣ съ надписью «Метрополь». Николай Ивановичъ размахивалъ руками и кричалъ: «Живіо! Да здравствуетъ славянское братство!» Дѣлалъ онъ это при каждой собравшейся кучкѣ народа, попадавшейся имъ по пути, и при этомъ лѣзъ цѣловаться къ прокурору. У нихъ также была кладь: въ ногахъ въ фаэтонѣ стояла плетеная корзинка съ виномъ и закусками, купленными въ гастрономическомъ магазинѣ Панахова.