Экстремист - Сергей Валяев

От таких приятных слов старичок необыкновенно взбодрился, помолодел лет на сто и предложил:

— Коньячку-с!

— По чуть-чуть, Иннокентий Николаевич.

— Балуюсь, сукин сын, — открыл стол, — по чуток, Александр, — и подмигнул с азартом. — Все жить хотца-ца-ца!

Через четверть часа мы распевали песню про непобедимый крейсер «Варяг». Как мало надо, чтобы найти общий язык со стариком, которого общество, попользовавшись, исключило из списка живых. Тяпнуть коньячка, поболтать о семейных проблемах, вспомнить анекдоты о великих мира сего и обсудить некоторые насущные проблемы.

Проблема была одна — найти статейку, подписанную «Б.Доценко» начинающуюся с фразы: «Ветер ерошил степной бурьян и волосы Генерального конструктора, стоящего у детища всей своей жизни. Ракета целилась в небо…» Ну и так далее.

Где эта зловредная статейка находилась, знал зятек Мирон, уже отбывший в долгосрочную командировку, и помочь нам не мог. Большая свинья, заметил бывший тесть, хотел хапнуть мое НПО, хуюшки вашей Дунюшки! Ох, прав был товарищ Сталин: нет человека — нет проблемы, ха-ха!..

— А почему так сложно, Иннокентий Николаевич? — полюбопытствовал я.

— Вы про что, Александр?

— Про подарок Жака.

— А кому здесь доверять, Александр? Кому? Измельчал народец, опаскудился. Продадут за полушку.

Я согласился — гнилой люд, и мы вернулись к нашей проблеме, творческо-подметной. Снять её помогла известная журналистка Лариса Б.Борсук, подруга моей супруги, отдыхающей в Ливадии — отдыхающей, как известно, по уважительной причине. Акулу пера я нашел по «секретному» номеру телефончика в бушующем океане жизни.

— Полина ещё не родила, — поинтересовалась, — богатыря?

— Так мы только в начале пути, — сказал я.

— Ничего родит. А статью блядунка Б.Доценко найдем, нет проблем. Я с ним кувыркалась. Признаться, не удивил — всего одиннадцать сантиметров. Сейчас мало кто удивляет своей плотью.

— М-да, — промычал я, сделав вид, что не понимаю о чем речь.

Через четверть часа статейка с фразой про ветер, ерошивший Генерального конструктора в степи, приказала долго жить в редакционной корзинке.

Как началась история с мусорного ведерка, им и закончилась. К удовольствию многих. Некоторым не повезло. Как говорится, судьба. От неё никуда. Кроме как на тихонький погост, где ветер ерошит, прошу прощения, поникшие пыльные деревья.

Когда я прощался с академиком, точно внук с дедом, нас встревожил телефон и сообщение органов внутренних дел, что господин Моргулиц ушел в мир иной. Приказать долго жить. Окочурился. Скапутился. Скопытился. Отдал концы. Дал дуба. Amеn-дец!

— Да-да, принимаю ваши соболезнования, — скрипел старичок. — Да, удар по всему депутатскому корпусу… — и показал язык эбонитовой, pordon, трубке. — Да, дочь со мной. Передам-передам. — Шмякнул трубку. Невозможные любезности. Так о чем это мы, Александр?

— Прощаемся, Иннокентий Николаевич.

— Вы уж, батенька, заходите к старику. На коньячок-с.

— Непременно-с.

В коридоре вспомнил об Арсенчике, жив ли он еще? Живехонький, но малость отупевший от общения с дамой в бигудях. И от мопса. Тоже в бигудях.

— О, пап`а! Радость какая! Твой зятек наеп`нулся! На вечные времена! Ха-ха!

— Клариса, прекрати, — поморщился академик. — Ты пугаешь своего юного друга.

— Меня пугает? — обиделся Арсенчик.

— Такого не застращаешь, — хихикнула гарпия с мопсом. — Арсенчик, такой! Я от тебя тащусь. Будь моим, — и уточнила, — телохранителем.

— Мадам, прошу прощения, — щелкнул я каблуками. — Он уже выполняет спецзадание родины.

— Жаль, — цыкнула мегера, — ему было бы приятно охранять мое тело. Так, Арсенчик?

Я понял, время убираться подобру-поздорову, пока мы не понесли потери в своих рядах. Что и сделали с горячкой отступающей армии. На заранее подготовленные позиции. Взяв обязательство ещё раз прийти в гости. После радостных дней траура по усопшему.

Уф! Мы устремились от бронированных дверей, будто уселись на реактивный двигатель последнего поколения.

Мать моя родина! Спаси сыновей своих от крашенных теток, всучивающих динамитные короба любимым супругам, а от врагов мы как-нибудь сами отобьемся.

В джипе я перевел дух и дал команду на отбой. Все, шарада решена. С напряжением морально-нравственных сил.

А не рвануть ли нам в Ливадию, хотя бы на несколько часов. Чтобы смыть в баньке и речке все свои грехи — смыть мерзость и кровяную слизь повседневности. И упасть в прибережные травы. Или пусть даже в коровью лепеху. О чем я и сообщил по радиосвязи всей группе — о лепехе. Мое предложение было принято с восторгом, и мы покатили на природу заряжаться живительной энергией колдовской нашей Ливадии.

3. НЕОБЪЯВЛЕННАЯ ВОЙНА

Понедельник — день тяжелый. И с этим трудно не согласиться. В особенности после праздничных мероприятий. На ливадийских грядках. С парной банькой. А после неё — квасок с хренком. Холодный квасок до ломоты в зубах. Эх, Ливадия, Ливадия, родина моя малая…

Моя жена Полина вместе со своей мамой Екатериной Гурьяновной, то бишь моей тещей, привели дом в образцовый порядок, что можно было принимать дипломатов. Но вместо них оказались мы.

— Как дела, родная? — поинтересовался я, улучив момент. — Лариска Борсук интересовалась: не родила?

— Паразит, — отмахнулась жена. — Я же просила, а ты?..

— Больше не буду, — обнял за плечи. — Родим всем на зло.

— Сделал свое дело — гуляй смело, — с завистью вздохнула Полина. — А я как дура… сижу на грядках.

Когда выяснилось, что мне таки удалось заслать астронавта на незнакомую планету, жена, рыдая и стеная, устроила истерику. И заявила, что сделает аборт. Женщин я не бью — по принципиальным соображениям. Но, чтобы снять все вопросы, отвесил полноценную пощечину любимой и предупредил её о нехороших последствиях. Во всех смыслах. Наверное, я умею быть убедительным? И теперь мы имеем то, что имеем: новый мир, родной и пока неведомый.

Родим — несмотря ни на что: вот лозунг мой и всего нашего славянского народа.

Вечером, откушав домашних пирогов, наша боевая группа отправилась в город выполнять задание Родины (большой).

И вот теперь — понедельник, враг всего человечества. Я бы на месте ООН отменил этот день как вредный. После выходных — вторник. Два вторника. И никаких проблем.

В 6.00. утра генерал Орехов ярился через телефонную трубку, требуя объяснений по поводу трупа гражданина Моргулица. Генерал — поскольку наш товарищ пошел на повышение.

— А кто это? — пошутил я со сна. — Кстати, Вольдемар, поздравляю с генеральским званием.

— Александр Владимирович, — стальным голосом проговорил специалист по антитеррору. — Вы что себе позволяете? У Моргулица есть депутатский иммунитет.

— Был, — поправил я.

— А за поздравление спасибо.

— Пожалуйста, — ответил я. — С вас, генерал, бутылка.

— Две бутылки, если ответишь на вопрос: кто убил Моргулица?

— Не мы.

— А кто?

— Это не телефонный разговор, — потянулся к окну. Даже птахи не функционировали в кипенном рассвете. Что это с господином Ореховым? Волнуется за свое теплое, насиженное местечко и новое высокое звание?

В конце концов, накрепко обматерив друг друга, мы уговорились о встрече на нейтральной полосе. В известном для всех спецслужб местечке. В уютном скверике между двумя театрами. Под липами. Удобная точка для доверительных бесед, содержание которых тотчас же становится известным дворникам из Лубянки.

Когда вы с приятелем, отдыхая на лавочке, болтаете о любимой власти всякие пакости и замечаете, как медленно к вам приближается человек, шаркающей метлой по дорожке, убедительная просьба произносить слова четче и громче. Для облегчения труда операторов, страдающих профессиональным заболеванием — тугоухостью.

Надо понимать, у нас каждый имеет право на труд, и работает там, где отечество приказывает. Помогайте бойцам невидимого фронта, и они помогут вам. Шутка.

В скверах разгуливал праздный люд: мамы катили коляски, папы листали газеты, пенсионеры колотились в шахматишки, сознательные бойскауты тренировали Джульбарсов для будущей службы на границе с Украиной.

Светило катилось в деревьях, как колесо истории во времени. Воздух был прозрачен и чист, как шведская водка «Aбсолют».

Заканчивая марш-поход по городу, я увидел уморительный пейзаж. Пяток дворников толпились на одном квадратном метре. Без орудия производства. Но в плащах и фетровых шляпах.

В самом квадрате примечался новоявленный генерал, замаскированный под простого советского (б) чиновника. В костюмчике от покойного Версаче.

Я хотел пройти мимо, чтобы телохранители случайно из меня не сделали мишень. Но меня признали, отмахнув — милости просим в священный квадрат.