Камера - Джон Гришем

Кэйхолл выключил телевизор, подошел к решетке.

— Слышал, Сэм? — поинтересовался за стеной Гуллит.

— Да.

— Держись.

— Да.

— Есть ведь и светлые стороны.

— Это какие же?

— Держаться осталось всего четыре недели. — Джей-Би хмыкнул.

Сэм извлек из тонкой папки несколько листов бумаги, уселся на койку — стульев в камере не было. Глаза его заскользили по оставленному Адамом документу. Текст соглашения занимал полторы страницы. Взяв карандаш, Кэйхолл начал делать аккуратные пометки на полях. В чистой половинке добавил целый параграф, внезапно осенившую его идею изложил уже на обороте и принялся за второй лист. Поставив точку, внимательно прочитал написанное — раз, другой, третий. Затем Сэм осторожно снял с полки древнюю пишущую машинку, установил ее на колени, заправил бумагу. В камере зазвучал негромкий перестук клавиш.

Часы показывали десять минут седьмого, когда в коридор ступили двое надзирателей. Тот, что был пониже, катил перед собой тележку с четырнадцатью ячейками. У первой камеры тележка остановилась, высокий надзиратель просунул в специальную щель металлический поднос. Обитатель камеры, тощий кубинец, не проронив ни слова, схватил поднос, уселся на край койки и с жадностью давно не видевшего еды человека заработал челюстями.

Завтрак состоял из шести блюд: пара жареных яиц, увесистый кусок бекона, четыре тоста, два крошечных пакетика яблочного джема, пластиковая бутылочка с апельсиновым соком и большой, пластиковый же стакан кофе. Простое, но сытное меню было утверждено федеральными властями.

Тележка переместилась к следующей камере. Еду заключенные всегда ждали с нетерпением оголодавших псов.

— Вы опоздали на одиннадцать минут, — раздраженно буркнул сиделец, забирая поднос.

— Можешь предъявить иск, — не повернув головы, бросил высокий.

— Я знаю свои права.

— Засунь их себе в задницу.

— Это уже оскорбление! Ты за него ответишь.

Надзиратели двинулись дальше. Подобные перебранки происходили каждый день, им никто не удивлялся. Прибытие завтрака не отвлекло Сэма от работы.

— Я так и знал, что ты будешь печатать, — сказал высокий, останавливаясь перед щелью.

— Любовное послание. — Кэйхолл переместил машинку на одеяло, поднялся.

— Да хоть партитура «Севильского цирюльника». Но только поторопись, Сэм! Шеф уже подумывает о твоем прощальном ужине.

— Скажи, пусть приготовит пиццу. Нет, с пиццей он сядет в лужу. Что ж, тогда сойдут бобы и тройка сосисок. — Сэм принял поднос.

— Это твое последнее слово? До тебя здесь один заказал говяжий бифштекс и королевских креветок, поверишь? Королевские креветки в Парчмане!

— Заказ был выполнен?

— Нет. Парень потерял аппетит. Под конец питался исключительно валиумом.

— Недурной вкус.

— Тише! — оглушительно проорал из своей клетки Джей-Би.

Надзиратели с некоторой опаской приблизились к его решетке. Могучие руки Гуллита грозно сжимали металлические прутья.

— Какие мы сегодня игривые, — заметил кативший тележку.

— Почему вы, засранцы долбаные, не можете обойтись без трепа?! Думаете, люди тут просыпаются лишь для того, чтобы выслушать ваши идиотские анекдоты? Давай сюда мой завтрак и ступай прочь.

— Ради Бога, Джей-Би, сэр! Глубочайшие извинения. Мне казалось, вас мучает одиночество.

— Ты ошибся. — Гуллит взял поднос и шагнул к койке.

— До чего ранимая душа! — Тележка покатилась к камере следующей жертвы тюремного остроумия.

Сидя на постели, Сэм помешивал ложечкой горячий кофе. Яичница с беконом в его утренний рацион не входила, а джем и тосты можно будет съесть чуточку позже. Вместительный стакан с кофе он привык растягивать до десяти, когда наступало время солнечных ванн и физических упражнений.

Кэйхолл поставил на колени машинку. Работать, работать!

Глава 13

К половине десятого утра новый вариант соглашения был готов. Сэм имел все основания гордиться собой: конечный результат вполне мог считаться шедевром. Прожевывая хрустящий кусочек тоста, Кэйхолл еще раз придирчиво прочитал документ. Высокий слог, обилие непостижимых для дилетанта терминов, цветистая фразеология свидетельствовали о том, что автор текста без колебаний вступил бы в поединок с профессиональным юристом.

В дальнем конце коридора хлопнула дверь, послышались неторопливые и уверенные шаги. За решеткой камеры выросла фигура Пакера.

— Адвокат уже здесь, Сэм. — Он снял с пояса наручники. Кэйхолл поднялся с койки, поддернул боксерские трусы.

— Который сейчас час?

— Чуть больше половины десятого. А в чем дело?

— В десять у меня прогулка.

— Или она, или встреча с адвокатом. Выбирай.

Размышляя, Сэм оделся в красный спортивный костюм, вставил ноги в резиновые тапочки. Процедура одевания не отнимала у сидельцев Скамьи много времени.

— Могу я пойти на прогулку позже?

— Посмотрим.

— Она мне необходима.

— Знаю, Сэм, знаю. Шевелись.

— Мне без нее нельзя.

— Ясное дело. Как и всем остальным. Постараюсь что-нибудь придумать.

Кэйхолл провел расческой по прядям сальных волос, приблизился к умывальнику. Пакер терпеливо ждал. Сэму хотелось переброситься словечком с Джей-Би, но Гуллит уже спал. Большинство заключенных Семнадцатого блока сразу после завтрака предпочитали погрузиться в сон. Наблюдательный Пакер давно уже вычислил, что средний сиделец пребывал в состоянии сна от пятнадцати до шестнадцати часов в сутки: ему не мешали ни жара, ни холод, ни включенный за стеной соседа телевизор.

Сегодняшнее утро было непривычно тихим. Негромкое жужжание вентиляторов не нарушал ни один человеческий голос.

Подойдя к решетке, Сэм повернулся к сержанту спиной, сунул в узкую щель кисти рук. Когда Пакер сцепил его запястья наручниками, Кэйхолл сделал два шага, согнул колени и взял с постели окончательно отредактированный документ. Сержант кивнул невидимому стражу, тот нажал кнопку. Дверь камеры поползла в сторону.

При перемещении по коридорам ноги заключенных обычно соединяли довольно короткой металлической цепочкой, и имей Пакер дело с более молодым сидельцем, он бы ни минуты не сомневался. Но Сэм? Куда бежать немощному старику? Подхватив Кэйхолла под локоть, Пакер вывел его из камеры. В сопровождении еще одного охранника они подошли к массивной железной двери. Сержант повернул в замочной скважине ключ, потянул тяжелую створку на себя. За перегородкой комнаты для посетителей сидел Адам. Пакер снял с Сэма наручники.

Адвокат и его клиент остались наедине.

Адам внимательно прочел документ. Пробегая глазами текст во второй раз, он сделал на полях несколько пометок; местами стиль изложения вызывал улыбку. Ему приходилось видеть и более наивные строки, выходившие из-под пера маститых юристов. Язык Сэма отличался пафосом, к которому так любят прибегать восторженные студенты-первокурсники. Там, где можно было обойтись одним словом, Кэйхолл использовал шесть. Его латынь приводила в ужас. Отдельные параграфы вообще не имели смысла. И все же для непрофессионала работа могла считаться почти безукоризненной.

Состоявший изначально из двух страниц документ превратился в четырехстраничный. В тексте Адам обнаружил всего три опечатки.

— Героический труд, — сказал он, кладя листы на стол. Сэм пустил к потолку струю дыма. — Но, по сути, это то же самое соглашение.

— По сути, оно чертовски отличается от твоего, — поправил Кэйхолл.

Адам просмотрел свои пометки.

— Из текста следует, что тебя волнуют пять моментов: губернатор, книги, телевизор, отказ от услуг адвоката и свидетели процедуры.

— Меня волнует куча вещей. Ты же перечислил только безоговорочные требования.

— Еще вчера я сказал, что с книгами и телевизором помочь тебе ничем не смогу.

— О'кей. Дальше.

— Формулировка отказа от услуг юриста впечатляет. Ты считаешь себя вправе в любое время и без всяких объяснений выставить меня за дверь, даже не меня, а вообще всякого представителя «Крейвиц энд Бэйн».

— В последний раз мне потребовалось много сил, чтобы избавиться от этих еврейских выродков. Хочу подстраховаться.

— Резонно.

— Мне плевать, резонно это, по-твоему, или нет. Данный пункт не подлежит обсуждению.

— Ясно. И представлять твои интересы могу только я.

— Совершенно верно. Никто, кроме тебя, пусть и в руки не берет мое дело. Хватит с меня иудеев, понял? То же относится к черномазым и женщинам.

— Слушай, Сэм, мы же договорились называть их чернокожими.

— О, прости, ради Бога. Тогда речь должна идти об афроамериканцах, иудоамериканцах и женоамериканцах. Мы с тобой будем ирландоамериканцами и плюс белыми мужеамериканцами. Если тебе потребуется помощь фирмы, постарайся общаться лишь с германоамериканцами или италоамериканцами. Примем в расчет условия Чикаго и допустим некоторое количество выходцев из Польши. Грамотно, а? Вполне в духе межэтнической культуры и политкорректности, так?