Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени - Рамазан Абдулатипов

Исаев выступил в поддержку экономической реформы, но без популистских деформаций, он предлагал немедленно решить вопрос о разделе имущества между Союзом и республиками, ибо двоевластие чревато анархией. Чем плохи эти предложения? Однако реакция зала была негативной. «Надо немедленно восстановить управление экономикой в республике», – говорил Исаев. В ответ – шум и выкрики. Радикальный блок потребовал его ухода в отставку. «Надо ставить на тайное голосование вопрос о недоверии всему руководству Верховною Совета, избранного Съездом, – сказал в ответ Исаев. – Если нам не дадут нормально работать, то не о чем завтра будет отчитываться. Мы не хотим сводить счеты ни с кем… Но мы хотим политической определенности». И снова шум, вновь председательствующему приходится обращаться к залу с просьбой вести себя поспокойнее.

5 апреля Б. М. Исаев вышел к микрофону и от имени авторов политического заявления попросил Съезд публично выразить доверие или недоверие всем подписавшим этот документ. Я был против подобных акций. Мне претило выставлять себя героем и жертвой, а потому я наотрез отказался выступать с какими-либо заявлениями. Но мне были понятны мотивы коллег: накал гонений за инакомыслие был настолько силен, что они хотели заручиться поддержкой Съезда и оградить всех нас от угрозы политических преследований. А она была вполне реальной. Депутат Миронов (Москва), к примеру, заявил: «Я русский, но ко мне обратились избиратели Дагестана… Уважаемый депутат Абдулатипов сказал, что стоит ему только захотеть – и пять тысяч горцев будут у стен Кремля. Я хочу сказать: тридцать тысяч уже в дороге, три тысячи у меня здесь. Это протест против той политики, которую проводит депутат Абдулатипов. Это недоверие ему избирателей Дагестана, и следует поставить вопрос о его отзыве. Я прошу передать это в палату Национальностей».

Это была ложь. Никаких тысяч ни в дороге, ни в Москве не было. Приходили отдельные телеграммы с осуждением из Ботлихского района, из г. Каспийска от имени агульского народа, которые не были моими избирателями. Но это были единицы. Гораздо больше телеграмм и писем было в мою поддержку. Хотя, откровенно говоря, мне бы не хотелось ни тех, ни других, ибо за ними – раскол.

После заявления Миронова к микрофону вышел Магомедали Магомедович Магомедов – Председатель Верховного Совета Дагестана. Он сказал: «По Конституции Дагестанской АССР Председатель Верховного Совета – высшее должностное лицо, которое может говорить от имени республики. Я заявляю, что депутат Абдулатипов пользуется полной поддержкой избирателей и трудящихся Дагестана. Дагестанская АССР, – подчеркнул он, – это единственная республика Российской Федерации, которая не подписала, не приняла декларацию о суверенитете. И не потому, что мы, дагестанцы, потеряли вкус к независимости, а лишь потому, что мы предвидели вот этот хаос, неразбериху, связанную с суверенитетом… Считаю, что… нам надо подписать документы, подтверждающие нашу верность России, верность нашему Союзу».

Еще раз скажу: не столь уж велика значимость нашего заявления. Зато реакция на него помогла увидеть нашу молодую демократию без всяких прикрас. Конечно, настоящих экстремистов среди народных депутатов не так уж много. Но эти немногие были крикливы, злобны и определяли порой лицо депутатского корпуса в целом.

Мне трудно отделаться от ощущения, что вопрос о президентстве в России, по сути, неподготовленный, удалось вынести на Съезд благодаря всеобщей сумятице. Момент был слишком напряженный. Сторонники Бориса Николаевича жаждали всенародного голосования, результаты которого были предрешены, чтобы обезопасить себя от дальнейшей критики и парламентского контроля. Это естественно, но что случилось со всеми остальными? Помнится, депутат Задонский зачитывал письма своих избирателей, выражающих тревогу за завтрашний день России, будущее своих детей и внуков: «Мы поддерживаем Бориса Николаевича, требуем ускорить проведение выборов Президента, выступаем против грабительского повышения цен». Таковы были требования избирателей Задонского.

Кстати, «Демократическая Россия», «Рабочий союз», группа беспартийных депутатов выдвигали предложение прервать на две недели Съезд, подготовить пакет проектов законов о президентстве и потом возобновить работу. Но предложение не прошло.

В атмосфере всеобщего возбуждения тонули самые серьезные вопросы, в том числе о Федеративном договоре. (Мне, как заместителю Б. Н. Ельцина, возглавлявшему соответствующую комиссию Съезда, пришлось внимательно изучить все союзные законы и постановления, проекты документов к Федеративному договору. С Борисом Николаевичем работалось хорошо даже после всех этих криков. Я часто задумывался: «Каков он по своей естественной сути, надежда России? Что в нем искреннее, человеческое, а что наносное, «политическое»? И может ли то и другое гармонично и естественно сочетаться в человеке?)

В ходе обсуждения Постановления об основных началах национально-государственного устройства Российской Федерации удалось как-то сблизить позиции противоборствующих сторон. Отдельные пункты в проект внесли «Коммунисты России». Одновременно от группы «Демократическая Россия» предложили включить пункт аз Декларации о суверенитете России. После долгих дебатов я поддержал их предложение. Но секретарь ЦК компартии России А. Соколов не соглашался ни в какую, хотя представители «Демократической России» готовы были идти на уступки. Пришлось сказать Соколову: «Вам нельзя заниматься политической работой, ибо вы не ищете, не умеете и не можете найти компромиссные варианты. Почему вы дискредитируете себя и свою партию?»

Без шума Съезду стало жить неинтересно, и он возник в очередной раз при принятии постановления по Союзному и Федеративному договорам. Мне пришлось выступить после председателя редакционной комиссии и сказать: «Нельзя из-за спешки комкать важный вопрос, которого ждут люди». Нам удалось добиться определенного продвижения вперед при обсуждении второго варианта проекта. Предложение принять его за основу и поручить доработать Верховному Совету было поддержано и Шахраем, и Мазаевым, вопрос вынес на голосование Б. П. Ельцин. Таким образом, Съезд одобрил Постановление о Федеративном договоре и поручил Верховному Совету и Совету Федерации, консультируясь с Верховными Советами республик, краев и областей РСФСР, доработать проект Федеративного договора и подготовить его к подписанию. Это было очень важное решение.

Затем Борис Николаевич выступил с предложением о перераспределении полномочий между высшими органами государственной власти. Вопрос был решен положительно, и задолго до избрания на президентский пост Б. Н. Ельцин получил фактически президентские полномочия.

Откровенно говоря, душой я был за такое решение. Надоело безвластие – и союзное, и российское, и был готов голосовать за предоставление любых полномочий, лишь бы это привело к стабилизации обстановки и проведению предсказуемой, последовательной политики. Я был готов еще раз довериться Ельцину.

Позднее на трибуну с заявлением вновь поднялась С. П. Горячева: «Борис Николаевич, на этом Съезде произошло ваше саморазоблачение (шум в зале); не только для меня, для многих стало ясно (шум в зале), что президентский пост для вас – главная цель. Ради нее вы идете на обман, фальсификации, готовы на любую авантюру, не остановитесь перед тем, чтобы ввергнуть страну в кризис ради власти, вы готовы на все. Президент республики должен быть воплощением чести и достоинства ее народа. Вы воплощение совсем других качеств. Я не могу без ужаса и содрогания думать о том, что вы можете занять этот пост. Вы просите о дополнительных полномочиях, не сумев распорядиться имеющимися».

Не думаю, что это было уместно и нужно. Оно скорее подлило масла и в без того незатухающий костер конфронтационности. А привел я это ее заявление с единственной целью: еще раз подчеркнуть смелость этой женщины, ее искреннюю боль за Россию, за Отечество, показать, что ее поступкам чужда корысть. Думаю, ее резкое выступление продиктовано скорее всего беспомощностью, даже отчаянием от того, что ее не слышат и не понимают. При всех противоречиях она свою роль играла честно.

При обсуждении вопроса о Союзном договоре я вышел к микрофону и сказал, что решать этот вопрос следует в комплексе с Федеративным договором. Поэтому меня неприятно удивили такие слова А Собчака; «В феврале в Совете Федерации проест Федеративного договор» был принят за основу. Мы признали его разумным, не расстраивающим отношения с республиками. Более того, он может быть положен в основу Союзного договора. Каково же было мое удивление, когда, встретившись, чтобы внести какие-то второстепенные замечания, через месяц, мы вдруг, не без помощи вашего

Председателя Совета Национальностей, обнаружили, что о Федеративном договоре уже речь вообще не идет, а обсуждается вопрос подписания Союзного договора автономными республиками в составе Российской Федерации. И, потратив целый день, мы так и не пришли к определенному выводу». Это была явная политическая фальсификация. Вопрос о форме подписания Союзного договора был одним из важнейших при доработке Федеративного договора, потому что многие республики боялись исключения из числа субъектов Союза, если они подпишут Федеративный договор. Может быть, кому-то требовалось специальное разъяснение, но только не Анатолию Александровичу. Видимо, политическая культура, а точнее, ее отсутствие, сыграла роль. В перерыве я подошел к нему: