Иные песни - Яцек Дукай

— Да, наверное, так. Но в последнее время у меня не было больших амбиций.

— Но у тебя все же есть некое представление о будущем, в котором… Нет? Ну, по крайней мере, об их будущем.

— А зачем бы мне желать обеспечить их богатством? Если они окажутся достаточно сильны, добудут его сами, верно? А если слабы — и так его утратят.

— Тогда зачем нам вообще тратить время на переживания о бурях, морских тварях, мелях, пиратах, коварной конкуренции, капризах рынка, изменениях цен, нечестных товарищах, лживых партнерах — и сражаться за все большее богатство?

Господин Бербелек пожал плечами и медленно выпустил изо рта сладковатый дым.

— А зачем?

— Поскольку это в нашей природе. — Кетар Ануджабар встал, отложил трубку, огладил картиб. — Послезавтра в бюро Компании, в полдень. Я представлю контрпредложение, принеси соответствующие документы, у тебя есть полномочия, и, если согласишься, подпишем сразу в присутствии свидетеля Гипатии. Эстлос? — Господин Бербелек встал, они пожали друг другу предплечья. — Ты оказал мне честь.

Сказав так, Ануджабар кивнул и ушел.

Иероним окинул взглядом площадь с фигурными фонтанами. Авель куда-то исчез вместе с компанией. А в одну из аллеек сада свернул Исидор Вол с некоей аристократкой под ручку, два стражника двигались за ним как тени. На ступенях сада на миг появилась Алитэ в обществе Давида Моншеба; господин Бербелек двинулся к ним, но, пока обогнул фонтаны, они снова скрылись во дворце. Он же наткнулся на как раз вышедшую Шулиму. Оглядываясь через плечо, та отпустила взмахом руки дулоса и, скорее всего, не заметила Иеронима.

— Ох, это ты, эстлос! — Прежде чем он успел извиниться, миновать ее и поспешить за Алитэ, эстле Амитаче взяла его под руку и потянула на ближайшую тропинку сада. — Нам ведь не предоставлялось случая спокойно поговорить, — начала она, спрятав веер под корсаж; легкий ветерок от озера был приятно холоден и влажен. Серебряный персний Шулимы сверкал в лунном сиянии, будто —

— Убийство! Стража! — закричал бегущий через площадь мужчина. — Они гонятся за мной!

Господин Бербелек выдернул руку из ладони Шулимы. Мужчина добрался до первого скульптурного фонтана; был это Исидор Вол. Господин Бербелек подбежал к нему.

— Стража! — тяжело дышал Исидор. — Стража!

На ступенях дворца появился раб, тотчас отступил назад и побежал за помощью. Господин Бербелек оглянулся на аллею, куда недавно вошел Исидор. Из полумрака проявились три пригнувшиеся к земле фигуры.

— А твои люди? — спросил Иероним.

— И выстрелить не успели.

Фигуры медленно вышли в лунный блеск. Голова и когти тропарда, остальное — человека. Из тени вынырнул четвертый антропард, и они начали огибать фонтаны и стоящих подле него мужчин.

— Если побежим ко дворцу, они вцепятся нам в глотки, — пробормотал господин Бербелек. Сквозь завесу падающих капель он видел эстле Амитаче, спокойно стоявшую на границе мрака и лунных отблесков. Она перехватила взгляд Иеронима и покачала головой. Движение светлых волос привлекло внимание одного из антропардов, он сразу же направился к Шулиме.

Господин Бербелек, не поворачивая головы, косился на дворец. Где эти проклятые стражники? Даже наилучший стратегос ничего не сумеет без войска. Прижавшись к камню статуи, Исидор молился вслух.

Антропард тронулся рысцой к Шулиме. Та сделала шаг вперед, персний блеснул лунной искрой. Протянутой правой рукой указала на землю у своих ног. Антропард остановился, поднял голову, ощерил клыки, а после лег на траву перед Амитаче. Откуда-то она вынула маленький кривой нож.

— Ш-ш-ш-ш-ш, — прошептала, склоняясь над сигеморфом. Он опустил башку. Она перерезала ему горло.

Оставшиеся три антропарда, услышав писк умирающего собрата, остановились и обратили холодные звериные взгляды к выпрямляющейся Шулиме. Господин Бербелек еще успел заметить, сколь смолисто-черной кажется при блеске Луны разлитая по синему платью Амитаче кровь. Кто-то выбежал из дворца. Антропарды снова повернули морды. Отчего они до сих пор не атакуют? Женщина на бегу сдернула с себя юбку, чтобы та не мешала движениям. В руке она держала обломок лампионовой стойки. Бестии прыгнули на нее с трех сторон. Завия выполнила три быстрых укола — каждый смертельный. Отскочила, чтобы трупы, падая, не зацепили ее. Господин Бербелек подтянул левый рукав, сжал правую руку в кулак, стукнул по предплечью. Стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. Синяк появился сразу, абсурдно большой, темный, кровь начала выступать в порах. Значит, Ихмет Зайдар — невиновен. Вот кто убил Магдалену Леес. На площадь выбежали мамлюки с кераунетами на изготовку. Господин Бербелек сел на мокрый мрамор фонтана и снова опустил рукав, скрыв кровавый стигмат. Отбросив импровизированное оружие, Завия подошла к своей госпоже. Шулима отвесила ей две пощечины. Завия встала на колени рядом с трупом четвертого антропарда и поцеловала руку Амитаче, ревностно повторяя:

— Деспойна, деспойна, деспойна. — Господин Бербелек никогда не слышал об аресе-рабе: это ведь противоречие само по себе, как холодный огонь или царь без власти. Даже у кратистосов, даже у Чернокнижника аресы — свободные солдаты. У Завии в глазах стояли слезы. Эстле Шулима Амитаче повернулась и двинулась к ступеням, ветер прижимал светло-золотые волосы к загорелой спине. Никогда еще она не казалась Иерониму такой красивой. Он сжал кулаки. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок; хорошо.

Θ

Кинжал

Анеис Панатакис обнажил кинжал.

— Кхтонитарксот, Йахве, Эвламо, теперь он обладает душой. Касайся лишь рукояти, клинок убивает. Мне пришлось найти воистину безумного демиургоса, кузнеца воды, последние дни разложения, тело расплескивается во все стороны черным поветрием; только он сумел вморфировать яд в металл. Ирга, из жала мантикоры, убивает все живое — прикоснись — обуглит кожу, оцарапай — и яд попадает в кровь, всади глубже — и даже кратистос не совладает. Береги его от воды и ржавчины, эстлос. Держи в холоде и темноте.

Кинжал с халдейским клинком — узкий язык светлого металла, волнистый, будто лист гевеи, будто пламень, змея нападающая, — что одновременно указывало и на его предназначение: это было оружие против Формы, не Материи. Господин Бербелек, конечно, не верил в эти магические бредни, с трудом сохранял равнодушное лицо, когда Панатакис несколько минут бормотал бессмысленные ономата барбарика, — но должен был признать, что получилось прекрасное оружие. Когда господин Бербелек взвесил его в ладони, по спине пробежала дрожь, холодная элегантность вписанной в предмет смерти превращала кинжал в истинное произведение искусства. Демиургос не стал использовать драгоценных металлов, благородных камней, не увлекался резами или орнаментом: гладкая сталь, тонкая гарда, простая рукоять, округлое навершие. Ножны из шкуры крокодила. Прилагались также три ремня с пристяжными пряжками; протянув ремни сквозь симметричные отверстия ножен, можно было привязать кинжал к поясу, к руке, к ноге. Четвертый ремень удерживал сам кинжал, случайно вынь его и дотронься до кожи — и это вызовет как минимум воспаление.

Господин Бербелек, конечно же, не сказал Панатакису, для чего ему необходимо столь смертоносное оружие. Впрочем, и не нужно было: он явился к купцу (на этот раз к нему домой) на следующий день после приема у эстле Лотте — а вся Александрия уже только и говорила, что о покушении на Исидора Вола.

— Тихо, говорю, тихо и без свидетелей! — качал головой Анеис, доливая Иерониму травяного вина, оптовым экспортом которого в Гердон он старался заинтересовать совладельца НИБ. Они сидели на покрытом в несколько слоев коврами полу широкого балкона, пять этажей над главной улицей Картака, нового индийского квартала. — Вот как убивают. А здесь? Это халтура, портачество и оскорбление богов! Тьфу!

— Вол теперь из дома ни на шаг; им пришлось бы его штурмовать.

— Ха! И вот вопрос: откуда они знали, что он придет к эстле Лотте? И ведь — знали с таким упреждением, что успели организовать антропардов! Не хотел бы я нынче оказаться в шкуре домашних Вола, он ведь уже не удовольствуется просто клятвами.

— Верно, ты ведь вел с ним дела.

— С десяток лет, да. Даже надеялся, что он женится на Майе. Может, и к лучшему, что ничего из этого не получилось…

— Однако это был умный ход, — сказал господин Бербелек, — с антропардами: только они могли пробраться на землю Лотте, не растревожив ее тропардов. У Летиции их несколько дюжин, уникальная родовая морфа, ощущают любого чужака. Это было славно спланированное покушение, и оно должно было удаться.

— С другой стороны, сколько в Эгипте текнитесов фауны, способных сотворить подобных сигеморфов человека и зверя? Трое? Четверо? А Гипатия никогда не простит нападения на дом своей родственницы.