Сила присутствия - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда много чего и в помине не было. Например, беспилотников. Банды передвигались по горам совершенно свободно, как хотели. Да в этих аппаратах и не имелось особой нужды. Все и так прекрасно знали, кто и где сейчас находится.
В некоторых госхозах, например, было почти официально заведено, что до обеда там главная советская власть, а после него – моджахеды. В середине дня пятерка садились в машину и уматывала, а моджахеды стреляли в воздух на окраине села, поторапливая с отъездом.
Тут надо пояснить, что пятеркой тогда называлась группа афганских коммунистов, которых партия направляла на места, чтобы они устанавливали там народную власть. Чаще всего это были люди из города, не имеющие родственников в тех местах, куда их посылали. В условиях Афганистана это сплошь и рядом кончалось очень и очень плохо.
Тогда не было сотовых телефонов, не говоря уж о спутниковых. Русские радовались, когда среди их трофеев были рации «Алинко», легкие и мощные. Ничего подобного в Советской армии не имелось. А теперь у всех сотовые. В Кандагаре кто-то испортил воздух, а к вечеру уже и в Мазари-Шарифе завоняло.
Не было таких бронемашин, какие теперь на каждом шагу. Да что там бронемашин! Смех один. Для защитников революции не хватало даже пулеметов. Радовались трофеям. Спецназ использовал крупнокалиберные стволы, отбитые у духов, для защиты баз.
Теперь на каждом шагу дорогие машины, все полицейские одеты в бронежилеты. Тогда об этом и думать не мог. В армии броники не всегда носили. В одной гимнастерке на пулемет шли – случалось такое.
Но при этом и близко не было того, чтобы в каком-то уезде выращивали вместо пшеницы мак, на базаре торговали наркотиками, и все об этом знали. Ничего подобного в те времена не водилось! Он помнил, как вместо этих громадных броневиков на поля приходили трактора, как радовались дехкане и злились моджахеды. Трактора были провозвестниками новой жизни. А теперь где она, эта самая новая жизнь? Побольше мака вырастить?
Они продвигались по городу, перекрытому блоками. На каждом перекрестке стоял пикап, вооруженный пулеметом. Машины песочного цвета – армейские, синего – полицейские, белого – частных охранных компаний. Некоторые племена как занимались охраной караванов, так и занимаются, просто зарегистрировали охранные предприятия.
Защитников порядка было много. Не меньше и тех, кто ополчился против него. Случалось так, что в некоторых приграничных уездах в боевиках были все мужчины, без единого исключения. Взбаламутили… брат поднялся на брата, народ на народ. И не видно этому ни конца ни края!
Центр города. Блестящие стеклом здания банков, столпотворение машин, контейнеры, заполненные металлоломом и бетоном, как защита. Колючая проволока. Ее было особенно много. Она обвивала блокпосты, перекрывала дороги и подступы к зданиям подобно паутине. Люди научились бояться не Всевышнего, а своих собратьев.
Казармы полиции и армии располагались на выезде из города в сторону аэродрома. Теперь войска группировались на американский манер, около авиабаз, с целью снабжения по воздуху, а то и экстренной эвакуации.
На авиабазе в Джелалабаде остался немногочисленный спецназ США. Именно отсюда, если верить официальной версии, стартовала та команда, которая убрала бен Ладена в укрытии в Абботабаде.
С тех пор прошло уже три года, но если что и изменилось, так только в худшую сторону. Большую часть провинции контролировали отряды Талибана. Караванщики отстегивали им за пропуск конвоев. Вся власть правительства ограничивалась дорогой номер один и ее окрестностями. В горах властвовали бандиты или племенные отряды.
Больше не проводилось никаких операций по патрулированию, по демонстрации флага. Это было охвостье вдрызг проигранной войны, кладбище империй. Даже американцы почти свернули свою активность, надеялись разве только на чудо.
Из афганской армии и полиции безумными темпами шло дезертирство. В год уносили ноги по двадцать – тридцать процентов личного состава. Относительно устойчивые подразделения были всего лишь бандами, легализовавшимися, перешедшими на сторону правительства и возглавляемыми бывшими полевыми командирами. Один Аллах знал, когда они решат переметнуться обратно.
Машины прошли КП, где стоял танк, довольно старый «Т-62». Генерал заметил, что их не обыскивали, просто пропустили знакомую машину. В свое время они потратили немало слов для того, чтобы разъяснить афганцам азбучную истину: дружба дружбой, а служба службой. Без толку. Это мы умеем разделять, афганцы – нет. У них вся жизнь цельная, убеждения и вера – тотальные. Может, из-за этого их и нельзя победить.
– Генерал Зайнулла живет на территории части? – осведомился Чамаев.
– У него есть здесь дом, эфенди, – нейтрально сказал старший среди сопровождающих.
Тоже типично по-афгански. Эта страна все еще не выбралась из средневековья, и не дай Аллах ей столкнуть туда нас.
Зайнулла ждал дорогого гостя у самого дувала, как это и было принято. Он хромал… давнее ранение, еще с той войны. Мина взорвалась, но он остался жив.
Теперь этот человек носил довольно скромную генеральскую форму афганской армии. На груди всего пара наград, хотя их у него намного больше. Буйная с проседью шевелюра и длинная, почти белая борода делали его похожим то ли на джинна, то ли на амира джамаата.
За его спиной маячили охранники. Скорее всего родственники. Никому иному доверять нельзя. Хотя сейчас и родственникам-то не очень…
Увидев Чамаева, выходящего из машины, он заулыбался, подошел ближе.
– Я приветствую вас в моем доме, уважаемый хаджи, – сказал он.
– Да пошлет Аллах удачу этому дому, – ответил Чамаев.
Слуги только что зарезали барашка, и сейчас свежее мясо, истекающее жиром, быстро уходило с тарелок. Генерал ел торопливо и жадно, словно боясь, что отнимут. Видимо, привычка, привитая жизнью в горах. Там никогда не знаешь, сколько времени отпущено тебе даже на то, чтобы поесть.
– Мясо надо немного выдержать, – сказал Чамаев. – Хорошо в уксусном растворе или в кефире. Если баранина слишком свежая, то она бывает очень жесткой.
– Да? – удивился генерал. – Я думал, это обычай твоего народа, уважаемый, – зарезать барана для дорогого гостя.
– Да, это так, мой друг. Но лучше мясо все же подготовить, чтобы оно было вкуснее, – заметил Чамаев. – А откуда ты знаешь традиции моего народа? Разве ты был у нас в гостях?
– Нет, это твои люди бывали у нас, – сказал Зайнулла. – Аллах свидетель, они повели себя не так, как подобает дорогим гостям.
Все оказалось очень просто. Зайнулла сам вышел на тему, нужную его гостю. Генерал решил не форсировать события, хотя и обозначил свой интерес.
– За одним таким я как раз и приехал, – проговорил он.
– Знаю, почтеннейший, – сказал Зайнулла. – Мне рассказывали про этого нечестивца и то, что он творит. Амир аль-Усман был у шейха Джавада и избил одного из твоих людей за то, что тот, как и подобает правоверным, хотел совершить намаз, обратиться к Всевышнему. Шейх Джавад остановил это нечестие. Он сказал подонку аль-Усману, что только традиции гостеприимства нашего народа не позволяют ему поступить с ним и его людьми в соответствии с шариатом, ниспосланным нам Аллахом. Такие люди, как аль-Усман, – все равно что червоточина на яблоке.
– Он думает, что познал всю мудрость священной книги, в то время как не знает совершенно ничего, – нейтрально ответил Чамаев.
– Да, почтеннейший. Когда я был много моложе, тоже думал, что познал всю мудрость мира. Теперь же я прекрасно понимаю, что тогда не знал ровным счетом ничего и шел кривым путем. Пусть Аллах просветит несчастных.
– Сегодня ты называешь меня почтеннейшим, – заявил генерал. – А тогда величал врагом и неверным псом.
– Да. – Зайнулла тяжело вздохнул. – Теперь я понимаю, что если Аллах хочет жестоко наказать кого-то, то Он лишает его разума. Такие люди идут, не видя пути, и наносят вред не только себе, но и всему своему народу. Одному Аллаху ведомо, какое наказание ждет меня там за все совершенное. Я слышал, ты стал хаджи, почтеннейший?..
– Да.
– А я никак не могу выехать в паломничество, – сказал бывший моджахед и вытер жирные пальцы о край одеяла, служащего скатертью. – Если припомнить, друг, то выходит, что я взял в руки оружие и пошел воевать в четыреста третьем году хиджры, а сейчас идет уже тридцать пятый. Тридцать два года войны. И не видно ни конца ни края.
– Если Аллах не дал тебе смерти, то, может, Он не хочет наказывать тебя? Наверное, Ему угодно, чтобы ты добрыми делами повлиял на свою судьбу.
– В Афганистане это невозможно, – мрачно сказал Зайнулла. – Здесь нет места добрым делам, есть только злу. Я уже говорил, что лучше бы подавился тем рисом, которым нас кормили в Пакистане. Тебе, хаджи, наверное, передали эти мои слова. Да, а потом меня и других отправляли убивать единоверцев и соплеменников, говорили, что они неверные и коммунисты. Теперь убивают уже нас. Это творят люди, которые заявляют, что пришли сюда как гости, а на самом деле они завоеватели. Мы думали, что делаем джихад, но пустили на свою землю бандитов. Американцы пришли сюда и сказали, что хотят нам добра. Но на самом деле они еще больше раскололи Афганистан. Когда сражались вы и мы – это было наше и ваше дело. Все остальные жили как хотели. Их было больше, чем нас и вас, вместе взятых. А теперь так не получается. Все озверели, действуют по воле шайтана. Много террористов. Они специально стреляют и взрывают простых людей, не военных и не полицию. У всех оружие, все готовы стрелять. Убивают детей, женщин, стариков! Шайтан с нами, и у нас нет сил избавиться от него.