Безумные короли. Личная травма и судьба народов - Вивиан Грин

Хотя Дон Карлос с самых ранних лет был лишён материнской заботы, король сказал его воспитательнице, донье Леоноре де Маскареньяс, набожной даме, которая воспитывала и Филиппа и которая не так давно обдумывала, не уйти ли ей в монастырь: «Относитесь к нему как к сыну». Казалось, Карлос в какой-то степени полюбил её, он завещал ей несколько святых реликвий. «Что же со мной будет, — жаловался мальчик, когда она покинула его окружение, — когда мой дедушка в Германии, а отец в Монсоне?» Когда ему было семь лет, от него убрали женскую опеку и поручили его дону Антонио де Рохасу, которому в своём завещании он оставил реликвию от тернового венца. Общим наблюдателем за его занятиями был Онорато Хуан, принадлежавший к благородной испанской семье — он учился под руководством своего соотечественника, учёного эпохи Возрождения Вивеса до того, как стал придворным. Наставником по религиозным вопросам был Хуан де Муньятонес.

Карлос сравнительно редко мог встречаться с отцом, так как Филипп II редко бывал в Испании, пока не стал королём. В 1554 г. он женился на английской королеве Марии Тюдор, эту мачеху Дон Карлос так и не увидел. По брачному договору, если бы у Марии и Филиппа были дети, на что Мария так искренне надеялась, старший сын должен был унаследовать Англию, Нидерланды и Франш-Конте, но Испания и зависимые территории отходили Дону Карлосу. Если бы детей в браке не было, права Филиппа в Англии теряли силу.

С самого начала жизни Дона Карлоса всё указывало на то, что он трудный, вспыльчивый ребёнок, и это тоже указывает на возможную родовую травму мозга. Венецианский посол в тревоге сообщал своему правительству, что Карлос родился с зубами и что он кусал и даже пытался жевать груди у своих кормилиц, причинив трём из них болезненные повреждения. Он очень не скоро начал говорить и сильно заикался, пока не повзрослел. Позже замечали, что хотя у него приятный голос, он произносил слова со значительным трудом, особенно трудно ему было выговаривать буквы «р» и «л». Тьеполо замечает, что первое слово, которое он произнёс, было «нет».

Он был своеволен и упрям и не любил учиться по книгам. «Когда, — так сообщал венецианский посол Паоло Тьеполо в 1563 г., — он переходил от детства к зрелости, ему не нравилось ни ученье, ни оружие, ни верховая езда, никакие достойные дела, честные и приятные, он только любил вредить людям… Во всём он проявляет большую неохоту к тому, чтобы приносить пользу, и очень сильную склонность к тому, чтобы причинять вред. Он разговаривает с трудом». «Меня очень огорчает, — сообщал Онорато Хуан, — что он не делает таких успехов, каких я бы желал». «Что касается его занятий, — писал дон Гарсиа де Толедо, — он очень медленно продвигается, потому что учится неохотно. То же самое касается гимнастических упражнений и фехтования». «Любопытен в своих вопросах и довольно умён, — заявлял английский посол в 1563 г., — но в остальном совсем неучёный».

Он совершенно обожал своего дедушку-императора из-за его военных успехов и выражал желание увидеться с ним. Карл V отрёкся от императорского престола и удалился в монастырь иерономитов в Юсте в Испании. Дон Карлос горел таким желанием увидеться с дедом, что его новый воспитатель, дон Гарсиа де Толедо, с трудом удержал его от того, чтобы он сел на лошадь и тут же отправился на встречу со своим знаменитым предком.

В конце концов договорились о встрече в Вальядолиде в октябре 1556 г. Дон Карлос, полный воинственного задора, с величайшим интересом слушал рассказ императора о его кампаниях. Но когда император признался, что в одном случае он вынужден был отступить, Карлос разозлился, уверяя, что он никогда бы не побежал. При определённых обстоятельствах, повторил его дедушка, это может быть единственным разумным выходом. Дон Карлос негодовал. «Сдаётся мне, — сказал Карл своей сестре, Элеоноре Французской, — что он очень несдержанный молодой человек; мне не нравятся его манеры и его нрав: я не знаю, кем он когда-то станет».

Карлос был физически неприятен, буквально до грани уродства. Голова его была ненормально велика, одно плечо выше другого, ноги хилые, одна немного короче другой, правая рука, очевидно, высохла, цвет лица бледный. Маленьким ребёнком он был настолько больным, что ходили слухи, будто он вряд ли выживет. «Принц, — писал венецианский посол, — маленького роста. Фигура его уродлива и неприятна. Лицо у него грустное, это потому, что с трёх лет он болеет, почти непрерывно, четырёхдневной малярией, что его изматывает». Первоначально «низенький и худенький», он начал толстеть по мере того, как взрослел; «в этом нет ничего удивительного, — заметил английский посол Томас Чалонер 21 ноября 1562 г., — так как он очень любит поесть». Все обсуждали его волчий аппетит. «Он ест жадно, — сообщал посол императора барон Дитрихштейн, — и только закончит, как тут же готов начать снова. Это обжорство и есть причина его болезни, и многие думают, что если он не остановится, то долго не проживёт».

Ещё более тревожным был его несдержанный и злобный нрав, который обнаруживал в его натуре сильную склонность к садизму. Чтобы получить удовольствие, он приказывал пороть в своём присутствии молодых девушек. «Бледность его лица, — писал другой венецианский посол, Бадоаро, — предполагает жестокий характер. Когда на охоте ловят кроликов или приносят ему других животных, он наслаждается, видя, как их жарят живьём… он горд сверх меры, ибо он не в состоянии долго оставаться в присутствии отца или деда, держа шляпу в руке. И он злится гораздо чаще, чем можно ожидать от молодого человека». «Когда ему кажется, что люди не оказывают ему должного внимания, как, он думает, ему подобает, — пишет его коллега венецианец Тьеполо, — он приказывает высечь их или избить палками, а не так давно он захотел, чтобы кого-то кастрировали. Он никого не любит, но ненавидит очень многих». Он пригрозил убить кардинала Эспинозу, вытащив кинжал из-под плаща, за то, что тот не позволил актёру Сиснеросу представить комедию в его присутствии. Он сказал своему казначею, Хуану Эстевасу де Лобону, что прикажет выбросить его из окна, такой же судьбой он пригрозил сыну маркиза Лас Наваса. Его счета включают платы, произведённые в качестве компенсации людям, дети которых были избиты по его приказу. Так же он обращался и с животными, калеча лошадей, которые ему не угодили, с такой яростью, — упомянуто двадцать три, — что впоследствии с ними пришлось покончить.

Рассказы о его дурном поведении стали легендой, и даже если иногда их надёжность можно подвергнуть сомнению, их достаточно, чтобы продемонстрировать его патологически дурной нрав. Рассказывали, что он заказал сапоги, как тогда по моде носили молодые люди, очень большого размера, чтобы внутрь можно было засунуть маленькие пистолеты. Когда отец услышал о просьбе своего сына, он приказал сапожнику не выполнять его инструкции. Но Дон Карлос пришёл в ярость, когда сапожник принёс сапоги, менее «сногсшибательные», чем он заказал, повелел разрезать их на мелкие кусочки, «fricassée comme tripes de boeuf» («зажарить как бычью требуху» (фр.) — Пер.) и заставил несчастного мастера съесть это неприятное блюдо. В другом случае, когда с балкона какого-то дома случайно вылили воду и она брызнула недалеко от него, он приказал, чтобы провинившихся казнили, добавив, что в своём милосердии он позволит совершить над ними должный обряд перед казнью. Французский сплетник Пьер де ла Бурдей, хозяин Брантома, который побывал в Испании в 1564 г., рассказывал, что принц шатался по улицам с другими необузданными молодыми людьми, увеча людей и целуя девушек. Но, как написал французский посол, «le plus souvent il est si fou et si furieux, qu'il n'y a celui qui ne jude mal fortunec la femme qui aura a vivre avec lui» («часто он пребывает в таком безумии и ярости, что нет никого, кто не считал бы совершенно несчастной женщину, которой придётся с ним жить»),

В основном Дону Карлосу не хватало любви. Возможно, трудно было найти любовь при дворе шестнадцатого века, но у Карлоса не было ни грации, ни шарма, по всем данным он казался молодым психопатом. Его тётя Хуана пыталась ему помочь, но он отверг попытки, которые она делала, чтобы привлечь его. Его отношения с отцом всегда казались очень отдалёнными. Единственной особой, которой он, казалось, симпатизировал, была его молодая мачеха, Елизавета Валуа, проявлявшая к нему сочувствие. Среди документов, найденных после его смерти, была бумага, написанная его рукой, озаглавленная «список моих друзей». Среди друзей была королева Елизавета, «которая всегда была ко мне добра», и Дон Хуан Австрийский (красивый и обаятельный незаконный сын императора, его дяди). Но другой список, озаглавленный «список моих врагов», начинался зловеще: «Король, мой отец (El rey, mi padre); Руис Гомес де Сильва, принцесса Эболи; герцог Альба».

Состояние Дона Карлоса, трудного ребёнка, дефективного подростка, похоже, серьёзно ухудшилось после тяжёлого несчастного случая, который с ним произошёл в 1562 г. В воскресенье 19 апреля он находился в Алкала де Энарес, в 20 милях от Мадрида, куда его отправили выздоравливать после приступа четырёхдневной малярии. Когда он спускался по дворцовой лестнице, он увидел хорошенькую девушку, Мариану де Гарсетас, дочь привратника дворца, которую он, возможно, знал раньше{2}. Она гуляла в саду. Он кинулся вниз по лестнице «торопясь догнать девчонку», как английский посол, сэр Томас Чалонер, сообщал королеве Елизавете, оступился за пять ступеней до конца лестницы, полностью перевернулся и упал головой вперёд, ударившись ею о садовые ворота (которые, так как они были заперты, так или иначе разрушили бы его планы), повредив заднюю часть головы на левой стороне черепа.