Песочные часы - Данило Киш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
39
(Черновик). С этого расстояния в пространстве и во времени ваши свинские поступки совершенно не теряют своей интенсивности. Когда я размышляю обо всем, что вы мне сделали, о бесчестье, которому вы меня подвергли, у меня складывается впечатление, что все это был ночной кошмар. Поэтому я умоляю тебя, ибо я все еще в состоянии отличить кошмар сна от кошмара яви, не позволяй своей дочери и Жоржу причинить зло моей семье, потому что любую возможную отговорку, что они (то есть, моя жена и дети) вступили с вами в какой-то спор, я не приму во внимание. А лучше, поверь мне, чтобы до этого не дошло! И прошу тебя лично, постарайся, чтобы, когда я вернусь, мои были бы живы, потому что надеюсь, что в тебе осталась хоть капля сострадания, чтобы не дать им умереть от голода. И не забывай, что сказано в Талмуде: «Когда мы делаем добро, надо делать его с радостью» (Vajkra rabba, 34).
P.S. Бедняк делает богачу больше добра, принимая его дар, чем богач, оказывающий бедняку благодеяние (там же).
Картины путешествия (II)
40
Между качающихся лошадиных голов появляется дерево, потом оно мелькает между ушей лошади. Это внезапно разбуженный возница сильно натянул поводья, совсем рядом с воротами из проволочной сетки. Человек видит оскаленные лошадиные морды, повернутые немного вверх и вбок (крупные лошадиные зубы, цвета старых костяшек домино, с внутренней стороны почерневшие), и на мгновение — белую пену на железе между лошадиными мордами. Дерево немного искривлено, а под кроной проглядывает сук, надрубленный наискось, он торчит почти под прямым углом. Ветви укутаны тонкой ледяной оболочкой, прозрачной и местами почти невесомой, как целлофан. В эту прозрачную оболочку укутан и ствол, но тут она совсем истончилась, особенно с той стороны, что освещена солнцем, и с восточной стороны можно рассмотреть чуть сморщенную кору. Слышно, как вода ритмично капает с веток, стуча по металлическим желобам. Теперь головы лошадей повернуты вбок, вбок и вовнутрь, к дышлу, оно между лошадиными головами, их головы наклонены, но неестественно, как будто обе лошади движутся одновременно, бессмысленно и невозможным образом, куда-то вбок, одна налево, а другая направо, не от дышла, а к нему, здесь, на этом маленьком пространстве, где им не разойтись. Повозка остановилась со скрипом и скрежетом, но, как будто еще чуть-чуть откатывается назад. Теперь человек видит два крупных черных лошадиных глаза под сползшими шорами. Лошади смотрят куда-то вперед, по крайней мере, так ему кажется, как будто их туда, в это неопределенное и неясное «вперед», влечет сила инерции, до сих пор их подгонявшая, поэтому их глаза, силой повернутые, вместе с головами, вниз и вовнутрь, к дышлу, все еще придерживаются траектории движения уже остановленной повозки, только они (или этот скошенный взгляд). Теперь человек оглядывается назад и окидывает взглядом пустую повозку, в которой поблескивают на солнце несколько соломинок, ярко-желтых. Затем он видит железные обручи задних колес, грязные и от этой грязи утолстившиеся, а за ними, с обеих сторон, параллельно, в грязи, свежие следы колес.
41
Четырехугольное пятно солнца, пробивающееся сквозь маленькое окно, теперь падает, не встречая препятствия, на желтую глину. Человеку кажется, что глина испаряется. Или это только иллюзия. Его грязное на локтях пальто переброшено через спинку стула. На нем испачканные брюки и галоши. Галстук ослаблен, а рукава сорочки закатаны. В руках он держит железную лопату, уже немного заржавевшую, но все еще блестящую под ржавчиной, капельками осевшей на острие. Человек устанавливает острие лопаты точно на линию освещенного солнцем квадрата, затем всем своим весом надавливает на нее. Острие лопаты входит в глину на пять-шесть сантиметров, потом он отваливает ком твердой желтой земли.
42
Его запачканное на локтях пальто брошено на кучу кирпичей, возвышающуюся метрах в десяти от него, и он видит на нем желтую звезду, совершенно деформированную, не столько перспективой, сколько складками ткани. Кирпичи брошены кучей, некоторые совсем побитые, некоторые сломанные пополам, некоторые только чуть обломанные. Они совсем выцветшие, как будто кирпич со временем превращается в камень, или это только впечатление, из-за слоев отвердевшей штукатурки, сплавившейся с плотью кирпича, сросшись с ней. Под левым рукавом, завернутым над локтем (правый, мятый и запачканный, болтается вокруг запястья, немного съежившийся и скомканный), на солнце блестит его белая кожа, усыпанная красными пятнышками веснушек, как у форели. Тонкие рыжие волоски на предплечье едва заметны. Человек устанавливает острие лопаты на затвердевшей земле, затем надавливает на него, острие входит в землю сантиметров на пять-шесть, потом слышно, как оно ударяется обо что-то твердое. Человек начинает дергать черенок, вправо-влево, как будто железо застряло между двумя твердыми предметами. Слышен хруст, похожий на треск обломанного зуба под щипцами врача. Тогда из-под земли появляется багряный и влажный, цвета свежей говядины, обломанный кирпич. Человек наклоняется и берет его в руки. Его ладони замотаны в тряпку, наверное, это носовой платок, но цвет материи или возможные линии клетки больше не видны, потому что заскорузлое полотно пропитано подсыхающей грязью. Эта тряпка затянута посредине ладони, и пальцы немного согнуты, прижаты друг к другу, поэтому движение руки неуверенное и неловкое. Он поворачивает кирпич боком, потом берет его пальцами, как щипцами. Кирпич выскальзывает из руки и опять падает в грязь. Человек оглядывается и в алом свете заходящего солнца видит на винтовке охранника острие штыка. На секунду это единственное, что он видит, потому что алое солнце полностью заливает стекла очков, на которых видны следы грязных пальцев. Охранник сидит на куче трухлявых балок, держа винтовку между коленей. Человек понимает, что охранник на него не смотрит, и бросает на него короткий взгляд, как будто сейчас он видит его в первый раз. Вскоре ему удается вычленить четкий силуэт без лица, охранник на красном горизонте, его жесткая шляпа, на которой развеваются петушиные перья, уже не темно-зеленые, а желтые и оранжевые, как языки пламени. Тогда человек опускает взгляд на кирпич и пытается поднять его пальцами-щипцами, которые раздвигаются недостаточно. Наконец, ему
