Розовая гавань - Кэтрин Коултер

— Иди сюда, Гастингс. Это миндальное пирожное очень трудно есть, покорми меня.

Гастингс засмеялась. Она давно уже не ощущала такой легкости во всем теле и до нее вдруг дошло, что она счастлива.

Он посадил ее к себе на колени.

— Этот дурачина Гвент пытался мне объяснить, как с ними управляться, да все без толку. Накорми меня, жена.

Гастингс отломила кусочек, положила ему в рот, внимательно следила, как он жует.

— А теперь поцелуй меня.

— При Бимисе и Гвенте? При всех?

— Конечно.

Она слегка прижалась к нему губами, но Северн и не требовал большего. Этот поцелуй был символом, клятвой, обетом, и все это понимали. Она — его супруга, она его приняла, у них больше не будет размолвок. Покончив с остатками пирожного, Северн снял ее с коленей.

— Если ты останешься, моя рука сама начнет тебя ласкать, и тогда наши люди умрут от потрясения, ибо считают тебя сдержанной и благовоспитанной леди. Да, кстати, Гвент рассказал, что Элизу вернули в Седжвик под присмотром новой опекунши и сэра Роберта Барнелла. Надеюсь, ты проявила гостеприимство, принимая королевского посланника?

— Нет, — улыбнулась Гастингс, — я рыдала у него на груди, когда узнала, что нужно расстаться с Элизой, а потом опоила зельем, и он влюбился в волкодава Эдгара.

Северн расхохотался. Раньше он, наверное, только нахмурился бы и разгневался. Но ведь то было раньше.

— Жаль, если ты будешь, скучать о ребенке. А что ты думаешь об ее опекунше? Гвент сказал, она вдова сэра Марка Аутбрайта, перед которым наш король оказался в долгу. Ее зовут леди Марджори?

— Я приревновала, Северн. Элиза сразу прилипла к ней, а про меня забыла, — вздохнула Гастингс.

— Вижу, ты до сих пор не успокоилась, но у тебя очень скоро будет собственный ребенок.

Она вспомнила о его семени, уже зревшем в глубинах ее тела, и покраснела.

— Об этом говорил и сэр Роберт, но мне все равно ее не хватает. Она ужасно худая, и леди Марджори вела себя так, будто это я заморила ее голодом.

Северн поднялся из-за стола и шепнул ей на ухо:

— Мне нужно было позаниматься с воинами, а потом Гвент хотел показать отчеты управляющего. Вот почему я ушел. Если бы я задержался и разбудил тебя, то ни о каких делах уже не было бы речи. Зато после обеда я мог бы научить тебя, как достичь вершины блаженства. Есть много способов. Ты согласна?

— Наверное, да, — потупившись, сказала Гастингс. — Только, боюсь, я слишком устала, Северн, у меня так болят ноги…

Одной рукой Северн прикрыл ей рот, а другой легонько гладил по спине.

— Такая нежная, — прошептал он, лаская языком ее губы. — Ты оказалась не такой уж обычной.

— Довольно приятно, а вот мой язык предпочитает бездействовать.

— Какой стеснительный язычок! Но скоро он станет другим, вот увидишь. Занимайся своими делами, Гастингс, и думай обо мне. Да успокойся, Трист, или придется отдать тебя бродячему фокуснику.

Зверек ворчал так громко, что волкодав Эдгар насторожился и медленно двинулся к ним.

Еще раз обняв жену, Северн, насвистывая, вышел из зала в сопровождении Гвента и Бимиса. Он казался Гастингс прекрасным.

— А я-то считала тебя чересчур упрямой, Гастингс. Теперь вижу, что ошибалась. И очень рада.

— Рада? Да ты понятия не имеешь о том, что такое настоящая радость.

И Гастингс пошла по своим делам, так же радостно насвистывая, как и муж.

— Если бы мужчины и женщины не приносили друг другу радость, представляешь, Агнес, какая бы началась драка? — спросила Алиса.

— Разве тебе мало войн? Мужчины и так без конца уничтожают друг друга.

— Это еще ничего. А вот если бы женщины не получали удовольствия от мужчин, то наверняка истребили бы их всех, пусть на свете остались бы одни женщины. Без сомнения, наша жизнь стала бы тогда гораздо лучше, только скучной. Не знаю, что бы я предпочла.

Агнес с улыбкой похлопала девушку по плечу:

— Я знаю одно: мы в Оксборо должны молиться, чтобы хозяин и хозяйка как можно дольше глядели друг на друга глазами, полными желания. Хотя бы до тех пор, пока до них не дойдет, что они мало чем отличаются от других.

Гастингс видела, с какой неохотой приближается Торрик к креслу хозяина, откуда лорд Оксборо вершил суд над своими вассалами и разбирал дела о воровстве. Гвент стоял рядом.

Северн пригласил жену в главный зал, чтобы она увидела все своими глазами. Приглашение ей польстило, но ужасно расстроило то, что Торрика обвиняли в нечестности. Ей дали взглянуть на подделанные счета, и, судя по всему, управляющий за много лет даже не попытался скрыть недостачу. Деньги как бы просто растворялись в воздухе.

— Подойди сюда, управляющий, — приказал Северн, — чтобы я мог сунуть тебе под нос доказательства вины.

Однако Торрик, расправив плечи, решительно подошел к креслу и громко ответил:

— Я — не вор. Если меня и можно в чем-то обвинить, то лишь в глупости, потому что я не ушел из Оксборо после кончины лорда Фоука.

— Иными словами, не сбежал от расплаты. Ладно, управляющий, объясни нам, зачем ты подделывал счета. Ведь это продолжалось не один год. Мне непонятно, почему ты даже не попытался скрыть воровство, неужели столь велика твоя самоуверенность? Неужели ты не боялся, что лорд Фоук в один прекрасный день призовет тебя к ответу, как это делаю сейчас я?

Торрик покосился на листы, испещренные его затейливым почерком.

— У меня нет самоуверенности, милорд. И я — не вор. Неужели все складывается для меня так плохо, милорд?

— Я бы сказал, у Гвента руки чешутся свернуть твою тощую шею. Что ты сделал с этими деньгами, Торрик? Закопал в цветнике Гастингс?

— Милорд, клянусь всем святым, что не брал денег лорда Фоука. Господи, кажется, я должен признаться, чтобы спасти жизнь.

— Это твоя единственная возможность, управляющий. Советую рассказать твою историю позанимательнее.

Судя по всему, управляющему пришлось выдержать битву с самим собой, однако он решительно произнес:

— Цифры в отчетах продиктованы мне лордом Фоуком. Я только выполнял его повеление. Ее отец обкрадывал сам себя?

— Неубедительно, Торрик, — возразил Северн. — Хотя богатому Оксборо твои кражи не очень страшны, этого больше не случится. Украденное тобой отныне принадлежит мне. Расскажи правду, и я смягчу наказание.

— Я не лгу, — упорствовал Торрик. — Я никогда об этом не говорил, потому что дал страшную клятву лорду Фоуку. Я ничего не делал без его ведома.

— Перестань, трусливый ублюдок! — крикнул Гвент, потеряв терпение. — Клянусь зубами дьявола, я ненавижу воров и лгунов! Или ты сознаешься, или я, не сходя с этого места, выпущу тебе кишки.

Торрик отшатнулся, но его спина уперлась в могучую длань стоявшего сзади воина.