Хозяйка Кервельского замка, или Сказка для больших девочек №3 (СИ) - Димина Марья

— Ну, в общем, все так и было, — подходя и усаживаясь напротив, заверил он.

Я молча нахмурилась. Люк покорно вздохнул и протянул мне руку. Я, придерживая одеяло одной рукой, подала ему вторую.

— Ты поцеловала меня, — мягко произнес он. — Вот сюда.

Он приложил мою ладонь к своей левой груди.

— В самое сердце. И след твоего поцелуя до сих пор горит на моей коже, — чуть слышно прошептал он.

Я вспыхнула до корней волос. Люк отнял мою руку от своей груди и прижал к губам.

— Солнце, не смущайся, ты же почти спала в этот момент. Но я на седьмом небе от счастья, что и во сне ты меня любишь.

Я состроила сконфуженную гримасу.

— Единственное, что я помню: ты потрясающе пах. А еще было уютно и тепло.

Оборотень нежно улыбнулся и поднялся с кровати, отпуская мою руку.

— Вставать пора, милая. Ребята ждут. И умоляю, будь поосторожнее со своей энергией. Тебя всю ночь трясло, я потому в человека и обернулся, лапами держать неудобно было, — он погладил меня по макушке и вышел.

Я схватилась руками за щеки. Ой-ей-ей! Я вспомнила, какой гладкой и нежной была его кожа под моей щекой, а этот дурманящий аромат… Так, стоп! Он же сейчас все это чувствует. Я постаралась успокоиться и думать о другом. Получилось, правда, не сразу. Но пока я одевалась, умывалась и плела косу, все встало на свои места. Ну, поцеловала я Люка, и что?! Мой жених, что хочу, то и делаю. С таким настроением я и спустилась вниз. Парни дружно меня поприветствовали, а Люк тут же усадил рядом с собой. После завтрака мы дружной толпой отправились к колодцу в центре села. И повторилась вчерашняя сцена. Сначала крестьяне отнеслись к нам недоверчиво, но после того, как я за десять минут срастила сломанную руку у сынишки старосты, болящие повалили гурьбой. Хорошо, что я с самого начала потребовала место под навесом, иначе бы точно спеклась. Мы уже собирались уходить, когда ко мне подошел крестьянин средних лет, сбитый, опрятно одетый мужик.

— Прости, Целительница, дело у меня к тебе, — скованно проговорил он. — Жена у меня болеет. Третий месяц не встает. Может, посмотришь?

В его глазах стояла невысказанная мольба.

— Конечно, — кивнула я. — Веди.

Мы дошли до противоположного края села. Наемники остались во дворе, а мы с Люком поднялись на крыльцо вслед за хозяином. В доме было небогато, но чисто. Две девочки, восьми и шести лет, настороженно посверкивали глазками из-за очага. Их мать, молодая еще женщина, лежала на кровати у окна. Ее милое осунувшееся лицо было спокойно, она спала. Ровное, но неглубокое дыхание едва приподнимало грудь, словно кто-то положил на нее тяжелый камень.

Меня передернуло от гнева. Люк удивленно заглянул мне в глаза, и я успокаивающе сжала его руку.

— Она не больна, — повернулась я к удрученному отцу семейства. — Тут другое. Ну-ка, пойдем.

Мы вышли на крыльцо. Вправо, к соседскому дому вился едва заметный темный дымок, но видела его только я.

— Кто там живет? — указала я рукой.

Мужик удивленно покосился на меня.

— Старая Шаритта, знахарка местная, — ответил он.

Я скрестила руки на груди.

— Одна?

— Нет, к ней дочь недавно вернулась. Лет десять где-то пропадала. А тут заявилась, — пожал он плечами. — А зачем тебе Равелла? Она-то здесь причем?

Я с сожалением покачала головой. Мужчины!

— Вы здесь подождите, — распорядилась я.

Вставшие, было, воины снова присели на чурбачки возле поленницы. А я потянула Люка за собой. У соседнего дома я остановилась.

— Извини, милый, дальше я одна. Это «между нами, девочками», понимаешь?! — я виновато погладила его по руке. — Потом объясню, ладно?!

Я без стука вошла в дом. Повсюду с потолка свисали пучки трав, и свежесобранные, и давно сухие. Воздух был насыщен их ароматами настолько, что тяжело было дышать. Но еще больше угнетала аура. Ненависть, злоба, зависть серой пылью покрывали все вокруг. Две женщины, молодая и старая, сидящие за столом, подозрительно уставились на меня. Я подошла к небольшому окошку и распахнула его.

— Шаритта и Равелла, я полагаю?! — голос мой был строг.

Старшая настороженно кивнула, а младшая брезгливо поморщилась.

— А ты, стало быть, та «Целительница», что на площади сегодня фокусничала?! — она произнесла мое звание издевательски, ерничая.

Если она думала меня разозлить, то просчиталась.

— Ну, так не всем же порчу наводить, кому-то и лечить надо, — спокойно ответила я, опираясь на подоконник. — Зачем вы это сделали?

Лицо Равеллы было на удивление гармоничным, но лютая злоба в глазах делала его безобразным. Было видно, как темная суть корчится внутри ее ауры.

— Он — мой, понимаешь, мой. И всегда был моим! — выкрикнула Равелла, цепляясь за край стола. — Как она посмела забрать его у меня?!

Я пожала плечами.

— Ты сбежала десять лет назад. Попытать счастья на чужой стороне, но ничего не вышло. Ты вернулась. И чего ты ожидала?! Что друг детства все эти годы простоял на дороге, высматривая тебя вдали?! То есть, у тебя была своя жизнь: успехи, неудачи, победы, поражения. А у него, так, пустота?! Ожидание тебя, единственной?! Да и с чего ты взяла, что была для него таковой?! — я склонила голову к плечу. — Что, с другим не получилось, вспомнила о том, кого бросила?!

Видимо, я все угадала правильно, потому что Равелла вскочила с явным намерением броситься ко мне, но мать резким толчком усадила ее обратно.

— Помни, с кем говоришь, дуреха! — рявкнула она дочери и, прищурясь, посмотрела на меня. — Чего ты хочешь, Целительница?!

Я задумчиво рассматривала ауру этой когда-то бесспорно красивой женщины. Обманутая, брошенная, ненавидящая всех вокруг, кроме единственной дочери. Да она была только счастлива, когда вернувшаяся беглянка попросила ее приворожить прежнюю симпатию. Но приворот его не взял, тогда настала очередь «разлучницы».

— Сними порчу и поклянись впредь этого не делать, — сурово потребовала я.

Равелла ошеломленно глядела на мать, похоже, ей было в диковинку, что кто-то смеет диктовать Шаритте условия.

— А то, что? — скривилась молодуха.

Я ухмыльнулась.

— Согласно действующему законодательству, порча попадает под статью «о нанесении особо тяжкого вреда здоровью». И карается смертью. «Через повешенье или сожжение на усмотрение хозяина местных земель», — процитировала я.

Мать и дочь переглянулись.

— Это земли короля. А до столицы далеко. Пока суд да дело, — насмешливо протянула Равелла, незаметно, как ей казалось, поигрывая пальцами возле рукояти ножа.

Шаритта треснула дочь по руке, и я одобрительно кивнула.

— Твоя мать недобрая, но умная женщина, — спокойно констатировала я. — И в отличие от тебя сообразила: кто я.

— И кто же? — испепеляя меня ненавидящим взглядом, прошипела молодица.

— Принцесса рода Ок’Мена, — насмешливо представилась я. — Так что это и мои земли. И я имею полное право вершить на них правосудие.

Старая ведьма уперлась в меня тяжелым взглядом.

— А что мне мешает нарушить свое обещание потом, когда тебя здесь не будет?! — прищурясь, хмыкнула она.

— Совесть, которую я разбудила в твоей душе, — заговорчески подмигнула я ей. — Она слишком долго спала, бедняжка. Пора бы ей поработать, — сладко улыбнулась я.

Шаритта ошарашено прижала руки к груди, глаза ее забегали, из горла вырвался стон.

— Мама, что с тобой? — испуганно затеребила ее Равелла.

— Тоже самое, что и с тобой, — сурово вынесла я ей приговор. — Ты замыслила против воли привязать к себе человека, в рабство его обратить. И ради этого не побрезговала убийством. Детей осиротить — тебе пустяком показалось, лишь бы желаемое получить.

Лицо молодой женщины перекосилось от ненависти.

— А меня кто-нибудь пожалел?! — сдавленно прорычала она. — Когда лихие разбойники в лесу ограбили, еле удрала от них, снасильничать не успели. А в столице хозяин трактира каждым куском хлеба попрекал, когда подавальщицей работала. Мало того, сыночек его жениться обещал, да попользовался и бросил. Никто мне не помог, никто не пожалел. С чего тогда мне-то добренькой быть?!