Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - Николай Тимофеев

Уже давно ведутся дискуссии о том, было ли рентабельным строительство крупных объектов руками заключенных. Большинство участников считает, что такое строительство было нерентабельным и что лагеря, в общем, создавались не для решения хозяйственных задач, а исключительно карательных целях, для уничтожения специально предназначенных для этого слоев общества, способных помешать успешному строительству социализма.

В свое время и я отдал дань этой точке зрения, выполнив огромную кучу экономических расчетов по сравнению двух способов строительства (бухгалтер все-таки): лагерем и силами вербованных вольнонаемных работников. Огромным грузом на себестоимость лагерного способа ложились содержание бесчисленной охраны, сооружение многочисленных дорогих зон, тысячекилометровые длительные этапы, простои многих людей из-за побегов, абсолютная незаинтересованность работников в результатах своего труда и низкая производительность этого труда. К. Маркс в своих трудах утверждал, что рабский труд не может быть производительным. Правда, при этом меня смущало одно обстоятельство. Если строительство силами заключенных было нерентабельно, то зачем было создавать ГУЛАГ? Считать, что создание ГУЛАГа имело целью уничтожение людей, то это тоже выглядело нелепо. Ну зачем, чтобы уничтожить кубанского «кулака», его надо было везти за многие тысячи километров, строить там зоны и бараки, а потом его умертвлять там голодом и непосильным трудом. Для этого вполне достаточно было подвалов Лубянки и многих других подобных подвалов в стране, где все решалось одной пулей.

Теперь, обладая гораздо большей информацией, я считаю, что создание лагерей с многомиллионным населением имело не только политическую, но и экономическую задачи. Многие дороги и каналы, многие промышленные гиганты не были бы построены, если бы не было возможности использования вот такого, почти бесплатного, рабского и безответного труда, который можно было направить в любую точку страны. Остается неясным, как учитывать в себестоимости лагерных работ гибель самих работников, а погибало в 40-х годах в лагерях до миллиона человек в год. Впрочем, я думаю, что вот такие страшные цифры не являются результатом стратегии высшего руководства страны, а скорее ретивостью местных чекистских особо людоедских начальников, хотя, надо сказать, ретивость эта не выявлялась и не наказывалась. То есть, власть советская вроде бы и не желала гибели миллионов людей, но и не возражала, если кто-то это организовывал. Впрочем, и чекистов постреляли немало, но в основном не за гибель людей, а в большинстве за шпионаж и реставрацию капитализма, как и других соратников великого Ильича.

Все эти вроде бы абстрактные рассуждения я привел здесь потому, что вспомнил, как тогда мне не хотелось покидать нашу построенную от нуля колонну.

Но пришлось. Меня перевели снова в должность старшего бухгалтера на другую колонну в сторону Ургала, то есть еще дальше от Дук. Причем, никто со мной не говорил и меня не спрашивал. Просто меня вызвал трудила и сказал: «Тебя переводят на такую-то колонну. Завтра пойдете!» И все.

Новая колонна, кажется, самая крайняя и последняя Нижне-Амурлага, была расположена на красивейшем месте: пологий пригорок в молодой березовой роще, где было множество грибов, но которые, ясно, были быстро уничтожены.

Контора была еще в палатке, работа была самая обыденная и рутинная, событий запоминающихся почти не было.

А точнее, было три.

Теперь мне, как старшему, снова приходилось ежемесячно отправляться в Дуки, а с учетом расстояний на каждый такой поход затрачивалось 9-10 дней. Сзади по дороге в Дуки у меня никого не было, и я отправлялся пешком в дальний путь первым, на пару с лейтенантом, потом мы подбирали по дороге других таких же путешественников и добирались таким образом до автомобильного движения.

Вот один раз мы — уже три бухгалтера и один лейтенант с пистолетом, идем по тайге. Уже в некоторых местах была готова просека под автотрассу. Мы входим в такую просеку и видим примерно в ста метрах по этой же просеке медведя, который лакомится какой-то ягодой. Наше появление ему явно не понравилось, но наш отважный лейтенант вынул пистолет и открыл огонь. Медведь начал уходить от нас прямо по просеке, сначала шагом, а потом бегом. А мы тоже, и пешком, и бегом. Лейтенант израсходовал одну обойму, вставляет вторую, а больше у него нет. После очередной пары выстрелов мы стали уговаривать лейтенанта прекратить пальбу, а то, дескать, надоест эта беготня мишке, и он повернет назад, а у него уже патронов не будет, да и стрелок, по всему, из него слабый. Он нас послушал, а медведь вскоре скрылся из виду.

А в следующем месяце вся наша колонна, как и все соседние, кантовалась, пела и плясала. Причина: где-то там, на трассе, групповой вооруженный побег. Человек двадцать зэков перевозили куда-то на грузовике; они разоружили и слегка помяли обоих конвоиров в кузове и сержанта в кабине, и скрылись в тайге, как потом выяснилось, разбившись на несколько групп.

Вся наша охрана ушла в патрули и засады, водить бригады на работу стало некому, работа в зоне продолжалась еще дня два, а затем и она прекратилась: не подвозили лес.

Потом начали поступать известия о поимке по два-три человека, а последнюю, вооруженную группу, кажется, перестреляли в тайге.

Во время очередного моего визита в Дуки произошла интересная встреча. Заводят нас на штабную колонну, а она битком забита народом. Оказывается, со всех колонн 4-го отделения свезли много заключенных, и уже все знают, что готовится большой этап на Колыму, сплошь 58-я статья.

Среди них немало казаков, хожу по переполненным баракам, ищу знакомых, не попадаются. Но кто ищет, тот всегда найдет. И я нахожу, и кого же? Командир нашего дивизиона ротмистр Кириллов. Долго мы разговаривали с ним, ясно — «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они».

Мне все время хотелось напомнить ему один хорватский эпизод. Мы выходим из боя, идем толпой, разгоряченные, грязные, потные и расхристанные, а он стоит на обочине проселочной дороги и одним пальцем отводит в сторону тех, кто «не по форме одет». Набралось нас таких с десяток, и Кириллов приказал штабному вахмистру исполнить над нами наказание по типу: «Встать! Бегом марш! Ложись! Встать! Бегом марш! Ложись!» Вахмистр завел нас на пологий склон, раза два уложил на землю, а потом, когда нас, наказанных, уже было не видно снизу, сказал: «Отдыхай, ребята!»

Все-таки я это Кириллову не напомнил.

Когда я возвратился на свою колонну, помпотруду сказал мне по секрету, что и я был в списке на отправку в Дуки, но, по причине моего отсутствия на месте, меня никуда не отправили.

Вскоре после этого меня перевели, почему, не знаю, на одну из «старых» колонн, где я стал бухгалтером по производству. Старшим бухгалтером здесь была вольная девушка, круглолицая, конопатая и такая смешливая, что частенько на мои всяческие выходки хохотала по полчаса.

И здесь я, опять по неизвестной причине, не задержался надолго. Меня перевели, еще раз, на колонну, еще ближе к Дукам, на которой мне не нашлось бухгалтерской должности, и я стал нормировщиком, сначала вторым, а затем и старшим.

Вот здесь, на этой колонне, мне и пришлось пережить самый пик «сучьей» войны.

Собственно, сучья война уже пылала по всему Дальнему Востоку и на Колыме, но я все это время был в далекой глубинке, а там не было ни воров в законе, ни сук. Причина понятна: при открытии новых колонн начальство вынуждено было сплошь и рядом допускать отступление от требований режима и охраны, поэтому туда подбирался более спокойный и работоспособный элемент.

9. СУЧЬЯ ВОЙНА

До сих пор мало кому известно и мало что известно о событиях сороковых годов двадцатого столетия в советско-лагерной системе, прославившихся под названием «сучья» война. А ведь события эти не зря названы войной: по кровопролитности, по количеству убитых и искалеченных, по тому ужасу, испытанному многими тысячами беспомощных очевидцев жестоких казней, совершаемых на глазах людей, по множеству проблем, поставленных перед руководителями всех уровней лагерной системы, — события эти не имеют себе равных.

Мне нигде не попадались аналитические официальные, полуофициальные или дилетанско-журналистские материалы по теме «сучьей» войны. Возможно, они где-то и есть, а возможно, МВД до сих пор числит их в разряде сверхсекретных, списать же многочисленных жертв этой войны по каким-либо, известным чекистским чиновникам, своим графам отчетов, не составляло им никакого труда.

Информацию об этих страшных событиях можно найти мизерными порциями в воспоминаниях уцелевших заключенных тех времен. Наиболее содержательная информация, как я считаю, содержится в книге Варлама Шаламова «Очерки преступного мира», в которой имеется даже целая глава, названная именно так — «сучья» война.