Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - Николай Тимофеев

Служебные дела мои шли успешно; я составил несколько вспомогательных таблиц, что значительно ускорило расчеты, и месяца через три я ликвидировал отставание в начислении «премвознаграждения». Теперь мне приходилось выполнять расчеты просто каждый очередной месяц, это не занимало много времени, и я охотно помогал Сергею и Лебедеву в их работе. Пробовал я напрашиваться в помощники и к старшему, потому что это было мне просто интересно, но эти мои попытки особого успеха не имели. Иногда давал он просчитать какую-нибудь таблицу или ведомость, и все. Почему он так поступал, я не знаю. Возможно, он считал, что для работы по учету строительного производства необходимы и бухгалтерские знания, и знания по строительству, а у меня ни того, ни другого не было. Но я хотел учиться.

Очень быстро я возвратил себе человеческий облик. Это было нетрудно, так как на этой колонне были и баня, и парикмахерская, и прачечная. Через каждые 10 дней весь состав купали, брили и меняли белье, хотя старое и ветхое, но чистое. А на 414-й за все время моего на ней пребывания нас ни разу не купали, не брили и белье не меняли. Даже удивительно, как мы там не завшивели безбожно. Видно, в тех нечеловеческих условиях даже вши жить не желали.

Постепенно я познакомился со всеми инженерно-техническими и конторскими работниками колонны (все они были заключенными) и был уже со всеми, как говорится, на равной ноге, даже с нормировщиком Толиком, который при первой встрече отнесся ко мне довольно пренебрежительно.

Нашелся и партнер по шахматам, экономист колонны Юра Саркисов. Сначала мы играли кусочками дерева с нарисованными знаками, затем взялись вдвоем вырезать фигуры из осиновых плашек, приносимых нам из тайги. Фигуры получились очень непривлекательными, особенно кони, но все равно были лучше, чем просто чурки. По шахматной силе мы были примерно равны, и один раз даже решили сыграть матч на интерес: он поставил полученную в посылке красивую записную книжку, а я — свои усы, которые только что начал отпускать. Победителем считался тот, кто выиграет три партии подряд. Матч продолжался по причине равных сил очень долго, месяца два, а проиграл его я и сбрил усы. И с тех пор больше я усы в жизни не отпускал.

Здесь, на 415-й колонне я получил две посылки с примерно таким же содержанием, как и раньше. Вторую посылку я получил с большим трудом, так как у претендента на посылку спрашивали не только обычные формулярные данные, но требовали сообщения, от кого он ожидает посылку. На второй раз я ответил, как обычно, что от матери, но мне ответили, что это неправильный ответ и что посылка, дескать, не моя. При получении моей первой здесь посылки надзиратели, учитывая мой статус придурка, меня не грабили, и теперь, во второй раз, я решил их просто подкупить, пообещав им солидный куш табаку кубанского, и они не выдержали.

Содержимое посылок употреблялось всей бухгалтерской компанией, только табаку я отдавал этой компании лишь часть, а остальную половину раздавал казакам 15-го корпуса, которых я обнаружил на этой колонне в количестве шести человек. Из моего полка никого не было.

На этой табачной почве у меня произошла интересная встреча. Я принес немного табаку нашему зав. медпунктом Леше Стрельникову, и у нас состоялся такой разговор.

— Вкусный табак, — говорит Леша, — и где его такой выращивают?

— В нашей станице все колхозы сажают табак, — отвечаю я.

— А ты из какой станицы?

— Ярославской. Есть такая на Кубани.

— Ярославской?! — закричал он так, что я даже вздрогнул. — Ты из Ярославской?

— Да, а что это ты так…

— А Каретникова знаешь?

И он мне рассказывает, что был фельдшером в эскадроне Каретникова, что участвовал в том знаменитом прорыве двух эскадронов к швейцарской границе, о котором мне рассказывал в Цветле некий вахмистр, и что он после крика одного из казаков о том, что сотника убили, лично убедился, что тот мертв.

Так что, когда я через восемь лет рассказывал Меланье Федотовне Каретниковой, матери моего лучшего друга и одноклассника Витьки, и моей учительнице в 3-м и 4-м классах, о гибели ее мужа сотника Василия Каретникова, я передавал ей сведения от двух сослуживцев и свидетелей его смерти.

По безделью я начал время от времени заходить то к экономистам, то к нормировщикам, что-то им помогал, а главное — получал какие-то знания, которые мне, как я полагал, когда-нибудь пригодятся.

Произошло, наконец, и давно ожидаемое событие — наш старший бухгалтер был отправлен в Дуки, а на его место прибыл другой — молодой, высокий, красивый армянин, Георгий Павлович Александрянц. Он был всего на несколько лет старше меня и Георгием Павловичем пробыл недолго, превратившись просто в Жору. У него была 58.10, его взяли прямо с фронта за какие-то одобрительные высказывания о немецкой технике. Статья эта, как известно, считалась советской властью легкой, и имеющим ее дозволялось занимать любые должности в лагере и даже ходить без конвоя. По образованию он был техником-строителем, но быстро сообразил, что в лагере лучше быть бухгалтером, чем прорабом.

Бухгалтером Жора был знающим и в работу включился немедленно. Что же касается меня, то, в отличие от предыдущего моего начальника, он сразу же усек мою незагруженность, точнее — недогруженность, и в момент ликвидировал ее. Я стал трудиться в три-четыре раза больше, причем, по всем частям бухгалтерской работы, а чего не знал или не понимал, то учиться приходилось с космическими скоростями, а на уроки и поучения Жора не скупился. Я ничуть не огорчался такой эксплуатацией моей персоны, даже наоборот, с удовольствием постигал новые для меня знания. Даже через столько лет я и сейчас испытываю благодарность по отношению к Георгию Павловичу Александрянцу, ибо месяца за три он сделал из меня настоящего, достаточно квалифицированного бухгалтера. А это для лагеря много значит.

Жора улучшил и наше питание, сумев договориться с капитаном Серовым о разрешении получать нам четверым продовольствие сухим пайком, и мы стали варить кое-что себе сами, ну а кухня, само собой, в получении четырех порций баланды нам не отказывала.

Здание конторы было закончено, бухгалтерия перебралась в предназначенное нам помещение. Палатку свою мы ликвидировали, но в небольшом помещении бухгалтерии жить было негде. В конце концов, мы устроились так: Жора все-таки ухитрился поставить себе топчан прямо в бухгалтерии, а я после окончания работы расстилал матрац (теперь он у меня был) на сдвинутых столах и благополучно спал. Сергей и Лебедев перебрались в барак АТП, пристроенный к нашему зданию.

Было одно чрезвычайное происшествие. Как-то ночью надзиратели забегали по всей колонне, поднимая всех без исключения, невзирая на чины и должности. И всех — к вахте. Выяснилась причина — лесной пожар, который быстро двигался в нашу сторону. Сначала охрана пыталась построить бригады и вывозить из зоны в обычном порядке, но Серов так заорал на начальника охраны, что те отказались от попыток кого-либо построить и начали считать «поштучно», но потом бросили и это занятие, так как все бежали толпой, а потом расхватывали пилы, топоры, лопаты и прочий инструмент. Какой тут подсчет?

Я попал в линию, что защищала лежневку длиной километра полтора, которая была уже уложена, но еще не засыпана грунтом, и, безусловно, сгорела бы. Но мы успели создать своего рода просеку, сваливая деревья навстречу огню, а мелкие поползновения гасили ветками и лопатами.

Страшное это явление — лесной пожар. Мы сберегли и саму колонну, и те сооружения, которым угрожал огонь. Кстати, все заключенные благополучно вернулись в лагерь. Никто не сбежал. И никто не сгорел.

Наступила зима. В декабре прошла знаменитая сталинская денежная реформа: обмен денег и отмена карточной системы. Для вольных это было событие огромной важности, но для нас никакого значения она не имела: денег у нас не было, а «карточки» нам обеспечивал ГУЛАГ, и никаких изменений по этой части не было. По обмену денег ходило много рассказов и слухов о том, как в Комсомольске, куда надо было ехать для обмена больших сумм, чекисты ловили всяческих миллионеров. Во время войны немало людей всякими темными путями наживали большие деньги; и эта реформа в числе многих задач имела еще и назначение — изъять такие деньги, а попутно кое-кого и посадить.

Отчетность у нас была месячная, и каждый месяц Жора отправлялся в Дуки сдавать отчет. Процедура эта происходила всегда у него отлично, никаких грехов в наших отчетах не находилось, и он возвращался всегда веселым и довольным. Но вот однажды, в январе, он приехал со сногсшибательной для меня новостью!

Наступило время продолжать трассу дальше в направлении Ургала, то есть создавать новые лагпункты. События эти происходили всегда зимой, чтобы можно было по зимнику забросить на намеченный участок все необходимое, а затем уже строить автодороги. От нашей колонны должна была открываться новая, по номеру, кажется, 421-я. А новость была такая: я назначался на нее старшим бухгалтером.