Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла

Но, едва только они с Зиной переступили порог алтыновского склепа, как следом за ними тотчас устремились из-под деревьев все те рваные силуэты, которые до этого всё-таки держались на расстоянии. И купеческий сын подумал: под открытым небом их всех, худо-бедно, продолжал сдерживать свет ещё не закатившегося солнца. А здесь, в сумраке каменной погребальницы, эти твари должны были бы чувствовать себя куда увереннее, чем снаружи. Вот они все и рванули сюда — тем паче, что их добыча сама указала им дорожку.

— Ну, уже нет, — прошептал Иванушка почти беззвучно. — Я этим исчадиям — не добыча. И Зина тоже. И Рыжий.

Иванушке показалось, что каким-то образом дед расслышал его слова. Во всяком случае, он обратил на внука взор своего единственного немигающего глаза. И словно бы даже коротко кивнул — соглашаясь с услышанным. Впрочем, в последнем Иванушка не был уверен: в каменном помещении царил слишком густой сумрак. Купеческий сын быстро развернулся, шагнул к пустому дверному проему и взял свой шестик-махалку наперевес, словно казачью пику.

— Зина! — теперь он уже говорил в полный голос. — Отходи к дальней стене! И Рыжего возьми с собой! Только под ноги смотри! Там в полу — колодец, не свались в него.

Он успел ещё увидеть, как Зина подхватила на руки Эрика и начала отступать от входа — спиной вперёд, не сводя глаз с него самого. И мимолетно попенял ей за это. Как, спрашивается, она могла бы при таком передвижении смотреть себе под ноги? Но уже в следующий миг это соображение представилось ему несущественным: в дверном проема возник силуэт самого быстрого из ходячих мертвецов, который опередил всех своих сотоварищей.

Это был молодой ещё мужик — проживший на свете не более тридцати лет, если судить по тому, что он сохранил все свои зубы. И умер он явно не своей смертью. Полотняная рубаха, в которой его похоронили, вся обратилась в лохмотья. И сквозь неё была отчётливо видна грудь мужика — походившая на изломанную голубиную клетку, коих Иванушка повидал великое множество. Ребра этого бедолаги были не просто поломаны, а будто перемолоты, как если бы их крушили кувалдой, и провалились внутрь в полудюжине мест. Но главное — на лице мужика только зубы и уцелели. Ни носа, ни каких-либо следов кожи Иванушка на нем не узрел. И тотчас припомнил историю — как года три или четыре тому назад в охваченной огнём избе погиб один из городских пожарных. На него рухнула крыша дома, из которого он пытался вывести его владелицу: старуху, торговавшую на рынке вязаными носками. Загоревшаяся от свечи шерстяная пряжа, которой её дом был набит битком, и вызвала, надо думать, тот пожар. А в итоге пожарная команда Живогорска не досчиталась одного из лучших своих служителей, а носки на рынке с тех пор существенно вздорожали — никому не хотелось повторить старухину участь, закупая оптом более дешевую шерсть.

И вот теперь бывший пожарный, страшно скалясь безносой рожей, прямо через порог простер к Иванушке руки. Они обгорели так сильно, что даже пребывание под землёй не оказалось на них воздействия: они походили на две обуглившиеся головни.

Иванушку аж перевернуло — и от жалости, и от омерзения одновременно. Однако он отлично понимал: тому человеку, который погиб, пытаясь спасти одинокую бабку, он сам уже не может ни помочь, ни навредить. Тот человек отправился туда, куда ему и положено было: в райские кущи. А эта неживая плоть, которую каким-то колдовством вернули к мнимой жизни, уже давным-давно не является тем отважным парнем. Но все же — рука Иванушки слегка дрогнула, когда он концом своей махалки ткнул погорелого покойника в голову. И в итоге — задел его череп лишь по касательной, не пробил его. И руки-головни цапнули воздух на расстоянии меньше ладони от лица Иванушки.

Пробивавшийся сквозь дверной проем свет позволил купеческому сыну разглядеть, что ногти на этих руках уцелели — пусть даже почернели и потрескались. И ясно было: ходячий мертвец метил этими ногтями своему противнику в глаза.

— Ванечка! — закричала у него за спиной Зина. — Там второй!..

Но Иванушка и сам уже видел: следом за бывшим пожарным к порогу алтыновского склепа вихляющей походной подходил ещё один восставший мертвец. Иванушка взмахнул палкой снова — и теперь уже не промазал: пробил насквозь голову погорелого покойника. И тот упал, как если бы ему подрубили ноги. Однако, падая, он все ещё продолжал двигаться вперёд. Напрасно купеческий сын попытался отодвинуть пожарного от себя — толкая махалку, застрявшую у того в голове. Шестик просто проскальзывал дальше. И обугленное тело рухнуло через порог прямо на Иванушку: свалило его с ног, придавило к каменному полу.

Купеческому сыну показалось: на него свалилось сразу несколько мешков с булыжниками. Эта неимоверная тяжесть не позволяла ему не то, что пошевелиться — он и дышать-то мог едва-едва. По разумению Иванушки, не могло быть такой тяжести в человеческом теле — ни в живом, ни в мертвом. Даже если оно, обуглившееся, много лет впитывало в себя подземную влагу. Иванушка дернулся раз, другой — пробуя стряхнуть с себя эту адскую тяжесть. А в следующий миг его прибавило к полу так, что купеческий сын решил: сейчас его попросту расплющит в лепёшку. Он даже не сразу уразумел, из-за чего это происходит с ним. И понял всё только тогда, когда поверх пробитой головы бывшего пожарного возникла голова другого покойника — вполне себе целая.

3

Тот, второй, о котором предупреждала Зина, моментально начал бы рвать зубами купеческого сына: челюсти восставшего мертвеца равномерно, однообразно клацали прямо над Иванушкиным горлом. Но — добраться до него эта тварь пока что не могла: ей препятствовало в этом тело сгоревшего пожарного. И это было хорошо — давало купеческому сыну хотя бы крохотную фору. Однако нехорошо, совсем уж дурно было другое: из-за этой двойной тяжести воздуху Иванушке в грудь не попадало совсем.

— Дедуля, помоги мне! — прохрипел Иван Алтынов.

И теперь купец-колдун уж точно услышал своего внука: из рукава его черного пиджака начала выдвигаться многосуставчатая рука. Иванушка понял это больше по звуку — уже знакомому ему щелканью. Видеть своего деда он почти что не мог. И не только из-за сумерек вокруг. Тьма начала накрывать и самого Иванушку — от удушья и страшного сдавливания. Он хотел было воззвать: «Поторопись, дедуля!». Но понял, что даже на эти два слова воздуху ему не хватит.

Чуть в стороне что-то кричала Зина. Однако у купеческого сына так звенело в ушах, что разобрать её слов он не мог. И думал почти отстраненно: интересно, что произойдет раньше — верхний мертвец доберется до его горла или он сам лишится чувств?

И тут он вдруг ощутил: чьи-то пальцы просовываются в правый карман его заплатанных штанов, которые он всегда надевал, прежде чем подниматься на голубятню. В первый миг Иванушка решил: это верхний мертвец вознамерился, в дополнение ко всему прочему, еще и обчистить его карманы. Однако — даже в своем нынешнем состоянии купеческий сын понимао, насколько нелепой была эта мысль. Жуткому существу, чью оскаленную пасть Иванушка сейчас созерцал, уж точно не было дела до содержимого его карманов. У него на уме — если хоть что-то от его ума еще осталось — было совсем иное.

Нет, в карман к Иванушке залезла темно-коричневая эфиопская рука его деда. Но купеческий сын вспомнил, что за вещь он сам в этот карман положил, только тогда, когда Кузьма Алтынов выдернул её наружу.

4

— Ванечка, ты должен сбросить их с себя! — кричала Зина. — Ну, пожалуйста, постарайся — сделай это! Там, снаружи, полно других! И все они идут сюда.

Рыжий кот, которого она прижимала к себе, извивался у неё на руках — норовил вырваться. Быть может, хотел поспешить на помощь к своему хозяину, но поповская дочка держала его крепко. Понимала: котофей не сможет ничем помочь Ивану Алтынову. Да и она сама — вряд ли сможет. Но — Ванечка погибал у неё на глазах. И Зина сделала глубокий вдох, оттолкнулась спиной от стены, к которой прижималась, и вознамерилась уже бежать к своему другу. Но замерла на полушаге — увидела фигуру у самого входа.