Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла

Купеческий сын и живые мертвецы

Часть первая. ДУХОВСКОЙ ПОГОСТ. Глава 1. Дом на Губернской улице

Иван Алтынов, девятнадцатилетний сын купца первой гильдии Алтынова Митрофана Кузьмича, уже около четверти часа восседал на двускатной каменной крыше фамильного склепа. Но это было лучше, чем оставаться за стенами испоганенного сооружения — куда лучше! Даже сравнивать нечего было. И, чтобы на крышу вылезти, Иванушке пришлось выбить в склепе бесценное витражное окно венецианского стекла. Однако выбора-то особого у него не было. Или так — или куковать внутри погребальницы, где дверной засов вовсю трещал под напором извне, да и сама дверь держалась на честном слове.

В руках Иванушка по-прежнему сжимал длинный шест с тряпицей на конце — которым он еще нынче днем гонял голубей, сидя у слухового окна своей голубятни. Вот только тряпица эта больше не была белой, как раньше. Её всю изгваздало грязно-бурое вещество, которое даже и на кровь-то не походило. И это же вещество вымазало почти всю поверхность самого шеста, а более всего — тот его конец, на котором тряпицы не было.

— И что мы теперь станем делать? — обратилась к Иванушке Зина — семнадцатилетняя дочка протоиерея Александра Тихомирова.

В отличие от Ивана она не сидела на двускатной крыше верхом, словно на лошади. Но не потому, что девице было бы невместно так сидеть. Да и её теперешняя позиция вряд ли выглядела пристойнее. Дочка священника опустилась чуть ли на четвереньки, свесила голову и безотрывно глядела вниз.

Рядом с ней — почти в такой же позе, словно бы передразнивая девушку — застыл пушистый алтыновский кот: Эрик Рыжий. Он словно бы охоту вел: мышцы напряжены, взгляд устремлен вниз — на тех, кто бряцал и шелестел чем-то на земле. Иванушка дал имя коту в честь легендарного викинга-мореплавателя. А теперь выходило: из-за дурости своего молодого хозяина Эрик запросто мог уже нынче угодить в кошачью Валгаллу. Если таковая существовала, конечно.

Но — если бы не Зина и не Эрик, Иванушка, быть может, и сам бы уже переместился в лучший мир. Не исключено, что это было бы по справедливости. Однако отправляться туда Иван Алтынов не желал — ну, совершенно. Не желал, и всё тут. Кто бы, спрашивается, стал защищать Зину и рыжего бедокура Эрика, отправься он туда?

И, услышав Зинин вопрос, Иванушка только пожал плечами — не знал, что девушке отвечать. Но Зина этого не увидела — не поворачивала к нему головы. Так что переспросила:

— Так что? Сколько нам тут сидеть?

— Я не знаю, — сказал Иван. — Вопрос в том, видят ли эти лю... эти существа в темноте? А солнце вот-вот зайдет.

Закатные солнечные лучи так подсвечивали шатровый купол храма Сошествия Святого Духа, к которому примыкало кладбище, что церковное здание казалось скособоченным, перекошенным.

— А если они видят? — И Зина кивком указала но плотную толпу тех, кого Иванушка не решился назвать людьми. — Тогда-то что?

— Тогда, — сказал Иванушка, — мы побудем здесь утра. А там — авось, прихожане соберутся на службу и поймут, что дела плохи. Да и телеграмма, которую ты отправила, должна будет уже дойти.

Впрочем, на телеграмму особых надежд Иван Алтынов как раз и не возлагал. Её адресату требовалось время, чтобы хотя бы сюда прибыть. А тем более — чтобы принять меры.

Но главное: они с Зиной оба понимали, что до утра им на крыше не высидеть. Над лесом, возле которого располагалась Свято-Духовская церковь, набухала тяжелой влагой огромная иссиня-черная грозовая туча. И, если бы дождь полил в полную силу, их с Зиной просто смыло бы с крыши — туда, где запрокидывали свои безглазые рожи восставшие покойники.

Следовало бы сказать: куда ни кинь — всюду клин. Но Иванушка вместо этого беззвучно прошептал:

— Пифагоровы штаны на все стороны равны… — А потом не удержался — прибавил: — Вот бы очутиться сейчас дома!..

1

Дом купца первой гильдии Алтынова — двухэтажный, краснокирпичный с белой отделкой, с высоким каменным крыльцом — располагался в южной части уездного города Живогорска, что стоял на лесистой равнине в ста восьмидесяти верстах от Москвы. Богатому этому дому было уже полвека: его выстроил в 1822 году дед нынешнего владельца, Митрофана Кузьмича Алтынова. Денег уже и у него куры не клевали, и он не поскромничал: алтыновский особняк стоял протяженным углом на пересечении Губернской улицы и Пряничного переулка.

Впрочем, переулок получил такое название уже позднее, благодаря именно купеческому особняку, в первом этаже которого размещались две из многочисленных алтыновских лавок: кондитерская и колониальных товаров. И от кондитерской лавки на весь квартал разносился такой нестерпимо пьянящий карамельно-пряничный дух, что мало у кого из горожан хватало сил пройти мимо — не зайти в лавку, не купить себе хоть копеечного пакетика леденцов. Алтыновский дом стоял почти на самой вершине пологого холма, поднимавшегося к городу со стороны Духова леса, Свято-Духовской церкви на его опушке и обширного погоста, вздымавшего рядом свои кресты. На холме этом купеческий дом выглядел подобием флагманского корабля. Его словно бы поднимала волна, и он, устремляясь углом-носом вверх, рассекал Губернскую улицу, состоявшую в основном из домов скромных и деревянных, хотя и добротных.

Единственный сын купца, вихрастый детина Иван Алтынов, прожил в этом доме все девятнадцать своей жизни. Он даже и обучение проходил на дому: отец не скупился — нанимал ему лучших гувернеров. Поначалу-то, правда, Митрофан Кузьмич хотел отправить сынка учиться в гимназию, но только Иванушку выперли прямо из приготовительного класса. Сказали: бестолков, неусидчив, учителей не слушает. И главное — всё время витает где-то в облаках. Да еще и норовит взглядывать поминутно вверх — в небеса. Правду сказали, чего уж там тень на плетень наводить. Хотя, конечно, совсем не в облаках состояло дело.

И сегодня, августовским днем 1872 года, Иванушка грезил о том же, о чем и всегда.

Солнце источало зной еще до полудня, так что купеческий сын успел после завтрака взмокнуть в своей пиджачной паре, которую он по настоянию отца носил дома. И он не мог дождаться момента, когда его отец уйдет, по обыкновению, из дому. Один или в сопровождении Иванушкиного двоюродного брата, Валерьяна, который уже два месяца почти повсюду Митрофана Кузьмича сопровождал. Тогда Иван смог бы переодеться в свой затрапез — как именовала эту одежду их пожилая экономка баба Мавра. Только она и проживала в обычное время в комнатах второго этажа вместе с купцом Алтыновым и его сыном. А вся остальная прислуга занимала одноэтажную пристройку, примыкавшую к дому. В ней размещались также кухня, прачечная и большой ледник. А чуть поодаль, в глубине двора, стоял обширный каретный сарай. Задней стеной он примыкал к огромному яблоневому саду. И над сараем этим обустроено было помещение, единственно для Иванушки важное во всех немаленьких владениях его отца.

Иван сидел в гостиной на черном кожаном диване с высокой спинкой и машинально проглядывал оставленную отцом вчерашнюю газету. Не читал — просто выхватывал заголовки заметок: «Государь император намерен встретиться с германским кайзером и австро-венгерским монархом», «Завершено строительство Поти-Тифлисской железной дороги», «В городе Нарва началась стачка на Кренгольмской мануфактуре».

«Интересно, — подумал Иванушка, — кто подбил ткачей бастовать? Их же всех уволят! У нас ведь не Англия — тред-юнионов нет». И тут прямо у себя за спиной он услышал женский голос:

— Умаялся уже от жары, дружочек мой? Не чаешь, когда в прохладу попадешь?

Иванушка даже вздрогнул — хотя должен был бы уже к обладательнице этого голоса попривыкнуть.

Многие годы в их с отцом жизни никакие женщины не присутствовали — за исключением бабы Мавры, разве что. Из её-то рассказов Иванушка и знал историю своего рождения и отцовского вдовства.