Свет всему свету - Иван Сотников

Не смея нарушить молчания, Орляну уставился на своего повелителя. Лицо Михая ему определенно не нравилось. Пухлое, одутловатое, с потухшими глазами. Слишком простовато для повелителя страны. Люди любят у своих властелинов суровость, непостижимость, недосягаемость. Высокого в обличий простоты никто не поймет и никто не примет.

— Идем к королеве! — прервал Михай его раздумья.

Они застали ее у окна, выходящего на митингующую площадь. Михай сразу заметил, мать посинела от злости. Руки ее дрожат как в лихорадке. «Хуже папатачи[25]», — глядя на нее, подумал сын.

С болью в душе поглядел в окно. Как ни дико, но именно они, эти митингующие сейчас люди, знают, что такое долг, что делать и чего не делать.

Михай передал королеве свой разговор с Маниу, и она даже улыбнулась, с гордостью поглядела на сына. Только не бездействие! Она твердо сказала:

— Надо не уступать, а наступать! Воля короля должна быть непреклонной.

И ее сын думал так же. Был уверен, все испробует и всем рискнет. И не знал еще, не ведал, что все потеряет. Не знал, что придет день — и он подпишет отречение. Подпишет с горечью, с отчаянием и все же с неосознанным мужеством. Затем покинет эту чужую ему страну, чужой ему народ, которого он не понял, не смог оценить. Покинет в черном поезде, обессиленный и развенчанный, лишенный власти и почета, и люди, радуясь его добровольно-вынужденному отречению, будут смеяться ему вслед, а к последнему вагону его поезда рабочие-железнодорожники, которых он расстреливал на Каля Гривицей и томил в тюрьмах, привяжут старую грязную метлу...

глава четырнадцатая

ДОЛИНОЙ ПРАХОВЫ

Опустив лобовое стекло, Андрей подставил лицо встречному ветру. Он свеж и густо насыщен медовым ароматом полевых цветов и раскидистых лип, с обеих сторон обступивших автостраду, что гудит и грохочет от сотен машин, на которых мчится полк.

Быстро бегут минуты, и в воздухе неожиданно и резко возникают запахи нефтяных испарений — специфическое дыхание крекинга. Значит, близко Плоешти. Действительно, один-другой поворот — и зеленый коридор выносит машину прямо на улицу нефтяного города. Как и нефтепромысел, он весь еще в клубах пламени и дыма. Покосились трубы перегонного завода. Железными кружевами завились крыши. Почерневшие баки зияют вспоротыми животами. На улицах изможденные люди, полуразутые, полураздетые. Но глаза их искрятся радостью. Их только что вызволили из фашистской каторги, и они спешат к себе домой — на Киевщину, в Запорожье. А улицы города уже огромными метлами подметают солдаты. Андрей пригляделся к ним и расхохотался. Это же пленные немцы. Набезобразили — пусть убирают!

В Плоешти обед и короткий отдых. Затем всей дивизии Виногорова — наступать долиной Праховы и воевать уже на гребнях и кручах Южных Карпат.

Срываясь с горных круч, резвая Прахова будто нехотя смиряется в низине и замедляет свой бег. У ее берегов плодородные земли. По-над речкой холмистые предгорья, поросшие щедрым лесом. Только не эти богатства составляют гордость долины. Ее слава в недрах. В пору «нефтяной лихорадки» сюда устремились толпы стяжателей, охотников до чужого добра, слетелись матерые грабители колоний и их маклеры по черным делам, коммивояжеры хищнических монополий и спекулянты всех рангов и званий, маститые биржевики и бизнесмены мировых концернов.

Процесс капиталистической алхимии был несложен. Из подземных кладовых Праховы нефть по стальным артериям стекалась в город на перегонный завод, поступала в танкеры, приходившие в Констанцу, в цистерны железнодорожных составов, вывозивших ее на мировой рынок. Там «черное золото» немедленно обращалось в фунты и доллары, оседавшие в сейфах зарубежных магнатов. Завладев ключами от подземных кладовых Праховы, чужеземцы становились хозяевами всей страны: нередко законы, принимаемые парламентом в Бухаресте, зарождались в здешних оффисах, а министры запросто смещались и назначались при прямом посредничестве нефтяных магнатов.

С Дуная роты Чиокана двинулись на Плоешти и еще на марше влились в свой полк. К их приходу в город вооруженные нефтяники начали перестрелку с немецкими войсками и вместе с подоспевшими подразделениями румынских войск стали теснить гитлеровцев с перегонных заводов. Однако немцам удалось быстро собрать крупные силы, они снова попытались захватить город и промыслы. Но из Бузэу уже мчались советские гвардейцы. Они за несколько часов совершили семидесятикилометровый марш. В тяжелых боях опрокинули противника и первыми ворвались в Плоешти, когда еще дымились развалины города который подожгли отступающие гитлеровцы.

Гвардейцы двинулись в горы, а румынские части все еще стояли в Плоешти. С прибытием дивизии Виногорова и им предстояло наступление в Южных Карпатах. В эти дни Ион Бануш с небольшой группой солдат-фронтовиков временно покидал свой полк и уезжал в Бухарест, на месячные офицерские курсы. Он разыскал Жарова и упросил его отобедать у него дома.

Отец Иона Бануша сразу понравился Жарову. Тихий, душевно чистый и сильный человек. Он щедро угощал гостя. На столе дымилась золотистая мамалыга. Хозяйка вывалила ее из большой посудины и искусно разрезала ниткой на равные ломтики. Майор достал из вещевого мешка свои запасы и выложил их на стол. Хозяин открыл бутылку цуйки. Высокий и худощавый, с сутулой спиной, он был нетороплив в словах и движениях, степенен и сдержан.

Затем все вместе они добрый час колесили по улицам Плоешти.

Шофер остановил машину у одного из заводов. Андрея поразили совершенно разбитые цехи, изуродованные машины, опрокинутые цистерны, взорванные бензобаки. Среди развалин мелькали фигуры рабочих.

Грузной походкой уставшего человека к машине подошел румын в задубевшей от нефти одежде, со спутанными волосами и влажным лбом.

Это Киву — дядя Иона Бануша, старый нефтяник с завода «Тележен».

— Здравствуй, Ион, совсем или на время прибыл? — громко приветствовал он племянника.

— Кто ж теперь возвращается из армии? — засмеялся Ион, обнимая дядю. — Вот победим — тогда другое дело.

— Ах, лишь бы скорее!.. — потрепал он по плечу племянника и протянул руку Жарову: — Здравствуйте, товарищ! Мы не устанем благодарить Красную Армию.

Говорит он ладно, внушительно.

— Видите, американская работа, — указал Киву на еще дымящиеся развалины. — Разрушили, когда ваши войска уже были у города.

Ион тут же переводил каждую фразу дяди Киву, и хотя одни еще слабо знали румынский, а другие почти не понимали русского, разговор тек оживленно.

Мимо пронеслась комфортабельная машина с американским флагом на радиаторе.

— Вот они, хитрые торговцы, — зло сплюнул отец Бануша.

— Американские директора и инженеры, — сказал Киву, провожая глазами машину. — Бросили завод, едва услышав о приближении русских. А мы решили дать горючее вашим танкам. Только видите, что получилось! — И рабочий указал на руины.

— О каких американцах вы говорите? — спросил Жаров у Киву.

— О каких?.. — поморщился рабочий. — О владельцах завода, американцах и англичанах. Они всю войну жили тут и работали на немцев. Да еще какие барыши зашибали!

— И с гитлеровцами ладили, — загорячился отец Бануша.

— А узнали — приближается Красная Армия, — продолжал Киву, — приказали бросать работу. А мы не послушались. Тогда они пригрозили: вам же хуже будет. Нам и было плохо, когда налетели их самолеты.

— А где же они теперь?

— Кто? Американские хозяева? Видать, на квартирах отсиживаются.

Машина снова пересекала одну улицу за другой, пока не попала в квартал новеньких особняков, украшенных американскими и английскими флагами. Иону показалось, что звездно-полосатые флаги янки напоминают тюремную рубаху.

Машина тихо шла по улице, где живут «хозяева» нефтеносных румынских земель. У парадных подъездов особняков сидели притихшие джентльмены с красными гвоздиками в петлицах полосатых костюмов и толстыми сигарами в зубах.

— Видите вон того, горбоносого? — указал Киву на бритоголового человека в светлой сорочке и широченных брюках. — Видите, соседу протягивает сигару? Он выдавал нацистам всех рабочих, которые были против войны, саботировали работу. Его зовут Сайкс. «Я, — говорил он рабочим, — получаю от хозяина деньги, и обязанность моя — давать больше нефти. Кто мешает мне, тех буду наказывать». Сайкс считал, — продолжал Киву, — что настоящий американец плюет на политику и что он, Сайкс, настоящий американец.

У Андрея помрачнели глаза.

Зноен безветренный полдень. Добела раскаленное солнце словно приспустилось над горами и палило нещадно. Выбиваясь из сил, бойцы карабкались с кручи на кручу. Мокрые от пота брюки и гимнастерки хоть отжимай. Людей одолела мучительная жажда: фляжки у пояса давно пусты. Потрескались пересохшие губы, заслезились покрасневшие глаза.