Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде - Александр Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не великий Толстой выдумал эту великую идею, не он первый ее провозгласил — он просто наиболее ярко, с гениальной силой, выразил стремление человечества к миру и добру, к преодолению насилия как орудия и средства решения мировых споров и разногласий. И мы теперь, в конце ХХ и начало ХХI века, на рубеже второго и третьего тысячелетий от рождества Христова, видим, кто прав или не прав в этом извечном противостоянии Добра и Зла.
“Добро должно быть с кулаками” — это утверждение даже не предмет философского спора о коренных житейских, бытийных понятиях. Это выражение того беспомощного состояния, той духовной растерянности, когда человек — неважно, поэт или философ — пытается топором разрубить гордиев узел, в который собственно говоря, и сплетена человеческая жизнь. Если бы все узлы разошлись, если бы все линии сделались прямыми, может быть, и жить бы не стоило, и жизни бы не стало. А привычка добивать кулаками добро или зло, значит, и жизнь человеческую, — такая привычка не украсит ни наше земное, ни потустороннее существование.
… Не прижились в истории “Правды”, среди ее лидеров, ни революционный инквизитор Л.З. Мехлис, ни заблудший в нее случайно вертлявый журналист и политик КарлРадек, ни даже всесильный князь тьмы Михаил Андреевич Суслов, ни другие временщики. И пусть “Правда” не всегда была Правдой, пусть не всегда она оставалась оселком истины, а порой становилась и орудием зла, орудием расправы злопамятных властителей с теми, кто мыслил не так, как верховный вождь или вожди, — рано ли поздно они уходили, а “Правда” оставалась, отряхивалась от налипшей на нее чешуи неправды. И толпы людей, на моих глазах приходившие спасать “Правду” после очередного ельцинского заворота-переворота, это не нынешние платные “волонтеры”, пиарщики, готовые за “бабки” из ежа сделать ужа, — это были люди, нутром чующие, что с утратой “Правды” они утрачивают и надежду, и право на Правду, на честную жизнь. Трагично, что они, голосуя за рекламные демократические миражи, призывали на трон — во спасение России — давно предавших святое дело прежних и нынешных пастырей и вождей.
Тонко подметил подобное Лев Николаевич Толстой в романе“Воскресение”:“… большинство (арестантов, а можно сказать по-нынешнему — избирателей, электората. — А.И.) верило, что в этих золоченых иконах, свечах, чашах, ризах, крестах, повторениях непонятных слов “Иисусе сладчайший” и “помилось” заключается таинственная сила, посредством которой можно приобретать большие удобства в этой и в будущей жизни. Хотя большинство из них, проделав несколько опытов приобретения удобств в этой жизни посредством молитв, молебнов, свечей, и не получило их, — молитвы их остались неисполненными, — каждый был твердо уверен, что эта неудача случайная и что это учреждение, одобряемое учеными людьми и митрополитами, есть все-таки учреждение очень важное и которое необходимо если не для этой, то для будущей жизни”.
Если бы хоть один из тех вождей, кто когда-то поклялся, кто дал присягу на верность Правде, встал бы в ряды ее защитников, возглавил протест возмущенных насилием масс, — история, думаю, повернулась бы по-другому. Но…
Но М.С. Горбачев тихо, без боя, сдал В.Г. Афанасьева, как позднее, и И.Т. Фролова, а ведь они, будучи академиками философии, мыслили, быть может, и нестандартно, но все же в пространстве социалистических представлений о переустройстве Богом данного мира. Вообще партработники сплошь и рядом наплевательски относились не только к журналистам, но и к деятелям искусства, и к ученым, особенно так называемых общественных наук. Сказывалась впитанная с молоком матери, пусть и книжной, психология Митрофанушки из бессмертной комедии “Недоросль” Дениса Фонвизина: зачем учить географию, когда есть кучер? Куда тебе надо, туда он и довезет…
“Серый кардинал” М.А. Суслов тоже одно время исполнял обязанности главного, или ответственного редактора “Правды”, но в редакции, по свидетельству старожилов, практически не бывал. Он предпочитал руководить газетой на расстоянии. А что? — это даже удобнее: и сам — на вершине, паришь в вышине, с кавказским орлом ну почти наравне, и однозначно даешь понять редакционному коллективу, что делать газету должны они, газетчики, а надзирать за ними будет кремлевский небожитель.
… Я вот о чем подумал: ни Суслов, ни Мехлис не оставили в жизни “Правды” заметного следа, они были для газеты чуждыми, чужими, были начальниками над ней и ее насильниками, но и сами не считали“Правду” делом своей жизни, а лишь некоей дополнительной нагрузкой, отвлечением от основных, гораздо более важных обязанностей в Политбюро, в Главпуре.И в любом случае рассматривали работу в газете, создание которой по Ленину, “остается выдающимся доказательством сознательности, энергии и сплоченности русских рабочих”, не как служение, но как поденщину, немилую повинность, обычную канцелярскую службу.
Но тут есть, и я хотел бы это отметить, и другой оттенок, больше того — политический смысл. Возможно, не все из названных мной персонажей во всей полноте усвоили ленинский урок из его статьи “Партийная организация и партийная литература” о том, что печать, публицистика — важнейшая , но и особенная часть общепартийного дела. Особенная — это понимали и понимают далеко не все. Но что — важнейшая, тут спору нет, это схватывается на лету. Еще крепче ухватывается только одна, уже не ленинская мысль — о том, что партийной литературой, в особенности — партийной печатью, надо управлять.
Характерный пример: некто Юдин, тоже не оставивший заметного следа ни в партийной, ни в какой иной сфере деятельности, выступая на XVII съезде ВКП(б) как представитель партии на литературном фронте социалистического строительства, говорил примерно сле6дующее: Я не писатель, не литератор, но я хочу доложить съезду о состоянии дел в литературе… И далее шли характеристики усердия или не усердия того или иного писателя в изображении социалистических преобразований и воспитании нового человека.
Впрочем, эта тема отдельного разговора, и если Бог поможет, я к этому еще вернусь.
Немудрено, что многие газеты — от районки до “Правды” — возглавлялись исключительно партийными работниками. Из партийных функционеров вырастали и крупные публицисты, и знаменитые писатели. Александр Фадеев был после гражданской редактором партийной газеты на Дону. Из местной печати вышел в очеркисты “Правды”, а затем и в популярные драматурги Николай Погодин, обласканный самой М.И. Ульяновой. Одним из отцов — основателей “Правды” был, как уже сказано, поэт Демьян Бедный. Писал стихи и учредитель “Правды”, прикрывший ее депутатским мандатом царской Госдумы Николай Полетаев.
Литератором, как известно, называл себя в строгих партийных анкетах и Владимир Ильич Ленин.
Фактическим главным редактором “Правды” до последних дней своей жизни был Иосиф Виссарионович Сталин — от первого номера, о чем помнят не все, с перерывами на аресты, ссылки, побеги…
Тут просится в книгу воспоминаний короткая главка “Он не боялся рисковать” — о Викторе Григорьевиче Афанасьеве, с которым большей частью связана и моя жизнь в “Правде”.Цитирую сам себя (это лучше, чем повторяться):
“Хотите работать в “Правде”?Когда летом 1973-го меня приняли в “Правду”, над газетой еще витал дух официозной таинственности, некоей высшей избранности и недосягаемости. Ступая на порог редакционного здания, будущий правдист испытывал почти священный трепет. Еще бы: в “Правде” когда-то работали Ленин, Сталин, М.И. Ульянова, ее возглавляли другие партийные деятели высокого полета; в штате редакции, среди ее постоянных сотрудников были знаменитые писатели Михаил Шолохов, Константин Симонов, Борис Полевой… С “Правды” начинали рабочий день все вожди и генсеки…
Эту таинственность, этот парализующий волю трепет поддерживали и члены редколлегии, с которыми, по заведенному здесь порядку, должен был встретиться каждый новобранец “Правды”.
В сопровождении заведующего отделом кадров Федора Федоровича Кожухова мы обошли почти все указанные в этой “маршрутной карте” кабинеты, кроме двух: главного редактора Михаила Васильевича Зимянина (он был в отпуске) и его первого зама Виктора Григорьевича Афанасьева.
Виктор Григорьевич, хотя и был занят, как все другие, текущим номером, не заставил новичка ждать в приемной.
Из-за рабочего стола навстречу мне шагнул высокий, стройный человек в модной темно-синей рубашке, без галстука, в джинсах, протянул руку:
Афанасьев. Садитесь. Михаил Васильевич о вас знает. Хотите работать в “Правде”?
— Хочет, хочет! — подсказал из-за спины Кожухов. — Он — ленинградец, а “Ленинградская правда” плохие кадры не поставляет.
Завтра приходите на редколлегию.
Признаться, меня насторожила некоторая суховатость немногословной беседы: М.В. Зимянин, рассказывали ленинградские коллеги-правдисты, иной раз задавал новичку — видимо, по партизанской привычке — весьма каверзные вопросы.
